- В начале ХХ века российское общество было крестьянским и сельским, примерно 85 процентов населения жило в деревне и занималось в основном сельским хозяйством. Если называть культурной матрицей некую устойчивую систему взаимосвязанных парадигмальных ценностей, культурных норм, стереотипов поведения и т.п., то, конечно, этому населению была свойственна сложившаяся, выработанная столетиями традиционная культурная матрица, продиктованная всеми условиями жизни и быта русской деревни, властью «ржаного поля», как писал когда-то Глеб Успенский. Даже если со временем она претерпевала какие-то изменения, некая общая вековая основа, относительная устойчивость, неизменность этой матрицы сохранялась, потому что сохранялись главные устои русской жизни. С этим можно согласиться.

Но в течение XX века произошли огромные изменения самих этих устоев. Сельское по преимуществу традиционное российское общество превратилось в городское, городскими стали и занятия, и образ жизни, и отношения между людьми. И, конечно, должна была возникнуть и выйти на первый план новая, городская культурная матрица, совершенно не такая, как прежде. Здесь сказалось все - и новая концентрация населения, новая теснота и частота контактов между людьми, и несопоставимый с прежним уровень образования, и совершенно иные демографические реальности человеческого бытия, и многое другое.

Этот переход общества из сельского в городское состояние произошел не мгновенно. Он резко ускорился с конца 1920-х годов, но только с конца 1960-х число городских уроженцев в России превысило число родившихся в деревне, в старших же поколениях еще довольно долго большинство составляли выходцы из деревни, огромная доля городских жителей были горожанами в первом поколении. Тем не менее, к концу XX века уже примерно 70 процентов россиян рождались и с рождения воспитывались в городах, трансформация сельского общества в городское была близка к завершению.

Таким образом, по сути, весь ХХ век был переходным веком, когда общество одного типа превращалось в общество другого типа. И прежняя культурная матрица, если использовать этот термин, постепенно мутировала, превращалась в иную матрицу, соответствующую новым условиям.

Старая и новая матрицы не одинаковые, во многом противоположные, переход от одной к другой не мог происходить совершенно бесконфликтно, мирно. У каждой из них были свои сторонники, они сталкивались, между ними шла борьба. Она не затихла и до сих пор, как можно видеть даже по полемике, которая разворачивается здесь.

Признавать смену культурной матрицы не значит полностью перечеркивать прежнюю. Прежняя матрица не исчезает совсем, она все время, как подводная река, возникает и напоминает о себе: есть разные слои истории, есть носители культурной традиции, которые не могут и не хотят от них отказываться. Мне кажется, это все совершенно закономерно. Синтез старого и нового до определенных пределов не только возможен, но и неизбежен, как неизбежен, а порой и полезен определенный культурный консерватизм. Но этот консерватизм не должен быть догматическим, то есть таким, который настаивает на полной неизменности и несмешиваемости культурных матриц. К сожалению, такой догматизм иногда встречается - и тогда, когда речь о старой и новой матрицах, и тогда, когда в центре внимания оказывается взаимодействие матриц, рядоположенных во времени (хотя, по правде говоря, рядоположенность в календарном времени очень часто может сочетаться с пребыванием в разных исторических эпохах). Мне кажется, что подобный догматизм - всегда признак проигрыша, жест отчаяния при осознании своей неконкурентоспособности, невозможности противостоять напору каких-то более эффективных культурных образцов.

В любом случае смена культурной матрицы ставит все общество перед очень серьезными вызовами, на которые оно должно дать ответ; на них приходится отвечать всем его институтам - социальным, политическим, религиозным. И либо они замечают, признают существование этих вызовов новой культурной матрицы и вообще новых запросов со стороны жизни и пытаются как-то ответить на них, а в этом, по-моему, и заключается смысл модернизации, либо они не признают этих вызовов и все время возвращаются к прошлому опыту, считая его исчерпывающим.

Я хочу согласиться с тем, что сказал во введении Александр Архангельский: надо как-то понять, на чем вообще может объединяться общество. Что его объединяет: воспоминания об общем прошлом или проект общего будущего? Мне кажется, что непрерывное обращение к прошлому и поиски идентичности только в прошлом закрывают путь в будущее. Настаивание же на неизменности культурной матрицы блокирует все попытки модернизации. У нас есть сторонники «консервативной модернизации», то есть, по сути, модернизации с опорой на традиционную культурную матрицу, но, по-моему, это - путь в тупик.

Что вовсе не означает отказа от прошлого, скорее, напротив, требует внимательного отношения к нему. Именно там содержатся уроки, которые нужно усвоить, чтобы двигаться в будущее. Но истинное, а не придуманное прошлое. Я видел в Астане памятник репрессированным, там представлена карта всех казахстанских лагерей. В Астане можно, а нам не положено? Это странная мысль. Отношение к истории тоже может и объединять, и разделять, но в принципе, наверное, все-таки по-настоящему объединиться можно, имея только более или менее общие взгляды на желаемое будущее, более или менее общую его модель. Речь идет о какой-то мировоззренческой модели, а отнюдь не об утопическом проекте того типа, какой мы уже пытались реализовать. Вообще мне кажется, что опасность новой утопии - это самая большая опасность, которая нас сейчас подстерегает. Есть очень разные варианты утопии, которые предлагаются и конкурируют между собой, главное, что их объединяет - это отрыв от реальности. Поэтому я хочу закончить призывом ко всем будущим ораторам на этой сессии: все-таки привязываться к тем реальным вызовам, которые ставит перед нами наше сегодняшнее существование.

Многие из этих вызовов связаны с особенностями нашей социальной структуры, с той ролью, которую в ней играют городские слои, - они-то как раз и овладевают новой культурной матрицей, и одновременно вырабатывают ее. Как я уже говорил, эти слои сложились только недавно, развиваются и набирают опыт, но, безусловно, как бы это помягче сказать, не всегда безупречны. К сожалению, одним морализированием справиться с пороками этого мира невозможно. Путь один: с помощью ответов, которые способна дать на эти вызовы культура, попытаться «доработать» нашу матрицу. А что такое культура? Это прежде всего память, которая накапливается людьми в процессе их реальной жизненной практики. В культуре закодированы уроки прошлого опыта, причем не только нашего, чужой опыт тоже бывает полезен. Дон Кихот - он везде Дон Кихот, даже и под пером Достоевского. Но подчеркиваю: никуда вернуться не удастся, это невозможно; культурное наследие дает кое-какие подсказки и для будущего, однако нельзя только паразитировать на прошлом, что-то нужно создавать и самим, модифицируя тем самым привычную матрицу.