ЗАМЫКАЯ КРУГ
Как мир вернулся к противостоянию времен Олимпиады-80 в СССР
Была суббота, 19 июля 1980 года. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев поднялся к микрофону и объявил XXII летние Олимпийские игры в Москве открытыми. Заиграл гимн Советского Союза. Спаниель Фил, живший в семье нашей дачной хозяйки и расположившийся на полу под телевизором, встрепенулся, протяжно завыл и не останавливался, пока звучала торжественная музыка. Долгожданный праздник спорта начался…
Тогда шутили, что Хрущев обещал к 1980 году коммунизм, а получилась Олимпиада.
В некотором смысле да. На период соревнований в городах проведения (Москва, Ленинград, Киев, Минск и Таллин) явно улучшилось снабжение — пусть и не каждому по потребностям, но богаче, чем в весьма уже дефицитной советской экономике. А с точки зрения международного престижа получение в 1974 году права проведения Олимпийских игр, конечно, было достижением Советского государства. Правда, решение принималось в эпоху разрядки международной напряженности, а к моменту воплощения его в жизнь разрядка сменилась резким обострением. В декабре 1979-го советский «ограниченный контингент» вошел в Афганистан, началась финальная фаза Холодной войны.
Почти сразу на Западе прозвучал призыв к бойкоту Игр в Москве, в итоге в них не приняли участие спортсмены из 65 стран, хотя некоторые выступали под олимпийскими флагами. Продолжением стал отказ советского блока от Олимпиады-84 в Лос-Анджелесе. Пожалуй, никогда спорт не оказывался под таким прямым влиянием международной политики. К счастью для олимпийского движения, в середине 1980-х началась оттепель, а идея саботажа крупных спортивных мероприятий была признана порочной.
Бойкот Олимпиады-80 — захватывающая история того, что сейчас назвали бы «гибридной войной».
Описание дипломатических, разведывательных, пропагандистских, культурных, политических, экономических усилий с целью, с одной стороны, сократить количество участников, с другой — не допустить этого достойно детективного жанра, а заодно и хрестоматии по практике международных отношений. За сорок лет мир преобразился до неузнаваемости, но тем примечательнее, что сами сюжеты изменились гораздо меньше общей обстановки.
Словосочетание «холодная война» вновь в активном ходу — применительно к отношениям Запада с Россией, но теперь и с Китаем. Афганистан с тех пор так и не покидает новостную повестку, сейчас — очередной всплеск. Теперь, как и тогда,— трения между Вашингтоном и европейскими столицами: США требуют примерно наказать Москву, Западная Европа пытается сгладить углы, чтобы сократить свои убытки. Санкции — излюбленное занятие тогда и ныне, обсуждается введение американских мер против европейских компаний, участвующих в проекте газопровода для поставок русского газа в Европу. В ту пору Уренгой—Помары—Ужгород, сейчас «Северный поток-2». А еще можно вспомнить, что в самом разгаре был острый кризис между Вашингтоном и Тегераном — сотрудники посольства Соединенных Штатов, захваченные исламскими революционерами в ноябре 1979 года, оставались заложниками. Этот эпизод определяет отношение США к Ирану до сего дня.
С тех пор мировая политика совершила полный круг.
От пароксизма холодной войны, политической неприязни и клинча — к разрядке, прекращению противостояния, налаживанию коммуникации, падению барьеров, попыткам построить неконфронтационный мировой порядок. А потом к провалу этих попыток, нарастанию конфликтов, краху взаимопонимания и снова холодной войне — другой по структуре и набору участников, но той же по духу.
Есть важное отличие. В 1980 году при всей, как сейчас бы сказали, токсичности атмосферы у противостояния была идейная основа. Идеологическая борьба-таки определялась набором ценностей и представлений с обеих сторон, реализация которых предполагала создание разного типа обществ. Во что это выродилось к тому моменту в дряхлеющем СССР — вопрос отдельный, но саму основу никто не отменял. Как и веру гостей из развивающихся стран в справедливость советской модели, а множащихся скептиков внутри советской системы — в то, что «там», на Западе, все как раз устроено правильно.
«Достижение» истекших сорока лет — ощущение того, что «правильно» нет нигде, а вместо соперничества больших идей — каскад интриг и демонстрация непомерной капиталистической жадности, которую пакуют в красивые слоганы. Наверное, так честнее. Но сильно противнее.
