Сейчас символическое и эмоциональное значение саммита для России гораздо выше, чем в 2009 году. Отношения с США и ЕС не просто заморожены – против РФ введены жесткие санкции. Вашингтон и его союзники стараются изолировать Кремль в международных отношениях: G8 вновь стала G7, саммиты Россия – ЕС и Россия – НАТО отменены, на саммитах G20 к Владимиру Путину не подходят без особой нужды, а важный для Кремля юбилейный парад Победы 9 Мая Запад дружно бойкотировал.Так что встреча в Уфе, где Путина почти всю неделю будут окружать влиятельные иностранные партнеры вроде китайского председателя Си Цзиньпина и индийского премьера Нарендры Моди, – это компенсация за полтора года дипломатической блокады, за невъездных на Запад друзей и подчиненных, за сорванный саммит G8 в Сочи. Но не только. Повестка двух саммитов объединяет два самых важных внешнеполитических проекта России, стихийно оформившихся после украинского кризиса. Эти проекты можно условно назвать «глобальный Незапад» и «российско-китайская Евразия».

Через Евразию в Незапад

Попытки позиционировать себя как выразителя интересов Незапада Россия предпринимала довольно давно. Если поначалу недовольство Москвы вызывали отдельные элементы устанавливаемого США порядка (продвижение системы ПРО, действия на Ближнем Востоке), то постепенно незападный курс приобретал все более широкий размах. Экономический фронт был открыт в период кризиса 2008–2009 годов, когда Россия созвала саммит БРИК и потребовала реформировать бреттон-вудские институты. А информационный фронт, включающий вопросы кибербезопасности и принципов управления интернетом, появился в 2013 году – во многом благодаря разоблачениям случайно задержавшегося в Москве Эдварда Сноудена, которого Кремль постарался использовать в своих целях.

Сейчас БРИКС все больше позиционируется Россией как зонтичная организация для этого проекта «Незапад». Если в начале своего существования БРИКС занималась преимущественно проблемами финансовой архитектуры (включая Новый банк развития и Валютный пул), то теперь усилиями Москвы повестка БРИКС охватывает все новые направления. Перед саммитом Кремль попросил все ведомства представить предложения о том, в каких сферах можно было бы посотрудничать в формате БРИКС, – в итоге счет уже перевалил за сотню, причем предложения все прибывают. Например, министр связи РФ Николай Никифоров предположил, что страны БРИКС могли бы сотрудничать в IT-разработках и в течение «3–5 лет изменить расстановку сил в мире в этой сфере». Кроме того, Москва выступает за институциональное оформление БРИКС, которая пока имеет только «виртуальный секретариат».

Евразийское направление мыслилось Кремлем как ключевое еще несколько лет назад. Правда, с совершенно другими акцентами. В своей статье в «Известиях» в октябре 2011 года Владимир Путин указывал на Евразийский экономический союз (ЕАЭС) как на будущую переговорную площадку с ЕС для создания общего экономического пространства. Теперь концепция поменялась. Восьмого мая, накануне парада Победы, Путин и Си подписали совместное заявление о сопряжении своих геополитических проектов в Евразии – ЕАЭС и «Экономического пояса Шелкового пути». В документе говорится о создании общего экономического пространства в Евразии и о том, что площадкой для координации станет именно ШОС – организация, куда входят страны – члены ЕАЭС и многие потенциальные участники «Шелкового пути». После того как в Уфе будет запущен процесс присоединения к ШОС Индии и Пакистана, для России эта организация станет институциональной основой построения единой Евразии – но теперь не от Лиссабона до Владивостока, а от Мурманска до Гонконга.

БРИКС в Великой Китайской стене

Саммит в Уфе станет пиком важности и нужности БРИКС и ШОС для России – как символической, так и практической. Ведь запуск финансовых институтов БРИКС, а также сотрудничество с Пекином в рамках ШОС позволит, как надеются в Москве, найти новые точки роста для потрепанной санкциями экономики и получить доступ к безбрежным китайским финансовым ресурсам в рамках прозрачных многосторонних механизмов. Но в своей эйфории по поводу двойного саммита и появления новых геополитических конструкций Москва, похоже, одинока. Другие партнеры либо понимают ограниченность БРИКС и ШОС, либо утрачивают к ним прежний интерес и переключаются на собственные проекты, как это происходит с теневым лидером обеих организаций, Китаем.

В частных разговорах китайские эксперты и чиновники вполне откровенно говорят об ограниченном потенциале БРИКС. Помимо фантазии О’Нила, желания пересмотреть доминирование Запада и возможности сотрудничать в некоторых отраслях, пятерку стран объединяет не так много. И важно даже не столько геополитическое соперничество или пограничные споры вроде китайско-индийского. Важна та самая экономика, которая по идее является основой БРИКС.

Торговля между партнерами значительна лишь в отдельных парах. Например, Китай важен как экономический партнер для Бразилии, России и ЮАР. Но не наоборот, поскольку КНР диверсифицирует источники импорта сырья. В целом же доля стран БРИКС в торговом обороте каждой из них не превышает 20%, при этом торговые отношения с США и ЕС играют гораздо большую роль для всех без исключения стран пятерки.

Возможности сотрудничества во многих секторах экономики также ограничены: страны либо представляют принципиально разный тип поведения на рынках (экспортеры сырья Бразилия, Россия и ЮАР имеют интересы, противоположные импортирующим сырье Китаю и Индии), либо жестко конкурируют на них – как в той же сфере IT. Количество совместных разработок можно пересчитать по пальцам, и оно не идет в сравнение с высокотехнологическим сотрудничеством в рамках Запада.

Поэтому в глобальной стратегии Китая БРИКС играет важную, но четко очерченную роль. Во-первых, это площадка для продвижения реформы мировой финансовой архитектуры, где Китай говорит не в одиночку, а в составе группы сравнительно крупных экономик. Во-вторых, это школа повышения интеллектуальных и практических навыков чиновников, кто в будущем будет управлять международными финансовыми институтами, сконструированными Китаем. Многие китайские бюрократы прошли школу Всемирного банка и МВФ, но никогда не работали в институтах, где они бы были лидерами.

Наконец, Новый банк развития и особенно Валютный пул создадут инфраструктуру для продвижения юаня и подготовят его к статусу глобальной резервной валюты – это станет возможно после запуска его свободной конвертируемости, которая ожидается в течение десяти лет. Правда, ряду из этих целей будет служить и Азиатский банк инфраструктурных инвестиций – уже полностью китайский проект, на котором Пекин опробует свои силы в создании международного финансового института, но с региональным (Азия) и отраслевым (инфраструктура) фокусом.

С ШОС вообще сложилась парадоксальная ситуация. В свое время именно Китай придумал трансформировать «Шанхайскую пятерку», созданную для решения пограничных вопросов между КНР и республиками бывшего СССР, в региональную организацию. В Пекине полагали, что смогут использовать ее для укрепления влияния в Центральной Азии и согласования интересов с Россией в этом регионе. Именно поэтому Китай так активно противился российскому предложению включить в ШОС Индию – КНР интересовали не только символические показатели объединения вроде доли мирового населения и ВВП «под контролем» ШОС. Однако запустить сотрудничество на экономическом направлении, где у КНР на руках были сильные козыри, не получилось – Россия до последнего блокировала попытки создать Банк развития ШОС, опасаясь китайского доминирования.

Пекин ответил просто и эффективно – инициативой «Шелкового пути». И хотя масштаб проекта «один пояс – один путь» намного превосходит Центральную Азию, экономические задачи Китая в Центральной Азии он решит. Именно поэтому Пекин в конце концов согласился с включением Индии и Пакистана в ШОС – практическое значение этой организации для китайских интересов падает, так что в этом вопросе можно, поломавшись, уступить.

Если после вступления Дели и Исламабада ШОС окончательно превратится в организацию, блестяще решающую крошечные задачи, но неспособную договориться по реально крупным проблемам, в Пекине не очень расстроятся. В конце концов, иметь крупную региональную организацию с 42% мирового населения, свыше 25% глобального ВВП, штаб-квартирой в Пекине и с другим китайским городом в названии – уже неплохой сувенир.