Чтобы сразу прослыть врагом народа, я могу сказать, что катастрофы в новом образовательном стандарте не вижу. Не потому, что мне все 70 страниц так понравились, а потому, что многое из него мы могли бы использовать для того, чтобы сохранить вариативность. Из этой сложной и уклончивой конструкции, которую я осознанно выбрал, следует, что ни одна реформа образования на самом деле у нас не состоится. Во всяком случае, нормальная реформа, потому что и реформаторы, и реформируемые не очень понимают, а что вообще со всем этим делать.

Что сегодня из себя представляет система образования? Примерно то же, что и все общество. Мы, с одной стороны, упустили возможности, которые были для перемен в образовании, начиная с поздней перестройки и заканчивая 90-ми - был такой период надежд. Педагоги-новаторы, многочисленные педагогические инициативы, съезды учителей, которые совпали по времени со съездами кинематографистов, писателей, журналистов, общий подъем, когда интеллигенция полагала, что перемены в обществе если она и не возглавит, то будет в первых рядах... Но переход к рыночной экономике по-постсоветски оказался не таким оптимистическим. Кстати, это одна из причин того, что сегодня многие молчат.

Так что, с одной стороны, это отражение того кризиса, о котором сегодня уже говорилось. С другой, подтверждение того, что мы находимся в плену некоторых мифов. Их много. Что касается образования, то миф номер один - мы потеряли лучшее в мире образование. Если кто-то берется доказать, что оно было лучше нынешнего, особенно в части гуманитарного образования - я бы с удовольствием эти аргументы услышал, хотя это не отрицает того факта, что, безусловно, были школы, в которых детям рассказывали не только про историю КПСС. Но это не отражало общего положения. Дальше. Решала ли советская школа задачи, которые нормальная школа должна решать? Была ли она, например, социальным амортизатором, открывала ли она социальные лифты и так далее. Мне представляется, что школа эти задачи решать не могла, потому что это решали другие инстанции.

Откуда мы вообще знаем, какая школа лучше - та или эта, если достоверной образовательной статистики в стране как не было, так и нет? Попробуйте найти что-нибудь по школам. Евгений Александрович знает, как его дети сдали ЕГЭ, я знаю, как мои дети сдали ЕГЭ, при всей относительности вообще этого измерителя, такое понятие, как «академическая честность», принятое во всем цивилизованном мире, на ЕГЭ у нас не распространяется.

Александр Привалов : А я твердо знаю, что на мехмате в те времена, когда я туда поступал, несколько десятилетий назад, никому не приходило в голову делать пропедевтику.

Михаил Шнейдер : Безусловно, это один из показателей, тем не менее, я бы с большим удовольствием увидел образовательную статистику советского времени; боюсь, что она не сохранилась или вообще не велась. Хотя бумажки заполняли всегда, только сейчас это легче делать, потому что есть база данных. Пока образовательной статистики нет, пока не существует четких критериев оценки качества образования, мы можем долго спорить на тему, какая школа лучше. Я считаю, что если сравнивать возможности хорошей школы тогда и сейчас, то сегодня этих возможностей намного больше. Хотя бы потому, что сегодня стали куда свободнее учителя-гуманитарии; я сейчас не говорю о нашем математическом, естественно-научном образовании, скорее всего, оно действительно было конкурентоспособным, что следует из косвенных источников, хотя бы из Первого американского доклада «Нация в опасности».

В лихие 90-е большинство учителей либо пошло в другие профессии, чтобы выжить, элементарно выжить, либо совмещало это со вторичной и прочей занятостью. Естественно, шансы мирного перехода в постиндустриальное общество (и соответственно в образовательную систему постиндустриального общества) были упущены. Среди прочего и потому, что в большинстве школ действительно не было кадров. Я тогда работал в совершенно обычной школе, помню, как мы искали учителей где попало. Если приходил учитель английского, закончивший двухгодичные курсы, это было большое счастье, потому что денег не платили даже в Москве. Я не говорю уже о регионах, где по три-пять месяцев денег не платили, а потом и вовсе «прощали».

Следующий миф отразился в нашем вопроснике: учитель способен выигрывать войны и создавать нацию. Конечно, школа - это общенациональный институт в каком-то смысле; более того, я полагаю, что сегодня школа, безусловно, не должна отказываться от такой обязанности, как выстраивание совместно с детьми некой иерархии ценностей. Но тогда, господа, давайте все-таки начнем с того, что если в обществе вранье стало национальной идеей, то вряд ли школа как институт в одиночку, сама по себе, может эту проблему решить. Хотя, безусловно, должна к этому стремиться. Наконец, последний миф, о котором мои коллеги сегодня говорили, в частности, Александр Николаевич Привалов: безусловно, реформа всегда навязывается сверху. Вообще часто приходится слышать, что в России реформы могут идти только сверху, потому как снизу они становятся революцией. Но в образовании реформы сверху доказали свою полную непригодность. Тут может быть очень много причин, одна из них - реформы делались по методу сиюминутному. Кроме 1984-1986 годов еще был 1997-й, было начало 2000-х, и введение ЕГЭ действительно было очень интересно, но в реформе, с ним связанной, отразилось общее пренебрежение интересами обычного человека. Мы взяли нормальный образец национального экзамена, их много существует в мире, но при этом предложили его школе в жуткой безальтернативной форме, в основном тестовой; экзамен сдается один раз, ошибка смерти подобна. Я не говорю о содержании контрольно-измерительных материалов - это особая тема, хотя их пытаются улучшать, иначе построить вопросник по гуманитарным предметам. Но американцы 50 лет потратили на то, чтобы сделать более или менее валидные задания. А нам пришлось делать на коленке, к определенному дню, да еще в сочетании с нашей «академической честностью»; понятно, какие результаты мы получили. Математику может сдать практически любой. Когда мой сын сдавал ЕГЭ, я демонстрационную версию сделал на «тройку», при том что в советской школе у меня была «тройка» очень слабенькая.

Беда реформ в том, что они отражают ситуацию в обществе. Нельзя в школе гарантировать свободомыслие, все блага человеческой цивилизации и права человека, если общество не разделяет эти ценности. Но в школе можно сделать другое (что как раз и происходит): создать модель такого общества, где мы все хотели бы жить, вместе с детьми, которые вырастут и пойдут дальше. Это во многих школах делается, не только в 7-10 процентах; как раз социальные проекты - достаточно распространенная школьная практика. Школы занимаются благотворительностью, причем не потому, что надо отрапортовать. Да, конечно, был Год благотворительности, и мы все получили такую форму, где надо было отчитаться, сколько благотворительных телодвижений было сделано. И все-таки неформализованный опыт тоже существует. Но главное, чему научились и дети, и мы за эти 20 лет: опыт совместной методологической защиты. Слава Богу, все-таки школа в ее оперативном режиме и государство живут в несколько параллельных пространствах. Что позволяет хорошим школам достойно решать задачи, которые они сами перед собой ставят, исходя из собственного понимания общественного блага.

При этом есть еще одна серьезная проблема: система образования в 1990-е годы была абсолютно бедная, сегодня она побогаче, это зависит от региона. Есть Москва, Пермский край, еще несколько регионов, которые вкладывают в образование, но в огромном количестве регионов учителя по-прежнему получают нищенскую зарплату, и идея превращения учительства в средний класс (выдвинутая, кстати, социологами, а не педагогами, причем еще в 1990-е годы) так и не реализовалась. Потому что человек, получающий 7-10 тыс. рублей, при потребительской корзине в половину московской, не может быть ни средним классом, ни каким другим.

Но, с другой стороны, общественная дискуссия часто затухает, не начавшись. Все обратили внимание на стандарты, бурно обсудили их, не дали себе засохнуть, а по 83-му федеральному закону немножко поспорили и перестали. Между тем, 83-й закон позволит таким школам, как наша, некоторые вещи делать лучше и успешнее. А 70 процентов школ, если не все 80, окажутся в экономической катастрофе. У них нет платежеспособного спроса, у них нет инвесторов, которые финансировали бы какие-то интересные программы, а родители заплатить за дополнительные образовательные услуги просто не в состоянии.

Александр Привалов : Можно маленькую реплику, чтобы у людей не было иллюзий по поводу 83-го закона, который дает школам автономию? Я только что из Татарстана (не буду называть конкретный город и подводить людей, они боятся); так вот, там все школы по приказу мэра объявлены автономными. Никаких чековых книжек не дали, казначейство осталось. Я говорю: у вас знаете, что происходит? Если принимать одновременно виагру и снотворное - любовь, похожая на сон. С одной стороны, возбуждает, вы свободны! А с другой - ничего не дает. Вот это называется фарисейство. И 83-й закон так и составлен, он позволяет регионам имитировать финансовую независимость: даже и здесь ложь, не говоря о содержании. Поэтому не только в отсутствии денег дело; проблема в этой вертикали, которая держит и не пускает никого, даже школу. Вот и все.

Михаил Шнейдер : Но 70-80 процентов школ просто не дойдут до таких сложных вычислений, потому что они просто разорятся. Но на это обратили внимания значительно меньше, потому что, видимо, эта сфера менее интересная. Поэтому, с одной стороны, мы можем говорить об очень серьезных успехах тех школ, которые сумели выжить по тем или иным причинам, и сумели привести в школу заинтересованных людей из бизнеса, из сферы госуправления; с другой стороны, стоит согласиться с тем, что общее состояние системы образования крайне печальное.

Наконец, есть еще один ресурс. Ресурс тех людей, которых, скажем так, все-таки нельзя не слушать. Во всех регионах представители интеллектуальной элиты, которые много об этом говорят и пишут, должны объединить свои усилия с учителями. Учительские сообщества - вещь очень сложная. Неделю назад в Москве состоялся Учредительный съезд Всероссийской ассоциации учителей истории и обществоведения. То, что я услышал на заседаниях, когда выступали представители СМИ, повергло меня в глубокое уныние. Правда, я не думал, что будет что-то такое выдающееся, но после того как выступили академики, рассказали много интересного, настали будни - обсуждалось только три вопроса. Первый вопрос: по линейке или по концентру преподавать историю? Второй: как бы ликвидировать обществоведение в средней школе и отдать все часы на историю. И третий вопрос: как бы не платить членские взносы в 100 рублей, потому что мы будем работать, а не бизнесом заниматься. По этому поводу чуть до драки не доходило. Только к концу, когда выбрали Центральный совет из 88 человек, решили, что съезд собирается раз в три года, а Центральный совет из людей из разных регионов будет что-то все-таки делать.

И это тоже интересная ситуация. Институциональное оформление педагогического сообщества отсутствует. Есть Совет ректоров, но нет Совета директоров школ России и нет особого желания его создавать, потому что это хлопотно, отдельные инициативы, к сожалению, тонут. Но нам от этого все равно никуда не деться. Одной из основ такого будущего развития можно считать сетевое взаимодействие школ, на которое были вынуждены пойти: школы делятся друг с другом ноу-хау по различным экономическим вопросам, делятся различными формами и методами работы с организациями, контролирующими, надзирающими; жизнь заставляет это делать. Я согласен с Евгением Александровичем - на настоящую реформу, идущую от самой школы, понадобится 30-40 лет, в оптимистическом сценарии, может, 15-20, уж сколько получится, - но ждать, что завтра мы получим другую систему образования и что если на место этих реформаторов придут другие, реформа получится удачнее - боюсь, это то же самое, что перепрыгивать пропасть в два прыжка.