Прежде всего хотел бы поблагодарить Сергея Александровича Караганова и в целом руководство совета за приглашение и за выбор темы. Думаю, что актуальнее трудно было бы сформу­лировать повестку дня сегодняшних заседаний. Время, в котором мы живем, - время больших вопросов. Если ими не заниматься, то и не понять, что происходит вокруг нас. Культура - это перво­основа национального бытия, своего рода пружина историческо­го процесса. Не случайно такой мыслитель, как Збигнев Бжезинский, обращался к культурологическому методу О. Шпенглера, когда реагировал на политику Джорджа Буша-младшего призы­вом поставить вопрос о необходимости выработки международ­ным сообществом общего видения современной эпохи.

Мы разделяем такой подход. История - это реализация кон­кретного культурного типа, реализация мироощущения. Есть такая русская пословица: «Посеешь характер - пожнешь судьбу». Соответ­ственно, применительно к России осмысление нашего внутреннего состояния, международного положения страны, внешней полити­ки вполне уместно начинать с культуры. Могут быть самые разные суждения, поэтому еще раз хочу отметить, что я сейчас выступаю не как министр, а как член СВОП. Хотя и не очень часто принимаю участие в мероприятиях совета, но раз в год стараюсь здесь бывать.

У России, я в этом убежден, будущее есть. Это будущее - ве­ликое, как была и остается великой наша история. А.С. Пушкин писал, что историю нам дал Бог, и, наверное, она не могла быть в принципе иной. Думаю, что в истории нет ничего случайного, она сама выбирает своих героев. Есть, конечно, развилки, когда возможны различные варианты действий, но и в этих случаях во многом все решает культура и, наверное, эпоха, в которой проис­ходят те или иные события.

Французская революция дала выход той энергии, которая ко­пилась в обществе со второй половины правления Людовика XIV. Сходная энергия копилась в российском обществе, которое боль­шую часть XVII века дремало. Ответом на вызов петровской мо­дернизации, которая и была выходом той копившейся энергии, по словам Л.Н. Толстого, были гений А.С. Пушкина и вся русская культура XIX века. Когда мы вошли в европейскую политику при Петре Великом, страна была призвана играть свою очень важную, я бы сказал, одну из ключевых ролей в поддержании европейского равновесия, как оно тогда понималось. И как оно продолжало по­ниматься вплоть до биполярной эпохи и до холодной войны. Ду­маю, что миссия такого балансира, скорее всего, уже выполнена, что Европа более не нуждается в равновесии силы. Кстати, истори­ческий Запад тоже не так уж един, и это связано не только с теми проблемами, которые все больше проявляются в ходе европейского строительства, но и во многом с мирным подъемом Германии, кото­рая уже выходит из состояния, когда ее нужно держать «пониже».

Одна из черт нашего национального характера - это способ­ность широко взглянуть на вещи. Русская интеллигенция всегда этим славилась. И, наверное, такая широта натуры в равной сте­пени объясняет и отрицательное, и положительное в нашем исто­рическом опыте, в нашем историческом бытии, объясняет, в част­ности, культурную глубину, когда на поверхности далеко не все видно. Давайте вспомним ту внутреннюю свободу, «кухонную» свободу, в которой жили многие из нас в советское время и без которой, наверное, не было бы современной России. Думаю, что эта глубина отличает российский народ от тех, у кого вся картина исчерпывается тем, что просто видит глаз.

Выскажу свое мнение: я уверен, что Россия - это особое культурно-государственное явление, и его абсолютное постижение стало бы концом России точно так же, как абсолютное по­стижение природы человека, видимо, означало бы конец челове­ческой цивилизации. Наверное, это и имел в виду Ф.И. Тютчев, когда говорил, что умом Россию не понять. И.С. Тургенев, кстати, тоже говорил, когда переписывался с П.Я. Чаадаевым, о «текуче­сти», «газообразности» русской жизни. Хотел бы выделить одну мысль Георгия Адамовича, который в сборнике «Одиночество и свобода» писал: «Все можно допустить, во всем можно ошибить­ся, только не в этом, наверно: это, то есть гнет, казарма, насилие находилось и находится в жесточайшем разладе с самой сущно­стью России, с «русской душой», как она отразилась в лучшем, что мы вспоминаем из прошлого». И он делает интересный вы­вод: «То, что нехотя, хмуро, угрюмо Запад постепенно выпускает из рук, Россия должна бы когда-нибудь вернуть в преображенном виде, умудренная всем своим опытом, научившаяся многому та­кому, чего он и вообще никогда не знал». Ф.М. Достоевский в сво­ей знаменитой Пушкинской речи говорил о «всемирной отзывчи­вости России», о ее «всечеловеческом» призвании. Он усматривал в этом надежду на восстановление единства европейской цивили­зации, причем отнюдь не противопоставляя Россию Европе.

Россия, кстати, со времен Петра практически всегда разделя­ла судьбу Европы. Вместе со всеми она вступила в сумеречный этап развития континента, причем период между двумя мировы­ми войнами, в силу сумбурности европейской политики, неспо­собности европейской мысли дать ответы на вызовы времени, я бы считал возможным считать начальным этапом холодной вой­ны с ее санитарными кордонами и выборочными по классовому признаку гарантиями безопасности. Думаю, что мыслить катего­риями какого-то особого, неевропейского пути России - значило бы отказываться от огромной части нашей собственной истории, начиная с того же Петра. Давайте не будем забывать, что твор­чество А.С. Пушкина было не только самобытным, выражавшим народный дух, но и одновременно находилось под сильным влия­нием европейской культуры.

Русская культурная матрица, думаю, вполне совместима с ценностями европейской цивилизации, если не отрывать эту ма­трицу и саму европейскую цивилизацию от христианских кор­ней. Все мы помним, что в Евросоюзе, когда еще писалась кон­ституция, которая потом трансформировалась в Лиссабонский договор, было принято политическое решение - не упоминать о христианских корнях Европы. Но, не уважая свою собственную историю, в том числе религиозные корни, трудно уважать религи­озные убеждения других. И мы в этом убеждаемся, когда видим, что происходит с так называемым мультикультурализмом.

Всегда, когда того требовали обстоятельства - в эпохи ре­форм, в эпохи суровых испытаний - российское общество вы­двигало людей самого разного звания, которые реализовывали ценности развития, обновления, ценности индивидуальной от­ветственности. При этом они исходили прежде всего из патрио­тических побуждений, брали на себя ответственность за судьбы страны. Так было и при Петре, при Екатерине, так было, когда боролись с Наполеоном, Гитлером, в Первую мировую. Но одно­временно это проявление патриотизма все равно шло в русле общеевропейских интересов, когда, например, в начале Первой мировой руководство Генштаба сделало все, чтобы не позволить сорвать уже объявленную мобилизацию и без опоздания начать боевые действия в Восточной Пруссии. И это во многом шло в русле интересов всего европейского континента.

В основе наших достижений в истории всегда присутствова­ла опора на национальную культурную традицию, и именно так было в те периоды, когда страна возрождалась. Кем бы мы были сейчас, если бы не имели доступа к русской классической лите­ратуре? Тот же Ф.И. Тютчев писал: «Русский народ является хри­стианским благодаря той способности к самоотречению и само­пожертвованию, которые составляют основу его нравственной природы». Кстати, он последовательно выступал против цензу­ры и говорил, цитирую: «Везде, где свободы прений нет в доста­точной мере, нельзя, совсем невозможно достичь чего-либо ни в нравственном, ни в умственном отношении».

Безусловно, мы говорим о европейских ценностях, и христи­анство - это одна из таких ценностей. Убежден, что нужен общий ценностный знаменатель для современного мира. В ООН, в Со­вете по правам человека, в ЮНЕСКО мы выступаем за то, что­бы правозащитные дискуссии учитывали, помогали углубленно понимать такие традиционные ценности, как достоинство, от­ветственность, свобода - ценности, которые, как я понимаю, разделяются всем нормальным человечеством. Ни реформации, ни революции, ни просвещение, ни материализм, ни социализм не уберегли Европу от ее катастроф, прежде всего трагедий XX века, которые Россия была обречена разделить со всеми други­ми европейскими странами. Опять напомню Ф.И. Тютчева, кото­рый писал, что реформация с водой выплеснула и «ребенка» - само христианское учение. К этой теме он неоднократно возвращался, и думаю, что сейчас она тоже весьма актуальна.

Другой важный момент - это вопросы так называемой поли­тической целесообразности, об использовании которой в Совет­ском Союзе мы прекрасно помним и которую активно применяют американские администрации. О ней говорил еще М. Робеспьер, который называл ее «политической моралью». Политическая мораль в виде политической целесообразности по-прежнему активно употребляется во внешней политике, прежде всего на­шими западными партнерами. Если хотите, я бы это сравнил с попыткой управлять правдой. Ясно, что у нас тоже есть такое искушение, порой оно появляется, но заверяю вас, что мы стара­емся его в себе побороть.

Напомню о высказывании Мадлен Олбрайт, которая в одной из своих книг говорит о необходимости для Запада обратиться к столь же глубоким вопросам, к которым обращаются другие куль­туры и цивилизации, и прямо называет такие трансцендентные вопросы, как история, самобытность и вера. Думаю, нам это хорошо понятно. Когда сталкиваешься с фанатизмом типа сожжения Кора­на во Флориде и потом видишь последствия этого «акта самовыра­жения», то невольно задаешься вопросом: в каком веке мы живем? Кстати, понимание того, что дехристианизация Европы - это уже светский перебор, постепенно приходит, и в качестве примера приведу решение Европейского суда по правам человека по так называемому делу «Лаутси против Италии», где Россия выступала одной из сторон, и наша правда победила.

Мы сейчас говорим о модернизации, об этом тоже нас президиум просит высказаться. Убежден, что она возможна только через вы­сокую культуру, и никак иначе. Модернизация должна укрепить ту основу, которая у нас существует в виде истории последних трех столетий. Но, конечно, модернизация модернизации рознь. По моему глубокому убеждению, для России модернизация не должна и не может означать вестернизацию. Мы будем заим­ствовать часть общего наследия европейской цивилизации, но ту часть, которая, кстати, была во многом создана при нашем уча­стии и которую вобрал исторический опыт. Все остальное было отсеяно как неудавшийся эксперимент. Насколько сложно вестернизироваться, показывает пример Японии. Конечно, Япония - не Россия, но пример ее вестернизации, причем неоднократной, да­леко не позитивен с точки зрения развития этой страны, которая сейчас находится в достаточно глубоком кризисе.

Единство европейской культуры, цивилизации - это то, что мы бы хотели видеть. В истории есть немало примеров, когда проявля­лись элементы конвергенции. Это было и в истории прошлого века с известной периодичностью - назовем реформы Ф. Рузвельта, весь межвоенный период, союзнические отношения в ходе Второй мировой войны, разрядку и нынешний период, когда новая Россия приняла фундаментальные ценности рыночной экономики и ши­рокопредставительной демократии. Кстати, частью этих ценностей широкопредставительной демократии или, скажем, параллельным с ними продуктом западноевропейского развития периода холод­ной войны стала модель социально ориентированного развития экономики, другими словами, социализация экономики, которая проходила во многом, если не прежде всего, как ответ на социа­листический вызов Советского Союза. Мы не должны стесняться того, что в нынешнюю модель, которая, наверное, наиболее успеш­на, в модель социально ориентированной рыночной экономики мы внесли, пусть косвенно, но все-таки свой вклад.

Еще раз немного о Федоре Ивановиче Тютчеве. Он был против раскола Европы и говорил о том, что Восточная Европа - «закон­ная сестра христианского Запада». Отказ России в нравственной силе, которая собственно и является главным элементом того, что мы сейчас понимаем под «мягкой силой», был главным в отрица­нии Западом европейских прав нашего государства. Но победы в отечественных войнах под Бородино, над Гитлером, безусловно, были нравственными победами, и отрицать этого нельзя. Мно­гие сейчас это просто замалчивают, как замалчивают и то, что в последней войне мы победили вопреки тоталитаризму, вопреки преступлениям Сталина, то есть война освобождала освободите­лей. И Сталин это прекрасно понимал. Отсюда и то, что он стал «закручивать гайки» сразу после окончания войны.

Насчет современного российского общества. Хотел бы об­ратить внимание на статью Маши Липман, недавно вышедшую в Moscow Times, где она говорит, что русские сегодня пользуют­ся фактически безграничными индивидуальными свободами. Люди с энтузиазмом занимаются своими частными делами, не особенно обращая внимание на сферу политики. Наверное, это очень счастливое состояние, когда человек доволен своей част­ной жизнью. Дальше она уже пишет по поводу политической активности населения и, по сути дела, призывает к чему-то вро­де социальной инженерии, говорит, что мы должны поскорее пойти на те реформы, которых от нас ждут вовне. Я уверен, что этой аудитории не нужно говорить о том, сколько понадобилось Франции, включая два поражения в войнах, сначала со всей Ев­ропой, потом с Пруссией, чтобы установить более или менее де­мократическую форму правления. Две мировые войны - это та цена, которую сама Европа целиком заплатила за нынешние цен­ности демократии. Я убежден, что людям просто нужно время, чтобы назаниматься своими частными делами, наездиться, на­есться. Интерес к политической жизни неизбежно придет, когда человек будет себя ощущать достойно.

Мы, конечно, вносим внешнеполитический вклад в модер­низацию, это прежде всего расширение пространства свободы в международных отношениях. С остальными странами Евро-Атлантики нас объединяет очень много кризисных явлений, ко­торые сейчас происходят, и та же мысль З. Бжезинского о том, чтобы сообща подумать над содержанием современной эпохи, становится достаточно актуальной. В этой связи хотел бы сказать, что, если европейская цивилизация нуждается в новом перефор­матировании, а, судя по всему, этот вопрос все больше и больше будет стучаться в дверь, во-первых - слава Богу, а во-вторых, это будет происходить в условиях куда менее катастрофичных, чем те, в которых Европа менялась прежде. Это будут условия новые, уникальные, и ясно, что требуется интеллектуальная и политиче­ская открытость. Пока мы ее не видим со стороны наших партне­ров. Отсутствие такой открытости лежит в основе очень многих недоразумений и проблем евроатлантической политики послед­них двух десятилетий. Например, по-прежнему считают, что Рос­сия должна вступить в Запад, как в колхоз, в партию. Не думаю, что это реалистично. Хотя, конечно, нам самим надо вырабаты­вать такую парадигму действий, которая будет учитывать наши собственные интересы, но которая все в большей степени будет учитывать и то, как себя ощущают наши западные партнеры.

Здесь я хотел бы поблагодарить Сергея Александровича Караганова за его статью «России везет». Она достаточно прагма­тична и, по-моему, совершенно прикладная в том, что касается наших дальнейших внешнеполитических действий. Но если мы возвратимся к теме объединения Европы на основе общих ценно­стей, то мы хотим, чтобы у каждой личности было достоинство, хотим, чтобы эти достоинства были признаны равными для всех личностей. Наверное, и равенство государств должно не только декларироваться в различных документах, но и применяться на практике. В данном случае нас интересует прежде всего Европа, в которой мы живем. Философия неравенства - одна из главных проблем в наших отношениях с Западом. Причем она продвигает­ся с Запада к нам, и нам дают понять, иногда косвенно, иногда в лоб, что отношения равенства возможны только между государ­ствами, исповедующими общие ценности, то есть российская де­мократия, молодая, еще не окрепшая, постоянно развивающаяся методом проб и ошибок, должна быть сертифицирована извне. Эта логика присутствует и в нашем диалоге с Евросоюзом, и в на­ших отношениях с НАТО, которые все больше и больше начина­ют вовлекаться в «демократизаторские» дискуссии. Эта же фило­софия присутствует в ОБСЕ, где страны Евросоюза выступают единым блоком вопреки всем договоренностям о том, на каких основах должен развиваться общеевропейский процесс. Принцип «одна страна - один голос», конечно, выражается в действующем в ОБСЕ правиле консенсуса, но по вопросам, которые требуют со­гласования и выхода на общеприемлемые практические договоренности, Европа выступает блоком, как учитель, который экза­менует учеников, оказавшихся с ним в одном помещении.

Мне кажется, отсутствие структуры, которая Европу объеди­няла бы (а ОБСЕ пока по большому счету Европу разъединяет), мешает Европе в отношениях со многими другими, Западной Ев­ропе в отношениях с нами и Европе - с остальным миром. Мы эту проблему хотели бы все-таки решать, обеспечивать нашу культурно-цивилизационную совместимость с остальным ми­ром, это абсолютно естественный процесс. Все это требует рас­ширительного толкования ценностей Европы, включая и плюра­лизм мнений, и право на инакомыслие, в том числе инакомыслие в международных делах. Я имею в виду ту обструкцию в СМИ многих западноевропейских стран, которой подверглась Герма­ния, проголосовав в Совете Безопасности по Ливии не так, как проголосовали США и другие ведущие страны Запада. Я убежден, что в корне ошибочен тезис о присоединении России к Западу, как если бы мы должны были просто взять и сказать: все, мы теперь будем действовать только как вы! Не забудем о том, что и сам За­пад в таком состоянии, когда даже если бы и была такая задача, не очень хочется присоединяться. Поэтому речь должна идти о встречном движении, а не о вливании нас в них.

Думаю, что модернизационное партнерство, которое мы сей­час продвигаем в отношениях с Евросоюзом, с отдельными стра­нами Европы, с Соединенными Штатами - это как раз очень неплохой инструмент, который должен помочь двигаться навстречу друг другу. Модернизация - не исключительно российский про­ект, он в такой же мере общеевропейский. Напрашивается парал­лель с реформами Петра, который тоже свои модернизационные программы реализовывал с привлечением остальной Европы. Инициативы, которые мы выдвигаем, - это и Договор о евро­пейской безопасности, когда все должны быть равно защищены, у всех должны быть равные гарантии безопасности, это и наша инициатива по противоракетной обороне, которая на практике предлагает доказать, что наши западные партнеры будут готовы обеспечить неделимость безопасности. Доказать не на словах, не в декларациях, как это было сделано, а в реальном проекте, кото­рый, если будет реализован с гарантиями ненаправленности этих систем против кого-либо из европейских, евроатлантических го­сударств, станет прорывом к качественно новым отношениям. Иначе все будет организовано на основе той логики, которой сей­час придерживаются в альянсе, а именно - внутри НАТО гаран­тии безопасности юридические, а для остальных мы будем обе­щать, что мы вас тоже будем как бы учитывать в дальнейшем.

Все эти инициативы - не просто громогласная попытка на­помнить о себе, это действительно вещи, от решения которых в ту или другую сторону во многом будет зависеть, куда пойдет исто­рия. У нас сейчас действительно есть исторически беспрецедент­ное окно возможностей. Как мы его используем, пока предсказать трудно. Мы стараемся делать все, чтобы это окно не захлопнулось. Сергей Александрович Караганов призывает нас в своих трудах напрягать мозги и волю. Спасибо.