Помимо политической инерции и воздействия узких групп интересов, трения между Россией и США на постсоветском пространстве также возникали из-за неправильного восприятия намерений друг друга. Под «неправильным восприятием» мы понимаем часто встречающиеся стереотипы интерпретации роли и политики США и России, а также «аналитические» суждения, не подкрепленные убедительными доказательствами из области фактов. Некоторые тенденциозные умозаключения делаются на основе неоспоримых фактов, однако их авторы склонны преувеличивать или преуменьшать значимость вывода по частному вопросу в общем контексте анализируемой проблемы. Каковы бы ни были источник и степень правдивости подобных выводов, они оказывают реальное влияние на политику.

Действия обеих сторон часто основаны на принципиально неверной предпосылке, лежащей в корне исследуемой нами проблемы: влияние одной стороны на постсоветском пространстве непременно ущемляет национальные интересы другой. С точки зрения некоторых американских политиков, влияние России на постсоветские страны подрывает их суверенитет и независимость и может негативно отражаться на перспективах демократических реформ в этих государствах. Одно только обсуждение перспектив постсоветских регионов с Москвой, не говоря о совместных действиях и программах, сразу вызывает к жизни «дух Ялты». Многие американцы до сих пор чувствуют ответственность за участие США в ялтинских соглашениях февраля 1945 года, в результате которых СССР фактически получил карт-бланш на установление репрессивных режимов по советскому образу и подобию в странах Центральной и Восточной Европы. Хотя Советского Союза давно уже нет, призраки былых прегрешений против малых стран в регионе не дают многим в Соединенных Штатах покоя.

В свою очередь, некоторые российские наблюдатели видят в любом участии США в делах постсоветских стран попытку сдерживать Россию по образцу времен холодной войны. Многие в Москве убеждены, что Вашингтон склонен поддерживать в этих государствах критикующих Россию политиков ради ослабления российского влияния. Некоторые даже утверждают, что шансы государственного деятеля на благоволение со стороны США зависят от того, насколько энергично он противостоит российским интересам у себя в стране.

Подобные пережитки прошлого препятствуют достижению прозрачности российских и американских подходов к постсоветскому пространству. Лица, формирующие внешнюю политику в Москве и Вашингтоне, долгое время были склонны полагать, что проведение российско-американских консультаций по поводу событий и тенденций в соседних с Россией регионах чревато политическими издержками.

Подобные ошибочные представления до сих пор почти не поддавались коррекции. Обе страны продолжают сомневаться в мотивах политики друг друга на постсоветском пространстве даже в 2011 году — после признания успеха двух лет российско-американской «перезагрузки». Многие политические деятели и обозреватели в США по-прежнему рассматривают отношения с Россией сквозь призму жесткого выбора: «перезагрузка» отношений с Москвой возможна, только если Вашингтон бросит «на произвол судьбы» другие страны постсоветского пространства.²⁰

Наборы терминов, которыми оперируют российские и американские аналитики, описывая ситуацию на постсоветском пространстве, также серьезно различаются, что способствует искаженному восприятию целей друг друга. Такие российские понятия, как «сфера влияния» или «привилегированные интересы», в США и на самом постсоветском пространстве склонны трактовать как обоснование претензий России на главенство, если не попытку восстановления Советского Союза. Однако значительное влияние России на постсоветском пространстве совсем не обязательно достигается за счет принуждения, не говоря уже о силовом «выдавливании» других стран.²¹

В свою очередь, такое американское понятие, как «свобода выбора альянса», не находит отклика в Москве — особенно после декларации Бухарестского саммита НАТО 2008 год, в которой было недвусмысленно заявлено, что Грузия и Украина «станут членами НАТО».²² Это было расценено Россией как доказательство намерения Североатлантического альянса навязывать членство в НАТО постсоветским государствам, не принимая во внимание степень их готовности или поддержку вступления в НАТО населением стран-кандидатов.

США в целом искренне выступают за развитие демократических институтов и процессов на постсоветском пространстве, что само по себе не является угрозой российским интересам. Тем не менее многие российские наблюдатели рассматривают содействие демократизации со стороны США как маскировку истинных американских намерений укрепить враждебные России режимы. Действительно, некоторые лидеры-реформаторы на постсоветском пространстве считают дистанцирование своих стран от России первоочередной задачей и стремятся заручиться в этом поддержкой Вашингтона. В свою очередь, США зачастую не стесняются хороших отношений с весьма авторитарными правительствами в постсоветских государствах. Поскольку Вашингтон сочетает это с резкой критикой внутриполитических процессов в самой России, у многих россиян создается ошибочное представление, что поддержка демократических преобразований в странах СНГ со стороны США — один из инструментов ослабления российского влияния в регионе.

Некоторые политики и эксперты в США полагают, что Россия насаждает авторитарный стиль правления в соседних странах и что подобная деятельность Москвы препятствует демократизации на постсоветском пространстве.²³ В качестве самого прямого доказательства этого утверждения обычно приводят тот факт, что Москва активно организует и спонсирует наблюдательные миссии на выборах в государствах СНГ. Например, эти миссии вполне предсказуемо вынесли вердикт о честности выборов 2010 года в Беларуси и Казахстане, хотя манипулятивный характер этих избирательных кампаний был очевиден всем. Тем не менее влияние таких групп наблюдателей минимально, а появились они во многом как следствие неверных представлений о намерениях наблюдательных миссий, поддерживаемых США.

Несомненно, в цели России никогда не входило содействие процессам политической трансформации в соседних странах. Однако учитывая, что процесс соответствующих преобразований продолжается и в самой России, было бы нереалистично ожидать от Москвы иного подхода. Еще одна сложность заключается в том, что попытки Москвы распространять русский язык и культуру на постсоветском пространстве часто воспринимаются как явная угроза.²⁴ Некоторые наблюдатели в США даже считают эти действия вызовом независимости постсоветских стран. По истечении двадцати лет после 1991 года можно без риска назвать эти опасения безосновательными.

Описанная палитра «инерционных» аспектов политики и неверных представлений друг о друге завела Москву и Вашингтон в тупик глубокого недоверия и полной неопределенности в отношении намерений будущих политических лидеров России и США. В результате внешнеполитическое и военное планирование двух стран проводится по принципу наихудшего сценария с последующей реальной подготовкой к нему. Соответственно, у политиков расцветают инстинкты игры с нулевой суммой (победу в которой на самом деле невозможно долго удерживать) и ослабляются стимулы к достижению согласия, поскольку стороны исходят из необходимости подготовки к соперничеству. Российских политиков трудно убедить в том, что их будущие партнеры в Вашингтоне не возьмутся всерьез за ослабление позиций России на постсоветском пространстве. Точно так же политики и стратеги в США зачастую исходят из уверенности в том, что Россия полна решимости установить неприкрытую гегемонию в соседних регионах, используя тактику запугивания — пусть не сегодня, но определенно скорее раньше, чем позже. В результате обе стороны начинают относиться к любому факту успешного сотрудничества как к случайности, расходуя много ресурсов на то, чтобы планировать ответные меры на случай недружественных действий другой стороны в будущем.