Федор Лукьянов: Восточная политика — теперь российская
Проект «Южный поток» закрыт. Владимир Путин объявил об этом во время государственного визита в Турцию, договорившись о расширении поставок в эту страну и, возможно, через нее на европейский рынок
Сенсацией это решение не назовешь. Европейская комиссия активно блокирует российское начинание. ЕС постоянно говорит о политических угрозах, которые ему якобы несет газ из России, и официально объявляет целью снижение зависимости от него. Экономическая ситуация в России далека от радужной, избытка средств для инвестиций нет, надо выбирать приоритеты. Цена на углеводороды падает. В этих условиях продолжать пробивать дорогостоящий проект, экономическая рентабельность которого вызывала сомнения даже при куда более благоприятной конъюнктуре, было бы странной одержимостью.
«Южный поток» — наследие второй половины 2000-х — начала 2010-х годов. Тогда в России надеялись, что тесное партнерство с Евросоюзом можно вывести на новый уровень, обходя (и в прямом, и в переносном смысле) политически чувствительные «промежуточные» страны. Прежде всего Украину.
В начале прошлого десятилетия была другая идея: сделать Украину интегральной частью системы газоснабжения ЕС, по сути — восстановить на других основаниях единую нитку, как она функционировала при СССР. В 2002-2003 годах обсуждалась тема тройственного газового консорциума Москва — Киев — Берлин, но продвинуться не удалось, в основном из-за позиции Украины. Потом Киев вступил в период майданов, и конструктивные разговоры прекратились.
Началась история «потоков» — Северного по дну Балтийского моря в Германию и Южного через Черное море и юго-восток Европы в Австрию и Италию. В Москве полагали, что Европейский союз сам заинтересован в бесперебойном газоснабжении, а значит, должен приветствовать диверсификацию маршрутов. Однако политические отношения разлаживались, тема энергетики становилась частью дискуссии не об экономике, а о безопасности.
«Северный поток» состоялся благодаря твердой позиции Германии, которая хотела иметь страховку на случай проблем с украинским транзитом. Берлин обладал ресурсом в Евросоюзе, чтобы преодолеть недовольство балтийских стран, Польши и Скандинавии. Тем более что сухопутных транзитеров между Россией и Германией в «потоке» не было. Главным лоббистом южного направления выступала Австрия, однако ее административного ресурса не хватило. Тем более что политическая конъюнктура резко испортилась из-за очередного украинского кризиса.
Но главное — события 2014 года стали катализатором общего пересмотра Россией приоритетов. «Стратегическое партнерство» с Европейским союзом начало рассыпаться на глазах из-за резкого расхождение взглядов на политику в отношении «промежуточных» стран. Всплеск взаимной неприязни, в том числе в виде санкций, подорвал и экономическое сотрудничество, казавшееся безальтернативным.
Основы европейского направления поставок были заложены договоренностями шестидесятых годов прошлого века, а затем значительно расширены в семидесятые и восьмидесятые. Это надолго предопределило вектор геополитических отношений. «Восточная политика» (качественное улучшение отношений ФРГ с Советским Союзом и соцлагерем), начатая в конце 1960-х канцлером Вилли Брандтом, не в последнюю очередь опиралась на этот фактор. Экономика Западной Германии (а впоследствии и Германии единой) нуждалась в прочных позициях на восточных рынках.
Германия и Италия, адресаты «потоков», стояли у истоков тесной нефтегазовой взаимозависимости СССР/России и Европы. Почти полвека спустя фактически была предпринята попытка повторить ту же модель на новом историческом этапе, однако она не сработала. 40 лет назад (эпоха арабо-израильских войн) сибирское сырье было для Европы способом снизить зависимость от политически сомнительных поставщиков на Ближнем Востоке. Теперь Старый Свет считает опасным уже российский импорт. Насколько это справедливо, вопрос отдельный, но очевидно, что истории вокруг Украины сыграли крайне негативную роль.
Германия, в свою очередь, пересматривает «Восточную политику». Тому несколько причин: от постепенного изменения энергобаланса в сторону большей диверсификации до нового политического самоощущения как единственного европейского лидера. Результат, однако, налицо — отношения России и Германии, как и России и ЕС, резко остывают. Как следствие, начинается новая «Восточная политика» — на сей раз инициатива исходит от Москвы и направлена на восток и юго-восток от России. Серия газовых соглашений с Китаем, активизация в Азии, ставка на Турцию как потребителя и транзитера российского сырья, энергетическая сделка с Ираном…
Меняющийся курс способен предопределить геополитические предпочтения на период не менее продолжительный, чем решения 60-х — 70-х. Само собой разумеется, что эта политика не будет гладкой, с новыми партнерами иметь дело нисколько не легче, чем со старыми, предстоят крупные и отчасти рискованные вложения. К тому же с Европой Россия, естественно, не порывает, уже заключенных контрактов хватит на десятилетия вперед. Однако поворот на восток в век Азии, перенос туда основного внимания — явление более чем объяснимое и неизбежное. Тем более когда Запад сам к этому толкает.
