Вопрос о том, надо ли проводить внешнюю политику, ориентированную на модернизацию, сегодня уже превратился в абсолютно абстрактную фигуру речи. Можно сколь угодно теоретизировать на эту тему, но на национальном уровне цель нашей внешней политики – прямая и непосредственная поддержка развития России – уже определена.

В Концепции внешней политики Российской Федерации (июль 2008 года) в качестве одной из основных задач для сосредоточения главных внешнеполитических усилий рассматриваются «создание благоприятных внешних условий для модернизации России, перевода ее экономики на инновационный путь развития… обеспечение конкурентоспособности страны в глобализирующемся мире». В своей статье «Россия, вперед!» (сентябрь 2009 года) президент Медведев конкретизировал эту цель, отметив, что «модернизация российской демократии, формирование новой экономики… возможны только в том случае, если мы воспользуемся интеллектуальными ресурсами постиндустриального общества». В январе 2010 года представительная делегация РФ участвовала в семинаре по инновациям в США, после чего на Всемирном экономическом форуме в Давосе министр финансов РФ Кудрин заявил, что России «нужно завозить новейшие технологии».

Итак, можно констатировать по крайней мере два важных момента. Первый – не следует ломиться в открытую дверь и пытаться формулировать необходимость (или отсутствие таковой) связки между модернизацией и внешней политикой: она уже официально сформулирована в качестве одной из целей внешнеполитической стратегии. Второй – эта цель сформулирована таким образом, что она фактически должна являться одним из определяющих направлений внешней политики России.

Из признания такой немаловажной для будущего нашей страны внешнеполитической логики следуют две также вполне конкретные задачи. Первая задача заключается в том, чтобы законопослушные чиновники, имеющие непосредственное отношение к выработке и реализации внешнеполитического курса, активно и упорно занимались формированием такого «внешнеполитического поля», которое не противоречило бы и тем более не мешало выполнению достаточно отчетливо сформулированной генеральной линии.

Если каждую из конфликтных ситуаций последнего времени проанализировать действительно непредвзято, то заявленное в этом зале противоречие между модернизационными целями России (предполагающими сотрудничество с Западом) и так называемым уровнем «конкретной политики» в отношениях с тем же Западом окажется абсолютно надуманным.

Россия не столкнулась с противоречием такого рода и в конфликте с Грузией. Зато именно в нем выпукло проявились иные исконные для самой российской политики противоречия: между долгосрочными интересами нашей политики и сиюминутной рефлексией политической элиты, между стратегической задачей обеспечения мира и добрососедских отношений с соседними государствами (а тем более с государствами, с которыми связывает глубокая культурно-историческая общность) и неумением сконцентрированно подобные задачи выполнять.

И как бы наши политики ни пытались вину за все произошедшее свалить на «невменяемого» Саакашвили и происки Запада, это не отменяет полного провала нашей собственной политики в отношении Грузии, которая (и я это знаю доподлинно) серьезно рассматривалась в коридорах российской власти в 90-е годы в качестве «стратегического партнера» России на Кавказе.

Что нам помешало реализовать поставленную цель? Сиюминутные обиды на одного, другого, третьего грузинского лидера? Хотелось бы напомнить, что искусство политики состоит не только в том, чтобы приводить к власти людей, которые на сегодня кому-то представляются угодными (это сложный и редко удающийся сценарий), но в гораздо большей степени в том, чтобы работать и строить отношения с теми, кто избран народом другой страны – объекта российской политики.

Для России же все лидеры Грузии были неугодны и/или синдром «сверхдержавности» не позволял нам «опускаться» до диалога с ними на равных. В итоге в случившейся трагедии – военном конфликте с еще недавно «братской республикой» есть значительная доля вины отечественных политиков, которые нагнетали напряженность и говорили с Тбилиси свысока, а также тех, кто по долгу службы мог, но не сумел предотвратить кровавого конфликта. Разве кто-то не давал Москве говорить с Тбилиси? Разве кто-то мешал не допустить эскалации ситуации, наладив диалог и с грузинскими, и с западными политиками? Неужели миротворческая «миссия Саркози» не могла состояться до конфликта, а не после него? В чем существующее будто бы противоречие между реалиями данной ситуации и установлением добрососедских, партнерских отношений с Западом?

Не менее поучителен и пример с Ираном. В чем состоит альтернатива действий для России и есть ли она на самом деле? Мы не хотим, как у нас говорят некоторые, идти на поводу у Запада. Никто этого от нас и не требует. Но разве альтернативой должны стать «пустые санкции», которые просто физически неспособны оказать никакого воздействия на Иран. Выдумывая разного рода художественные определения тем санкциям, которые хотели бы видеть, мы подчас забываем, что санкции СБ ООН бывают только двух типов – либо действенные, либо бездейственные. Пока что, судя по результатам, мы плодим санкции именно второго рода.

Но разве отвечает интересам России обретение Ираном ядерного оружия? Что мешает нам найти такую компромиссную формулу давления на Тегеран, которая продемонстрировала бы иранскому режиму решительность и единение основных держав в главном – не допустить появления еще одного члена ядерного клуба, политика которого к тому же мало предсказуема и просто опасна. Или наивно рассчитываем, что уж мы-то с Тегераном всегда договоримся, а в обмен получим очередной «бушерский контракт»? Но разве не иранские деятели в последнее время не раз «кидали» Москву? И разве Иран без ядерного оружия не важнее, чем любой «бушер»? И, наконец, разве безъядерный Иран не так же важен для Москвы, как для Парижа, Берлина, Лондона и Вашингтона?

Если не руководствоваться в политике идеологизированной целью «противодействия» американской политике везде и повсюду, то ответы на эти вопросы должны быть однозначными. Кроме того, самый выгодный контракт с Ираном имеет крайне отдаленное отношение к целям модернизации страны, однако способен серьезно осложнить отношения России со странами, которые действительно должны стать для нас источниками «модернизационного опыта» в соответствии с нашим же собственным рецептом необходимости его «заимствования».

Поэтому необходима очень точная «настройка» российского внешнеполитического механизма таким образом, чтобы он во всем своем комплексе был нацелен на поддержку инновационного развития так, чтобы отдельные направления отечественной внешнеполитической активности не входили в противоречие с этой, на сегодня действительно генеральной целью.

Итак, вторая задача внешней политики состоит в построении приоритетных отношений именно с мировыми «лидерами модернизации». А среди них нет ни Ирана, ни государств Латинской Америки, но есть США, Япония, Южная Корея, развитые страны Европы. Значит, если мы не на словах, а на деле собираемся стать высокоразвитой страной и прочно занять подобающее место на мировой арене, то и действовать во внешней политике следует соответствующим образом – так, чтобы слово не расходилось с делом. Именно соблюдение этого известного старого принципа поможет нам избежать несущественных противоречий, мешающих выработке и осуществлению цельного внешнеполитического курса, действительно отвечающего российским национальным интересам.

Внешняя политика России может называться и быть прагматичной и многовекторной, но только и лексика, и содержание этой политики должны быть такими, чтобы не подрывать столь важное для нас инновационное развитие. А значит – дипломатическими средствами должно быть обеспечено самое плотное взаимодействие с перечисленными выше странами, являющимися лидерами инновационного развития. Без политической составляющей невозможно тесное научно-техническое сотрудничество, а без него в современном мире невозможна эффективная модернизация (время «шарашек» безвозвратно кануло в Лету). Представляется, что отечественному дипломатическому корпусу под силу определить тон и содержание российской внешней политики таким образом, чтобы характер наших отношений с отдельными странами не мешал выполнению генеральной задачи – модернизации России.