Фотоматериалы

Фотографии с мероприятий, организуемых при участии СВОП.

Видеоматериалы

Выступления членов СВОП и мероприятия с их участием: видео.

Проекты

Масштабные тематические проекты, реализуемые СВОП.

Home » Главная, Новости

Кирилл Рогов: Сейчас мы наблюдаем крупнейшую внешнеполитическую неудачу Путина и Кремля

20.10.2016 – 12:10 Без комментариев

Кирилл Рогов

| Эхо Москвы

Частичная изоляция страны дает возможности для транзита от более мягкого авторитаризма к более жесткому

О.Чиж― 17 часов и 8 минут в Москве. Добрый вечер! Это программа «Особое мнение». Меня зовут Оксана Чиж. Особое мнение сегодня представляет политолог Кирилл Рогов. Здравствуйте!

К.Рогов― Добрый вечер.

О.Чиж― Я сразу для слушателей напомню, телефон для sms: +7 (985) 970 45 45. Можно присылать сообщения с вопросами. Аккаунт vyzvon в Твиттере и сайт «Эхо Москвы» также к вашим услугам.

Странная история вышла с визитом, который планировался, Владимира Путина во Францию. И по итогам этой истории в совокупности с другими историями как-то заговорили про слово «изоляция», в которую, может быть, Россия идет или не идет. Это что такое, изоляция или все-таки такие дипломатические торги и не нужно переоценивать происходящее?

К.Рогов― Ну, сейчас мы ближе к ней, чем когда бы то ни было. А надо сказать, что такая угроза изоляции нависает над Россией с того момента, когда мы осуществили эту военизированную операцию по присоединению Крыма и затем в восточной Украине, что сейчас подтверждается все большим количеством фактов, и вот очередной доклад по «Боингу»…

О.Чиж― Но не официальных заявлений.

К.Рогов― Да, не официальных – да, но факты – это тоже факты. Так вот, с этого момента угроза изоляции, она была. И в какой-то момент казалось, что Запад уже близок к организации такой изоляции. Как мы помним, Владимир Путин вышел из этой ситуации, из этого тупика таким ловкой новой партией в Сирии. И вот теперь мы и с той партией оказались в изоляции. И вообще, мне кажется, что сейчас мы наблюдаем такую крупнейшую внешнеполитическую неудачу Путина и Кремля, и ее масштабы странным образом – видимо, здесь есть эффект накапливания – но они могут превзойти то, что случилось после того, как мы вмешались в события на Украине и в Крыму.

О.Чиж― То есть Сирия должна перевешивать?

К.Рогов― Я бы сформулировал, так, что главное событие, как мне представляется, произошло в последние 10 дней, и оно произошло не на дипломатическом поприще, которое сегодня все обсуждают, и мы тоже можем обсудить, в истории с Олландом — оно произошло в западном общественном мнении, когда западное общественное мнение восприняло российские бомбардировки Алеппо как гуманитарную катастрофу, как настоящую катастрофу, как нечто очень страшное. И этот сдвиг мы видим. Мы видим этот сдвиг по интонации Трампа и людей из его компании по их интонации в отношении России. Мы видимо по Олланду. Потому что, мне кажется, что ключевым событием здесь является то, что Олланд просто не мог встречаться с Путиным, не объясняя своим избирателям и Европе, что он говорит о Сирии, потому что для Европы нет другой темы, кроме как Сирия на сегодняшний день, для общественного мнения Европы. И вот это включение общественного мнение как мощного участника внешнеполитического столкновения, это новая ситуация и она очень тяжела для Кремля.

О.Чиж― А вот все-таки, я не понимаю, что включило это «Особое мнение», потому что обвинение в адрес России, что мы бьем где-то очень далеко от ИГИЛа, они звучали и раньше на протяжении этого года, что России ведет кампанию. Что случилось в последние 10 дней?

К.Рогов― Нет, случилось то, что в настоящий момент эти удары воспринимаются – и так считает западное общественное мнение – как удары по мирным целям, по мирному городу. Это бомбардировки города, они наносят конкретно гуманитарный огромный ущерб. И это выглядит совершенно неприемлемо. Это выглядит более неприемлемо, чем аннексия Крыма, потому что аннексия Крыма – это некоторое явление из дипломатического обихода: русские считают, что Крым их, эти считают, что Крым их, кто-то там договаривался… — это всё то, что общественное мнение, в общем, может перетерпеть.

И российская позиция Владимира Путина и Кремля, она все время состояло в том, что он своими политическими, дипломатическими, военными ходами пытался указать общественному мнению на лицемерия позиции США.

О.Чиж― Общественному мнению здесь?

К.Рогов― Нет, международному общественному мнению, что «вот, вы в Косово сделали, что вам удобно. А почему мы здесь не можем?» И вот это все дипломатическая игра. А здесь реально уничтожение людей, мирных жителей. Гибель мирных жителей – это то, что для общественного мнения выводит ситуацию в совершенно другой регистр.

О.Чиж― А вот в этой диспозиции, которую мы сейчас имеем, есть такое ощущение, по крайней мере, отсюда, что, вообще, проблема существования «Исламского государства» , запрещенной террористической организации, она как будто ушла сейчас на второй план в этом конфликте. Для западного общественного мнения — это сейчас тоже немного за скобками? И конфронтация с Россией хотя бы на этом уровне, она ярче?

К.Рогов― Ну, может быть. Мне кажется, просто общественное мнение устроено так, что для него высвечиваются какие-то проблемы одна за другой. Его нельзя представлять как человека, которого можно обо всем расспросить. Это такая текущая реальность. И сейчас для него это, действительно, стало большой призмой, сквозь которую видится Россия. И ситуация еще складывается таким образом, дело выглядит так, что, в общем, не так уж важно, кто в США станет следующим президентом. Любой президент будет ограничен этим образом России, приближающимся опять к стране из «оси зла». И он будет ограничен общественным мнением, тем, что оно видит так Россию. И выбраться из этого будет очень сложно. И прозвучавшие формулировки там — и Керри употреблял эти выражения и французы употребляют – «военные преступления» – это не то, что ставит такую красную черту…

О.Чиж― А что касается как раз военных преступлений. Когда вчера говорилось о том, что Франция может обратиться в международный уголовный суд с просьбой как раз расследовать как раз эти самые преступления в Сирии, тут какие политические последствия для нас могут быть? Насчет юридических, я так понимаю, все не очень просто в смысле как раз контактов.

К.Рогов― Я не знаю. Я наверное, не решусь сейчас эту гипотетическую ситуацию разрабатывать. Мне кажется, что обсуждать, что конкретно может происходить… я думаю, что на данный момент до этого, скорей всего дело и не дойдет, но это другая ступенька, когда эти слова начинают произносится и когда они начинают обсуждаться.

И я хочу сказать, что, на мой взгляд, принципиальное изменение ситуации, почему это такое крупнейшее поражение военно-дипломатическое, если можно так выразиться, Путина и Кремля – потому что с момента аннексии Крыма, как бы он был инициатором эскалации в отношениях с Западом, и он же имел ресурс, чтобы отступить назад.

О.Чиж― То есть это были такие выставления цены.

К.Рогов― Да, выставление цены за следующие переговоры. И он управлял этой эскалацией. И отступление назад должно было привести какие-то дивиденды. Была какая-то торговля: достаточные они или недостаточные. Они оказались недостаточные, но сейчас ситуация изменилась в том смысле, что теперь как бы эскалация этой эмоции негодования, она на другой стороне. И если даже сейчас Владимир Путин по каким-то причинам захочет отступать, цена этого отступления для него повысится, потому что западное общественное мнение быстро не забудет того, что оно пережило.

О.Чиж― Какой будет эта цена, мы обсудим через пару минут. Сейчас у нас небольшая пауза. Напоминаю, что это особое мнение, которое сегодня представляет Кирилл Рогов.

О.Чиж― 17 часов и 20 минут в Москве. Это программа «Особое мнение». Меня зовут Оксана Чиж. Напоминаю, что «Особое мнение» представляет сегодня политолог Кирилл Рогов. Мы остановились на том, что получается, что Владимир Путин, условно, Москва не управляет градусом конфликта. Инициатива в этом смысле где-то там, за океаном. И чтобы этот градус понизить, непонятно то есть, что делать и какой ценой расплачиваться. А что это может быть за цена?

К.Рогов― У нас, прежде всего, есть большие проблемы с экономикой. В какой-то момент нам надо будет выбираться из этой полуприкрытой экономики, из этой самоизоляции. И, действительно, то лобби, которое существовало в Европе за отмену санкций, за их ослабление, оно сейчас политически отброшено назад и в очень сложном положении, потому что ясно, что никакое движение в этом направлении сейчас невозможно. В принципе, то изменение, о котором я говорил перед перерывом, когда раньше Владимир Путин как бы регулировал уровень напряжения и, таким образом, потенциально имел возможность откатывать назад и как бы деэскалацию продавать в переговорах с Западом, эта ситуация вдруг совершенно по-другому выглядит и с внутренней точки зрения. Потому что, тогда для элит дело выглядит так, что вот Путин умеет это делать, он умеет идти ва-банк, перед ним все отступают, и тогда он разруливает ситуацию. И у него есть для этого ресурс, у него есть ресурс отступления. Там в Европе не поддерживают американцев, то есть какой-то прогресс в этом будет. Сейчас это все выглядит принципиально по-другому.

О.Чиж― Ва-банк ходить некуда?

К.Рогов― Нет, ва-банк еще есть, кстати, куда ходить. И это некоторая опасность, которую мы должны иметь в виду. Дело в том, что ситуация складывается так, что общественное мнение как-то на Путине фокусирует всю эту ситуацию с Алеппо совершенно справедливо, и вокруг Путина возникают эти слова про военные преступления, то понятно, что именно Путин становится наименее приемлемой фигурой для деэскалации. Он как бы своим имиджем и своими действиями, он для этой деэскалации ставит барьеры. И возникает, действительно, перспектива длительной изоляции, в которой бывали разные страны. Я не уверен, что российские элиты, даже те элиты, которые очень пропутинские, которые очень связаны с ним, это им кажется достаточно приемлемой перспективой – 10 лет изоляции…

О.Чиж― Это там такие смелые люди есть, которые об этом подумывают?

К.Рогов― Это же не так происходит, что люди так начинают об этом подумывать. Они начинают подумывать… и возникает какая-то другая атмосфера, другие отношения, другие мысли о своем будущем. Очень даже может это меняться, когда люди видят, что у них нет перспективы в этих институциональных рамках. Это будет иметь влияние… не то, что кто-то заговор против Путина будет устраивать, а просто такое некоторое ощущения от депрессии, которое, когда есть в элите, отсутствие перспектив, оно передается и дальше, оно меняет атмосферу. Я не говорю, что это немедленно будет происходить. Но я хочу сказать, что то, что произошло с образом Путина в этой ситуации с катастрофой Алеппо – это серьезная вещь, которая может иметь очень глубокие долгоиграющие последствия.

О.Чиж― Тогда зачем в этой ситуации еще возникла штука о соглашении по плутонию? Это же как-то совсем рискованно было, нет?

К.Рогов― Вы знаете, я не специалист в этих вопросах. Но из того, что я успел почитать, у меня возникло ощущение, что само по себе соглашение по плутонию не имеет особого значения. А это такая техническая вещь – ну, будут уничтожать, не будут уничтожать, что-нибудь перезаключат…

О.Чиж― Ну, там интонации интересные с перечислением: Вы нам сделали плохо тут, тут и тут…

К.Рогов― Именно. Я воспринимаю этот законопроект как чисто политический жест. Это такое «письмо турецкому султану». Это чисто политический жест, который был непосредственной реакцией на эту волну негодования в западном общественном мнении по поводу Алеппо. И немедленно нужно было совершить какой угодно жест, такой громкий внутриполитический жест с перечислением наших обид, и как бы забить информационно это место. Это такой манифест, это непосредственная реакция на эту ситуацию. С точки зрения самого законопроекта и самого действия, по-моему, оно не должно иметь никакого особенно эффекта и значения.

О.Чиж― А жест имеет значение? Для кого?

К.Рогов― Жест имеет значение, наверное, в каком-то смысле и для европейских политиков и, может быть, для американских политиков. Но, прежде всего, это такой внутренний жест. Это такой наш жест «холодной войны»: Вот пока все эти обиды есть, мы не хотим вас знать.

О.Чиж― А как вы думаете, Владимиру Путину, вообще, комфортно в ситуации такой – в кавычках – «холодной войны»? Потому что, наверное, это может открывать – или не может открывать, не знаю – какой-нибудь простор для действий внутри?

К.Рогов― Конечно, «холодная война» для Владимира Путина – это важный фактор внутриполитический. Я бы сказал, что есть такой треугольник легитимности Путина: это международная арена, экономика и внутренняя ситуация. Вот когда обострение на международной арене и «холодная война», частичная изоляция страны – она дает возможности для такого институционального транзита от более мягкого авторитаризма к более жесткому: Вот у нас противостояние, там – они, здесь – мы; мы очень контролируем все связи, мы делаем менее проницаемыми наши взаимоотношения, мы здесь все собрались… Возникает эффект «ралли вокруг флага», такой эффект консолидации вокруг лидера. И на этой волне мы запрещаем блогеров, кого-то сажаем в тюрьму, это запрещаем, то запрещаем…, демонстрации запрещаем, то есть переходим к таким, гораздо более жестким институциональным формам авторитарным. Это механизм консолидации. И это тот путь, который был избран в 14-м году и по которому движется и совершает свою эволюции данный режим.

Но другое дело, что, с другой стороны, есть экономика, которая диктует прямо противоположное – что мы ограничены в возможностях этой изоляции, потому что экономика достаточно открытая, и мы зависим от внешних рынков, и что-то надо нормализовывать, чтобы как-то выбираться из той экономической динамики, которую мы имеем.

И вот этот треугольник… Чем опаснее Путину кажется ситуация внутри страны, тем больше он будет втягиваться в ситуацию «холодной войны», чтобы сделать страну более закрытой, чтобы минимизировать свои внутриполитические риски. Но чем хуже экономика, тем меньше это будет работать. И поэтому нужно будет совершать какие-то обратные шаги.

О.Чиж― То есть ему нужно найти какой-то баланс, когда вроде мы и отстаиваем свою позицию и можем кулаком по столу, но при этом, чтобы людям было что есть внутри.

К.Рогов― Да.

О.Чиж― Это возможно?

К.Рогов― И чтобы не было ощущения, что мы совершенно закрыты и изолированы. Потому что элиты и население простит ситуацию Путину эффективного торга, даже если для этого нужно немножко подтянуть пояса, но ситуацию неэффективного торга, когда мы подтягиваем пояса, а ничего не происходит, а только ухудшается все и с нами никто не хочет разговаривать – здесь сразу акции могут пойти вниз, потому что с точки зрения общественного мнения, даже консервативной консолидации ведь Путин, который заставил всех с нами считаться, но если они с нами не разговаривают, значит, это не работает – это другая ситуация, и она очень опасна политически.

О.Чиж― Вас как раз Дмитрий и спрашивает: «Насколько Владимир Путин сейчас остается гарантом для элиты?» Но, гарантом, я думаю, Дмитрий имеет в виду какого-то положения элитарного все-таки.

К.Рогов― Для определенных элит, которые разбогатели благодаря его правлению, он, безусловно, является единственным гарантом. И у них есть внутренние риски, которые заставляют их быть к нему близкими, потому что эти риски выше. С другой стороны, долгосрочная картина тоже нужна в какой-то перспективе, с каким-то временным лагом нужна легализация того, что у них есть. Им нужна легализация их капиталов, нужны внешние рынки, как с ними взаимодействовать. И это очень интересно – сидеть на такой я бы сказал, мокрой пороховой бочке и ни с кем больше не видится…

О.Чиж― Которая может просохнуть в какой-то момент. Кирилл Рогов и его особое мнение. У нас сейчас впереди небольшая пауза. Скоро вернемся в эту студию.

О.Чиж― 17 часов и 43 минуты в Москве. Это программа «Особое мнение». Особое мнение сегодня представляет политолог Кирилл Рогов. Если такое состояние «холодной войны» дает ключ к определенному держанию в кулаке внутри, то как вы можете объяснить назначение на пост первого зама руководителя администрации президента, — спрашивает Дмитрий, — Сергея Кириенко, которого Дмитрий называет в прошлом либералом?

К.Рогов― Да. Мне кажется, что это имеет отношение – спасибо за вопрос – к тому, о чем мы говорили как раз перед перерывом, к тому, что одновременно нужны какие-то шаги по нормализации. Нужно как бы здесь снять угрозу, которая казалась Путину вполне реальной в 12-14 годах и затем идти к какой-то нормализации. Нужно все время двигаться такими галсами. И мне представляется, у Кириенко очень важная функция именно такой внутренней нормализации на новых уже рубежах, в частности, попытки налаживания отношения администрации президента с какой-то более просвещенной, продвинутой части общества, с которой отношения были очень испорчены с 11-го года…

О.Чиж― Она же в окоп ушла, эта часть общества, нет?

К.Рогов― Ну, как? Она существует.

О.Чиж― Она даже на выборы решила не ходить в этот раз.

К.Рогов― Но на выборы не звали ее. Ее и не звали на выборы. И ясно, что как раз выборы, как мне представляется, очень ясно показали, что как бы на этой, условно говоря, «володинской» внутренней политике очень трудно выстроить будет Путину президентскую кампанию. Да, можно закрыть за счет Чечни, за счет какого-то такого голосования выиграть, но это все будет не очень убедительно. Вроде нормально, но не очень убедительно и не то, чего бы хотел Путин. А, мне кажется, что мы до некоторой степени возвращаемся к путинской первой предвыборной кампании, но только на новом уровне и в новых реалиях. Как у нас была устроена первая путинская кампания?

О.Чиж― Самая первая – 2000-го?

К.Рогов― Да. Она была самая триумфальная, потому что, с одной стороны, Путин был как такой силовик, лидер силового реванша в Чечню, а, с другой стороны, либералы тоже на него надеялись. И то же самый Кириенко приносил ему том, ужасно пухлый, и клал перед ним в Кремле как лидер СПС и говорил: «Вот наша программа. Посмотрите – очень интересно». И вот эти два крыла – с одной стороны, силовой реванш и силовики – это правая рука Путина; и такие либералы вроде Кириенко – это левая рука Путина, а Путин над теми и другими парит.

О.Чиж― Но чем всё закончилось-то, мы знаем.

К.Рогов― Чем закончилось? Это не такой просто ответ на этот вопрос. Дело в том, что весь первый срок Владимира Путина до 3-го, 4-го года примерно, в принципе, он делал то, в чем был заинтересован крупный бизнес. И притом, что нам многое не нравилось в его внутренней повестке уже в тот момент – многим из нас не нравилось — при этом, в принципе, Россия активно интегрировалась в западные рынки. У нас страшно рос фондовый рынок. Был целый ряд очень рациональных реформ, которые привели к росту капитализации крупных компаний, тот же самый ЮКОС, который через несколько лет стоил огромные миллиарды – 30, что ли, миллиардов – это происходило благодаря тем стабилизационным политико-экономическим мерам, которые проводит Путин в своем первом сроке.

О.Чиж― Ну, правильно. С ЮКОСом вышла такая история, что…

К.Рогов― Да, потом началась другая история. Потом история сменилась. Но это была повестка путинского первого срока – что он является и силовиком и реформатором, как бы, он обеспечит, с одной стороны, стабилизацию на Северном Кавказе и эффективность силовых мер в политике, с другой стороны, он откроет российскому крупному бизнесу как бы возможность для капитализации их активов и более такого… взаимодействия с западными рынками, доступа к ним. И это получалось до 4-го года, когда выяснилось, что есть другая возможность, что есть просто нефть, и доступ стал менее важен. Он не стал сразу неважен, но он стал менее важен. И тогда путинская силовая рука стала доминировать над этой самой бизнес-олигархической рукой.

Но мне представляется, что Путин хотел бы вернуться к этой ситуации, когда он, как Дэн Сяопин некоторый, является таким лидером нации, который и ее модернизационные цели и ее силовые нужды – всё это он держит под контролем и выпускает то одно, то другое вперед.

И для этого ему нужен Сергей Кириенко примерно в той функции, в которой Сергей Кириенко выступал и в кампании 2000-го года – таких прогрессистских сил страны, которые тоже обращают свои надежды к президенту.

О.Чиж― А где та формула, в которой господин Кириенко должен со своими прогрессистскими силами разговаривать? Потому что как-то не очень даже понятно, кто представляет эти прогрессистские силы.

К.Рогов― Они, безусловно, есть. Они есть и в правительстве и в высоком политическом уровне, и в обществе. И, более того, я бы хотел сказать, что, скажем, либеральная публика часто представляет себе дело так, что вот есть «Крым наш» и «Крым не наш», то есть, есть люди, которые не поддерживают аннексию и не поддерживают эту как бы такую силовую истерику, которая стала невром путинской политики с 14-го года. И есть те, которые за Крым и поддерживают, и это как бы консервативная часть общества. Это не совсем так, потому что такое продвинутое городское население, которое, в принципе, настроена на некоторый прогрессизм и модернизацию, оно есть и с той и с другой стороны. И его представление о каких-то приоритетах, оно довольно тягучее и может меняться, и будет меняться.

И эти силы есть, безусловно. Другое дело, что, как мне представляется, перед Кириенко как бы стоит трудная задача – их встроить в существующий расклад сил так, чтобы они вместились в нем. Вот есть силовики – это огромная часть путинской администрации…

О.Чиж― Но они, наверное, не очень хотят двигаться, я так подозреваю.

К.Рогов― Они не очень хотят двигаться. Есть новая путинская олигархия со своими интересами, очень определенными и не во всем, наверное, совпадающими с силовиками. И вот будет третий – в этой все должен будет встроиться Сергей Кириенко с его таким аккуратным прогрессизмом. И, отвечая на вопрос Дмитрия, Кириенко был либералом не очень долго. Он появился на нашем горизонте как либерал, когда он стал премьер-министром в 98-м году, потом он стал главой «Союза правых сил», потом принес Путину пухлую программу эту, и вот до 2000-го года он на наших г лазах был. А с 2000-го года он стал чиновником и работал всегда в путинской администрации и имел дело с теми же путинскими олигархами, с путинскими силовиками и умел с ними ладить, судя по тому, как вполне успешно его карьера складывалась. И поэтому задача его и сейчас – встроить этот прогрессистский блок в имеющийся расклад сил.

О.Чиж― Это выглядит немножко, как модернизация на третьем сверху этаже, если считать с вершины, то есть вроде бы как не нужно затрагивать глобальных принципов работы корпоративной политики среди топ-менеджеров, но вот здесь у нас немножко косметический ремонт.

К.Рогов― Не совсем. Скорее то, что себе представляет в мечтах в Кремле и то, что представляет себе, как мне кажется, Путин – это такая авторитарная модернизация, которая иногда случается в азиатских странах и о которой мечтают, кстати, большинство автократов, но у некоторых только получается. Она встречается в некоторых азиатских странах. Ее некоторые образчики можно найти и в России. Например, если вы поедете в Татарстан, вы увидите нечто то, как мне кажется, чего Путин мечтал бы для всей России, то есть довольно авторитарная закрытая политическая система, голосуют там все 80% за что нужно…

О.Чиж― Но при этом свои отношения с бизнесом…

К.Рогов― Но при этом очень выстроенные отношения с бизнесом, очень много делается для того, чтобы продвинутую часть общества интегрировать в это, дать людям с хорошим, даже западным образованием хорошие места. Много делается для того, чтобы как бы навести некоторую социальную модернизацию. Есть такая модель, и, я думаю, что именно она и является таким образцом, который хочется повторить.

О.Чиж― Это, вообще, выполнимо?

К.Рогов― На этот счет есть разные точки зрения. Одна – у Владимира Путина, другая – у меня. На мой взгляд – нет. Но полемика эта будет продолжаться. Мне представляется, что это работает, скажем, в Казахстане. Это работает в Татарстане, и это не будет работать в европейской России, где другая социально-политическая традиция, где другой уровень образования, где другой уровень ожидаемых доходов, другая социальная структура, она не очень приемлет это.

О.Чиж― Но эта ситуативная модернизация, они исключительно про внутреннюю историю. Я правильно понимать, что на самом деле, даже в случае идеального исполнения этого сценария, это никак не влияет на «холодную войну».

К.Рогов― Ну, почему? Я думаю, что в идеальном варианте, в том варианте, который себе представляет Путин, это в перспективе нескольких лет должно двигаться к какой-то разрядке. Другое дело, что, на мой взгляд, катастрофа Алеппо и этот эпизод, с ней связанный, он осложнил этот сценарий делает его более сложным, дорогостоящим и отложенным, но, в принципе, он имеет в виду какую-то разрядку. Ведь опять-таки все мы помним, что, скажем, была Тяняньмынь – кровавая баня – которая была тяжело воспринята Западом, но потом Китай стал вполне открытой экономической страной.

О.Чиж― Интересный план. Спасибо большое! Это было особое мнение политолога Кирилла Рогова.

Метки: , , , , , , , , , , , , , , , , , ,

Оставить комментарий!

Вы можете использовать эти теги:
<a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>