Эта мысль нехитрая, как все мысли академических экономистов, и состоит она в том, что в основе любой модернизации лежит борьба за власть. А борьба за власть – это нечто, что есть всегда, в любой стране. Борьба за власть есть в демократиях. Борьба за власть есть в диктатурах. При любом режиме люди хотят командовать другими людьми, хотят получать побольше денег, славы и т. д.

Что такое борьба за власть? Борьба за власть – это построение коалиции, которая разделяет твои политические цели, которая сильнее, чем коалиция тех, кто твои политические цели не разделяет. Возможные коалиции состоят из индивидов. У них есть интересы, они могут быть организованы в какие-то группы, предпринимать какие-то действия коллективно. Для создания коалиции политику нужно уловить интересы разных групп и пожать тысячи рук, организуя эту коалицию на практике.

В демократических странах мы видим эту деятельность по построению коалиций буквально на экранах телевизоров. Чтобы провести реформу здравоохранения (отвлечемся на секунду от вопроса, в какой форме ее стоило бы провести и посмотрим только на практическую реализацию), будущему президенту США Бараку Обаме нужно было выступить в сотнях городов во время избирательной кампании, пожать десятки тысяч рук, поддержать десятки отдельных конгрессменов в их округах. Выиграв выборы, он получил мандат на проведение реформы, но это явилось только началом процесса изменений.

Обаме потребовалось приложить еще массу усилий, чтобы в конгрессе его поддержало необходимое большинство. Президенту пришлось съездить в округа к тем законодателям, которые были не согласны с реформой, выступить там, на кого-то нажать, кого-то пригласить лишний раз на прием в Белый дом. Те группы интересов, которые поддерживали реформу – а конкретный законодательный пакет и был выбран так, чтобы ее сторонники оказались сильнее своих оппонентов, – потратили немалые деньги на рекламу нововведений в тех округах, где конгрессмены колебались – выступать им за предложения Обамы или нет.

Так происходит любая реформа. Просто в демократических странах этот процесс хорошо виден. Но если вы посмотрите не на демократических лидеров, а на самых авторитарных – на Ленина, Сталина, Хрущева, Кастро – это все будет в точности то же самое.

Я работаю с историками, занимающимися исследованиями Большого террора 1937–1938 годов, и видел, как они обсуждают документы, которые перестали быть секретными в течение последних лет. Например, они изучают журналы записей визитов к Сталину в этот период. Для того чтобы проводить массовые репрессии – а это огромная политическая реформа, полная смена власти в сущности, «кремлевскому горцу» приходилось каждый день встречаться с Ежовым, руководителем госбезопасности. Чтобы ежедневно просматривать списки не только тех, кого «стирали в лагерную пыль», но и тех, кого нужно назначить на освобождающиеся места. Это огромная и кропотливая повседневная работа – делать так, чтобы твои сторонники преобладали над твоими политическими противниками. Если ты член Политбюро и назначил на освободившиеся места не тех людей, то это потом может тебе дорого обойтись.

Любая модернизация – хорошо распространенная объединяющая тема для построения коалиции с целью захвата власти. В каком-то смысле это вообще тривиально. Любое изменение во власти – изменение status quo. Однако вовсе не обязательно модернизация в нормальном значении данного слова. Бывают смены власти, которые приносят по-настоящему демодернизирующие изменения. На мой взгляд, самый стандартный пример демодернизации – это пример Гитлера, потому что всего за несколько лет – от его прихода к власти и до 1937 года – Германия прошла путь от безусловного лидера мировой науки к отсталой в интеллектуальном отношении стране. И в научном плане она никогда уже не вернется к тому, что было потеряно за этот краткий период.

Тем не менее модернизация – это более распространенная вещь, чем демодернизация. Модернизации происходят из-за того, что на них есть большой спрос. Много людей хотят перемен. И кто-то, видя это, видя, что можно как-то этих людей объединить и победить потом своих политических конкурентов с помощью тех, кого он возглавил, может использовать этот спрос для захвата власти. После чего наступают перемены.

И наоборот – модернизации без физической смены людей, находящихся у власти, не бывает. Неудивительно, что не удается подобрать реальные примеры модернизаций без смены политического руководства страны. Это точно укладывается в простенькую схему: спрос на перемены – коалиция для захвата власти – перемены. Однако есть одна фундаментальная проблема и состоит она в следующем.

Сильные коалиции получаются тогда, когда политики видят то, что нужно людям, на что есть спрос, и то, что нужно сильным группам и слабым группам. Они видят, какую коалицию они могут сформировать. Вспомним Франклина Делано Рузвельта: к власти его привела довольно причудливая коалиция из самых бедных американцев, самых богатых и южан.

Не хотите смотреть на Рузвельта – взгляните опять-таки на Сталина. На протяжении всей своей карьеры это политик исключительно, фантастически чувствительный к интересам разных социальных групп населения.

Вместе с тем, чтобы получить власть и сменить это самое status quo, нужен спрос на перемены. Плохие новости состоят в том, что у нас, похоже, спроса на модернизацию нет или точнее – его мало. И в 1985 году, и в 1991-м потребность в переменах была огромной, а сейчас ничего похожего нет. Или, возможно, мы не можем ее пока почувствовать. К счастью, есть две хорошие новости.

Первая состоит в том, что спроса ни на что особенно плохое – перемены, как показывают примеры Гитлера и Сталина, могут быть и к худшему – вроде бы тоже нет. То есть, например, Движение против нелегальной иммиграции упирается в точно такое же отсутствие у широких масс российских граждан желания что-то коренным образом преобразовывать. Эта социальная апатия тормозит позитивные изменения, но и защищает от негативных.

А вторая хорошая новость в том, что спрос на изменения к лучшему имеет тенденцию к накоплению. По мере накопления трудностей.