На мой взгляд, внешняя политика, проводимая сейчас Россией, при всей противоречивости и тех претензиях, которые к ней предъявляются как с либерального, так и с консервативного флангов, является итогом нашего развития и опыта, накопленного за последние 20 лет.

У нас был опыт козыревско-ельцинской дипломатии, затем примаковско-ельцинской, позже – путинской. Сейчас появляется опыт дипломатии медведевско-путинской. Но одно остается неизменным: мы частично сближаемся с нашими западными партнерами, а частично им противостоим. Частично пытаемся играть роль противовеса тем же Соединенным Штатам, а частично идем по пути интеграции в те структуры, где США и другие западные державы на протяжении долгого времени играют ведущую роль. И это, судя по всему, единственно возможная для нас политика, поскольку она обусловлена не нашими симпатиями и антипатиями, а объективным положением России в современном мире.

ОПРАВДАН ЛИ «ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАДИКАЛИЗМ»?

Надо ли нам коренным образом менять внешнюю политику ради модернизации и способна ли она существенно помочь модернизации – вот ключевые вопросы. На сей счет прозвучали различные точки зрения, причем одна из них была высказана на самом высоком уровне. Смысл ее в том, что эффективность внешней политики должна измеряться ее влиянием на экономику и повышение качества жизни населения. После этого появились призывы полностью подчинить внешнюю политику данным задачам.

Однако оправдан ли такой «экономический радикализм»? Ведь подобную политику проводить совершенно невозможно. Говорить о полном ее подчинении чисто экономическим задачам – это подход идеологический, а не профессиональный. Он нас будет подталкивать лишь к неправомерным уступкам «во имя» привлечения инвестиций и высоких технологий.

Китай – признанный лидер по привлечению инвестиций не идет по такому пути. Потому что внешнюю политику невозможно по определению свести к экономическим задачам. Она должна заниматься и сферой безопасности, и продвижением политических интересов за рубежом, и поддержкой российской культуры и русскоязычных за пределами Родины, и много чем еще, что не укладывается в узкие рамки чисто экономического подхода.

Более того, такая установка, если ее абсолютизировать, способна серьезно исказить понимание национальных интересов страны и систему ее внешнеполитических приоритетов, о чем свидетельствует наша недавняя история. В первой половине 90-х мы пошли по этому пути и приобрели опыт экономизма во внешней политике.

Именно тогда была принята концепция, согласно которой успешность и эффективность внешней политики измеряются прежде всего влиянием на экономическое развитие. В итоге мы получили очень слабую внешнюю политику и очень неубедительное экономическое развитие. Поэтому жестко увязывать эти две вещи представляется принципиально неверным.

ОЧЕВИДНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

Но если ради модернизации надо все же менять внешнюю политику, то каким образом? В сторону чего – большей уступчивости, отказа от ряда целей, которые мы считаем стратегическими, пересмотра системы наших национальных интересов? Здесь налицо объективное противоречие. На идеологическом уровне, когда говорится, что внешняя политика должна отвечать задачам модернизации, это звучит логично. Однако если спуститься с высот идеологии на уровень конкретной, практической политики, то это противоречие становится очевидным.

Должны ли мы были ради модернизации отказываться от противодействия атаке Грузии на Цхинвал, от ввода наших войск на территорию Грузии и от признания Абхазии и Южной Осетии? Ответ мне кажется очевидным: не должны. Ибо химерические плюсы, которые получили бы от сдержанности в ситуации августа 2008 года, помешали бы выполнению ряда реальных задач, которые мы решали, когда пошли на проведение этой операции, не говоря уже о ее чисто гуманитарном аспекте.

Другой конкретный пример. Должны ли мы, опять же ради модернизации, пойти на поддержку Соединенных Штатов в вопросах по Ирану? И если да, то как далеко? А вдруг завтра встанет вопрос уже не об ограниченных, а о «парализующих» санкциях или даже о военных действиях против Ирана? Ведь он вовсе не снят с повестки дня. Как нам себя вести в этом случае?

Должны ли мы во имя задач модернизации и налаживания отношений с Западом отказаться, например, от негативного подхода к продвижению НАТО на восток? Одобрить присоединение к Североатлантическому альянсу Украины? Изменить, дабы не раздражать американцев, наше отношение к режиму Саакашвили, повинному в гибели российских граждан? Может быть, подписать с Евросоюзом невыгодную нам Энергетическую хартию? Или отказаться от признания Абхазии и Южной Осетии на том основании, что это не нравится нашим западным партнерам? Словом, как только этот общеидеологический посыл начинают рассматривать на конкретном уровне, выясняется, что подчинить внешнюю политику исключительно задачам модернизации совершенно невозможно. На уровне конкретной политики возникают практические задачи, которые нельзя решать в этом диапазоне.

ПЕРВЫМ ДЕЛОМ – НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ

Не менее важный вопрос: ради чего мы должны отказываться от ряда внешнеполитических позиций? Прежде всего откуда возникло убеждение, что принципиально новые отношения с США и Западом, возможные лишь при очень серьезных и глубоких уступках с нашей стороны, приведут к тому, что Запад начнет модернизировать нашу экономику? Скажем, Латвия, Болгария или Венгрия вошли в ЕС и НАТО, но это не помогло им ни справиться с глобальным кризисом, ни подняться на новый уровень экономического развития.

Между тем нас иногда убеждают, что мы должны чуть ли не стать неформальным членом европейско-атлантического сообщества. Но насколько это отвечает нашим стратегическим интересам?

Первый аргумент против такой установки: наступает азиатский век. В 2009 году более 50% мирового ВВП приходилось на 21 страну АСЕАН. А мы в этих условиях продолжаем решать проблему, которую решали еще Петр Великий и Екатерина II, – наши отношения с Западом. Но не слишком ли сосредоточились на этом? Не пора ли шире взглянуть на современный мир? Он меняется, но по-прежнему Запад остается главным предметом наших размышлений. Насколько верен такой подход в условиях, когда удельный вес Запада в мировой политике снижается, а не растет? Интересно, что евроскептицизм президента Барака Обамы связан именно с этим. Он убежден: облик будущего определяется в Азии.

Второй аргумент. В 90-е годы у нас уже был определенный опыт усиленного сближения с Западом. Тогда нам объясняли: это делается ради нашего внутреннего развития. Результат хорошо известен. И он не мог быть иным: США и Запад сближаются с нами вовсе не ради того, чтобы помочь выполнить наши задачи. Если они и сближаются, то на собственных условиях, во имя собственных интересов. В 90-е годы мы «сближались» именно по такой схеме. Достаточно вспомнить политику Клинтона по отношению к Ельцину. Она подробно описана в книге Строба Тэлбота «Билл и Борис», где рассказывается, как Клинтон «сближался» с Ельциным – только на своих условиях, не сделав ему ни одной уступки. И при Буше США оставались верны этой политике. С Обамой ситуация несколько изменилась, но насколько – еще предстоит определить.

Тем временем НАТО опять предлагает нам сближение и опять на своих условиях. Генсек альянса Расмуссен говорит: да, мы готовы быть вашими партнерами, стратегическими партнерами, но на наших условиях. Вашу концепцию европейской коллективной безопасности, говорит он Медведеву, мы готовы обсуждать, но «потребности в новом договоре я не вижу» (пресс-конференция Расмуссена, Москва, декабрь 2009 года). В администрации США также считают: уже есть система безопасности, выстроенная вокруг НАТО, и другая не нужна. Мы с нашей стороны не можем этого не учитывать.

Третий аргумент: готовы ли мы ради сближения к десуверенизации? Углубленное сближение с США и Европой предполагает определенный отказ от суверенитета. Собственно, НАТО и Евросоюз построены на этом. Это организации, где часть суверенитета делегируется наднациональным органам либо – в военной сфере – де факто передается Соединенным Штатам. Можем ли мы пойти на это? Наше государство не встроено ни в НАТО, ни в Евросоюз, не пользуется «плюсами» от членства в этих организациях, и в случае отказа от самостоятельности мы можем получить ограничение суверенитета без существенных выгод для себя.

Четвертый момент. Есть такая позиция – нужно вступать в «изменившееся НАТО». Об этом говорилось в последнем докладе ИНСОРа. Но НАТО пока не меняется в ту сторону, в которой мы заинтересованы. Напротив, военная доктрина альянса развивается в направлении выхода его за пределы своей зоны ответственности. Нужно ли нам такое НАТО? Кроме того, что нам даст членство в этой организации с точки зрения модернизации? Альянс не обеспечивает поставку высоких технологий, не занимается модернизацией стран, которые становятся его членами. Это происходит по-другому, не через НАТО, которое не имеет отношения к модернизации.

Кроме того, вступив в «глобальное НАТО», мы осложним наши отношения с Китаем. Но нужна ли нам роль стратегического буфера между США и Китаем? Хорошо известно: любой военный союз «дружит» против кого-то. Сейчас НАТО «дружит» против России. Если мы вступим в альянс, против кого будем «дружить»? Ясно, что США и НАТО смогут использовать нас именно для того, чтобы потенциально противостоять Китаю. Есть даже такая порочная формулировка: нам, мол, нужно «прислониться к Западу». Как будто мы сами не стоим на ногах, а наш национальный позвоночник состоит не из костей, а из желе, так что мы вот-вот упадем. Эта позиция отражает несамостоятельность и полное отсутствие веры в себя и свою страну части российской политической элиты. Более того, эта установка на деле ведет нас к отходу от наших национальных интересов. И еще один момент, вызывающий большие сомнения. А кто вообще сказал, что после внешнеполитических уступок с нашей стороны в большем объеме, чем сейчас, Запад будет модернизировать и развивать нашу экономику? Почему мы считаем, что он начнет делать крупные вливания в российскую промышленность и передавать нам высокие технологии? Для того чтобы это произошло, у нас должны быть стопроцентные гарантии прав собственности и не должно быть ситуаций, когда адвокаты крупных западных корпораций умирают в СИЗО. Должно быть исключено рейдерство, а также случаи, когда закон получает обратную силу, и не должно быть судебных решений, продиктованных интересами каких-то групп или кланов в ущерб существу вопроса. Обо всем этом говорит Дмитрий Медведев, но особых успехов в борьбе с коррупцией, которая разъедает наше общество и экономику, пока не видно.

Если же здесь успехи будут, то Запад начнет инвестировать в экономику Российской Федерации и без всяких крупных внешнеполитических уступок с ее стороны. А вот если мы надеемся, ничего не меняя внутри страны, купить у Запада модернизацию за счет внешнеполитических уступок, то это совершенно неправильный расчет.

«ПЕРЕЗАГРУЗКИ» РАДИ…

Впрочем, скоро можно будет определить, насколько поможет нам Запад в ответ на нашу уступчивость. В конце мая Россия в конечном счете поддержала проект резолюции Совета Безопасности ООН по Ирану, подготовленный США. То есть, другими словами, выступила за американские санкции против Ирана. С нашей стороны говорят, что это есть подтверждение «перезагрузки». Заявляют, что не только США, но и мы заинтересованы в том, чтобы не допустить Тегеран до ядерной бомбы. Указывают, что Китай тоже одобрил американский проект. Напоминают, что Иран, интересы которого мы долго защищали, нас неоднократно подводил, все время вел собственную игру, отвернулся от наших инициатив и вообще зарвался. Намекают, что нам надо бы поддержать Обаму, иначе президента США съедят ненавидящие его правые в Америке.

В некоторых из этих доводов есть резон, особенно в том, что Иран, ожидая от нас помощи и защиты, не слишком содействовал нашей дипломатической игре. И все же возникают два вопроса.

Первый: какие конкретные шаги со стороны Соединенных Штатов последуют в ответ на наш конкретный шаг по поддержке задуманных американцами санкций? Что Дмитрий Медведев привезет из Вашингтона после официального визита? В принципе Обама, у которого почти нет внешнеполитических побед, у Медведева теперь в большом долгу. Ему нужны доказательства, что линия на «перезагрузку» с Россией оправданна и приносит результаты, прежде всего для того, чтобы противостоять внутренним критикам. Однако чем администрация США готова отплатить Медведеву за такую поддержку, остается неясным. Возможно, все, как это не раз бывало, ограничится широкими улыбками, похлопываниями по плечу и чисто риторической требухой.

Вопрос второй: как скажется на нашей международной репутации и авторитете такое встраивание в американский курс? За день до того, как Хиллари Клинтон заявила о поддержке санкций со стороны России и всех других членов Совбеза ООН, сенсационное соглашение с Ираном заключили Бразилия и Турция. Эти две державы второго ряда захотели внести свой вклад в решение проблемы и вроде бы добились большого успеха в Тегеране. Вряд ли этот вопрос не обсуждался на только что прошедших переговорах Медведева с премьером Эрдоганом в Турции и с президентом Бразилии Лулой в Москве. Но соглашение не продержалось и одного дня. Оно было названо непонятным и отвергнуто и США, и другими членами Совета Безопасности, включая Россию. По словам британской газеты «Гардиан», они «сровняли с землей бразильские и турецкие посреднические усилия в иранском кризисе, подав сигнал о том, что лишь большие парни могут заключать и расторгать большие сделки». Однако для России сделанный выбор значит и нечто большее, чем солидарная защита привилегий постоянных членов Совбеза. Поддерживая проект санкций, мы ясно даем понять всем: для нас приоритетны именно отношения с Америкой. Для Обамы это, возможно, большой успех, он получил, что хотел, но говорить об успехе для нас еще рано. Ведь до сих пор США были горазды пользоваться нашей поддержкой – от борьбы с терроризмом до Афганистана, но редко предлагали свою. Есть ли у нас основания считать, что эта линия всерьез изменилась?

ВЫВОДЫ

Из сказанного можно сделать три вывода. Первый: внешняя политика способна лишь маргинально повлиять на модернизацию. Опыт России в 90-е годы и весь опыт Китая показывают, что ключ к модернизации нельзя искать в сфере внешней политики. Китай не жертвует системой своих внешнеполитических интересов ради модернизации, но выстроил такой инвестиционный режим внутри страны, который делает выгодным капиталовложения в его экономику. Если у нас модернизация провалится, то это произойдет не из-за внешней политики. Обама не руководит американским бизнесом, а Саркози – французским. Для того чтобы к нам пришли крупные инвестиции, должен прежде всего кончиться глобальный кризис. А мы обязаны обеспечить такой режим для западных корпораций, какой ввели у себя китайцы. Внешняя политика может поспособствовать модернизации, но не более того. Ключ от нее лежит не вовне, а внутри страны.

Второй вывод. Менять внешнюю политику, возможно, и нужно. Но не в сторону возвращения к уже дискредитированной модели добровольного подчинения Западу, которую мы пытались исповедовать в 90-е годы, от которой сами же отказались, разочаровавшись в ней. Если и менять внешнюю политику, то в сторону расширения связей с новыми центрами экономической мощи и политического влияния. Частично такое расширение уже происходит.

И третье. Нам не нужны конфликты с США и Западом – они остаются чрезвычайно важными игроками и еще долго будут таковыми. Все недавние крики о том, что «завтра рухнет доллар», что «Америка закончилась как мировой лидер», не имеют ничего общего с действительностью. Как же выстраивать отношения с ними? Надо идти по пути минимизации конфликтов. Но при этом нужна не политика младшего партнера или аспиранта, который мечтает присоединиться к какой-либо организации и готов сделать это, естественно, на ее условиях. Нам нужна политика «мудрого соседа». Россия является географическим соседом европейцев и американцев. Соседи могут враждовать, так это и было в период холодной войны. Но они могут находиться и в сбалансированных отношениях. Нам необходимо выстраивать новый баланс в отношениях с Западом – с учетом того, что мир быстро меняется, что в нем появляются новые центры силы, которые через некоторое время будут играть очень серьезную роль. На этом, кстати, выстроена внешнеполитическая философия Барака Обамы, и это совершенно правильный подход. А потому следует отходить от заворожившей нас американо-европейской парадигмы внешнеполитического мышления. Только так сумеем сохранить максимальную свободу маневра и наилучшим образом отстаивать национальные интересы.