Георгий Бовт

Газета.ру

О парадоксах Нобелевской премии мира

---

«Война – это мир, свобода – это рабство, незнание — сила. Власть – не средство; она – цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять …» Если принять эту цитату из романа «1984» Оруэлла как руководство к пониманию нашего постмодернистского, постиндустриального и насквозь ковидного мира, то Нобелевская премия мира вполне впишется в эту логику. Потому как с точки зрения нормальной логики оценивать ее бывает довольно трудно.

Мало какая еще премия, учрежденная, напомним, изобретателем динамита, вызывала столько споров и возражений – как на стадии номинации, так и на стадии объявления победителя. Часто, правда, комитет искал – и, кажется, даже находил – решение, которое должно было бы устроить всех. Однако все равно возникали возражения. К примеру, кто мог быть против прошлогоднего лауреата – Всемирной продовольственной программы ООН. Она же сама – почти орг-воплощение Христа, стремится накормить всех страждущих и примерно «пятью хлебами». И все равно сказали: а почему не ВОЗ? Пандемия уже была на всемирном дворе. В этом году на ВОЗ снова делали основную ставку. Да-да, на победителей тут тоже делают ставки, как в большом спорте, шоу должно продолжаться.

В этом году большинство прогнозов (и ставок) сходились на нескольких общественных деятелях и организациях. Всего было номинировано 329 кандидатов, 234 из них – физические лица, 95 – организации. Всемирная организация здравоохранения считалась фаворитом. Далее в первой десятке шли эко-активистка Грета Турнберг (уже третья ее номинация), «Репортеры без границ» и «Комитет защиты журналистов», ооновский Комитет по правам человека, а также Палестинский комитет по правам человека. Ну и, конечно, нашумевшее в буквальном смысле движение Black Lives Matter. Из политиков выделяли новозеландского премьера Джасинду Ардерн (за успешную борьбу с ковидом в своей стране), «невольного лидера» белорусской оппозиции Светлану Тихановскую и Алексея Навального и «реинкарнацию» Обамы старика Байдена (не спрашивайте, за что).

Однако Нобелевский комитет пошел по менее предсказуемому пути, избежав как «очевидного решения» (ВОЗ), так и наиболее политизированного (скажем, Тихановская). Присудив первую награду все же двум журналистам: филиппино-американской журналистке Марии Ресса (за то, что 2012 году «обратила внимание на противоречивую и принесшую много жертв жестокую борьбу режима Дутерте с наркотиками»), а также главреду «Новой газеты» Дмитрию Муратову, чья кандидатура в данном случае в дополнительных разъяснениях не нуждается и с чем его можно поздравить. Главное теперь, чтобы его «иностранным агентом» не объявили. Ну а Нобелевский комитет можно поздравить с тем, что избежал заведомых банальностей, но и обошел самые острые политические углы.

Пожалуй, полностью логика и смысл премии мира были безукоризненно соблюдены единственный раз – в 1939 году, когда ее не присуждали никому. Потому как война начиналась.

Тогда на премию номинировали в том числе Гитлера (в качестве шутки-протеста против номинации годом ранее британского премьера Чемберлена, но кандидатуру Гитлера сняли). А Муссолини номинировали в 1935 году, как раз в год вторжения Италии в Эфиопию. Сталина номинировали дважды. И вроде как по делу – за «усилия по окончанию Второй мировой войны».

В этом плане Иосиф Виссарионович выглядел куда более достойным кандидатом, чем Барак Обама, который получил премию, едва избравшись и еще ничего не успев сделать. Она была присуждена в первый год его президентства, а номинирован он был всего через 12 дней после вступления в должность, причем с формулировкой «за выдающиеся усилия по укреплению международной дипломатии и сотрудничества между народами». Авансом премию давали только ему, кажется. Но он ее не оправдал – военных действий провел достаточно.

Премия Обаме была уже не первой, которую дали вне прежде стойкой увязки все же с усилиями по прекращению какого-нибудь конфликта (премия мира все же).

Скажем, в 2007 году премию присудили Альберту Гору и Межгосударственной группе по вопросам изменения климата при ООН – за «распространение знаний» об антропогенных климатических изменениях. Но просветительство – это все же не миротворчество. В последнее время подобные примеры (когда награждают не за собственно миротворческую деятельность) встречаются все чаще. Прошлогодний лауреат – из этой же серии.

Правда, не менее противоречивым было присуждение премии в 1994 году – хотя как раз за миротворчество – совместно палестинскому лидеру (многие считали и продолжают считать после смерти его террористом) Ясиру Арафату, израильскому премьеру Исхаку Рабину и министру иностранных дел Шимону Пересу. Якобы они достигли мира на Ближнем Востоке, подписав мирные соглашения в Осло. Есть мир на Ближнем Востоке? Нет. А премия мира – есть.

И она уже была не первая «за мир на Ближнем Востоке». В 1978 году ее получили президент Египта Анвар Садат и премьер Израиля Менахем Бегин – за мирные соглашения в Кемп-Дэвиде, которые действительно принесли мир между Израилем и Египтом. Правда, репутация обоих миротворцев была далека от идеальной. Например, Бегин был ранее замешан в неудавшемся заговоре с целью убийства канцлера ФРГ Конрада Аденауэра.

Да что там израильский политик – бывший заговорщик! В 1945 году премию мира вручили бывшему госсекретарю США Корделлу Халлу (более достойных фигур именно в этом году не нашлось, как вы понимаете). «За выдающийся вклад в создание ООН». Однако именно этот человек, будучи еще госсекретарем в администрации Франклина Рузвельта, сыграл решающую роль в том, чтобы запретить более 950 еврейским беженцам из нацистской Германии, следовавшим на военном американском корабле «Сент-Луис», высаживаться в Америке. Президент было и хотел их впустить. Но Халл переубедил его при мощной поддержке со стороны консервативной части Демократической партии (южан). Те грозили отказать Рузвельту в поддержке на выборах 1940 года. Кораблю было запрещено входить в порты Флориды, переговоры с кубинскими властями тоже провалились. «Сент-Луис» отправили обратно в Гамбург, где его пассажиров «приняли», отправив в концлагеря.

Поначалу казалась менее «противоречивой» премия, присужденная в 1973 году сразу госсекретарю США Генри Киссинджеру и одному из лидеров и основателей вьетнамской коммунистической партии Ле Дык Тхо – за достижение в Париже мирного соглашения, которое действительно окончило Вьетнамскую войну (хотя не сразу). Однако Ле Дык Тхо стал единственным в истории, кто добровольно отказался от этой премии (еще Жан-Поль Сартр добровольно отказался от премии по литературе) – именно потому, что ее присудили еще и Киссинджеру, представлявшему страну-агрессора. Позже он сказал, что, если бы премию дали ему одному, он бы ее взял, поскольку мир был достигнут за счет военной победы вьетнамского народа.

Столица Южного Вьетнама Сайгон падет лишь в 1975 году, до этого лауреат Киссинджер успеет «дать добро» на бомбардировки Камбоджи, в том числе по базировавшимся там силам коммунистического Северного Вьетнама. Впрочем, Ле Дык Тхо тоже не стал белым и пушистым после того, как стал лауреатом. В бытность его членом руководства Северного Вьетнама вьетконговские войска провели масштабное наступление на южан (что вовсе не было предусмотрено Парижским миром), в результате чего погибли и были ранены не менее 25 тысяч мирных жителей, а более 600 тысяч стали беженцами. К тому времени лауреат Киссинджер уже успел пожертвовать премию на стипендии ветеранам Вьетнамской войны и родственникам погибших там. После падения Сайгона он хотел вернуть медаль лауреата, однако Нобелевский комитет ее не принял.

В 2012 году вышел очень трогательный и пронзительный фильм «Леди» Люка Бессона о еще одной нобелевской лауреатке – лидере оппозиции и сопротивления военной хунте тогдашней Бирмы (сейчас Мьянма) Аун Сан Су Чжи. Это история драматической любви ее и ставшего ее мужем британца Майкла Эйриса. Хунта потом пала. Но просидевшая не один год под домашним арестом Леди, получив доступ к власти, уже вряд ли стала бы позже героиней кинофильма западного режиссера. Потому что именно она, лауреат Нобелевской премии мира 1991 года, в ранге министра иностранных дел Мьянмы (и фактически лидера страны) отправится в декабре 2019 года в Международный суд в Гааге, чтобы защищать свою страну против предъявленных ей обвинений в геноциде народности рохинджа. Геноциде, вполне очевидном всему миру.

Вот такие превращения бывают с лидерами оппозиции, знаете ли. Запад в свое время вознес Аун Сан Су Чжи как «суперженщину» (политика – это же шоу), вставшую на неравный бой с «кровавой хунтой». Но оказалось, что «премирование» за это – может ничего не значить в последующей деятельности лауреата при изменившихся обстоятельствах. Потому что – «это уже другое».

И человек – несовершенен. Он – не мифологический герой, не подверженный переменам, компромиссам, в том числе с собственной совестью. Где-то приходилось видеть сравнение «среднего» лауреата премии мира с Моисеем. Тот ведь был героем, но и – вынужденно – убийцей своих врагов. Как глава «армии освобождения», по-нашему. Но он как бы – библейский святой, а нобелевские лауреаты? И все ли из них – герои? И правильно ли тогда присуждать премию мира, скажем, при жизни, ведь все ее «достижения» лауреата еще не только не закончены, но и не очевидны.

Кстати, один раз Нобелевский комитет отказал вполне достойному человеку – Махатме Ганди – в присуждении премии на основании именно того, что он имел несчастье к тому времени умереть. Вернее, его убили. Ганди вообще номинировали пять раз. В 1948 году он был включен в «шорт-лист», как теперь уже известно (срок секретности 50 лет прошел). Убили его в результате покушения за два дня до окончания срока выдвижения. Отказ комитета был основан на том, что, согласно строгим правилам, посмертно премия может быть вручены только если смерть произошла уже после принятия решения о присуждении премии. Rule of law, знаете ли.
История Ганди – лишний довод в пользу тех, кто считает, что премия мира – это всего лишь субъективные представления Нобелевского комитета о том, каким должен быть, в некотором приближении, тот самый «идеальный мир». Но и в этом случае речь идет скорее о «западном представлении» о нем. Которое не совпадает с представлениями о нем же в других частях света.

К примеру, российская оценка на уровне того, что называют официальной пропагандой, многих лауреатов премии мира последних лет – это в лучшем случае недоумение, а в худшем – скептицизм. Кстати, это одна из причин , по которой в СССР в 1956 была учреждена «альтернативная» премия мира – «Ленинская премия за укрепление мира между народами».

Еще менее очевидно – и для многих в мире более нелепо – выглядит присуждение премии мира, условно «организации». В последнее время мотивация, видимо, основная такова, чтобы не давать какой-нибудь пусть и яркой, но противоречивой «политизированной» фигуре. К примеру, в 2012 году премию мира получил Евросоюз. «За неустанные усилия в течение шести десятилетий в деле продвижения дела мира, согласия, демократии и прав человека в Европе». Дела мира? Ну тут не больше оснований, если бы дали такую премию раньше Варшавскому договору. Ведь сохранись он – и не было балканских современных войн и натовских бомбардировок распадающейся Югославии.

Наверное, премия мира хороша и «непорочна» только тогда, когда она далеко отстоит от реальной власти. Но ведь власть – это не средство, она – цель. В том числе в борьбе за мир во всем мире. А мир – это война. Спасает только незнание подробностей. Вот в чем, в незнании, и есть сила. Сила дела мира во всем мире. Казалось бы, при чем тут свобода слова? Да, собственно, как мы уже давно поняли, совершенно ни при чем.

Метки: Нобелевская премия мира, свобода слова