- О культуре. Последние годы нам дали два странных примера, не знаю, обратили ли вы на них внимание. Во время последней войны в Ираке, когда Соединенные Штаты и коалиция брали Багдад, был полностью разграблен багдадский музей со всеми невероятными ценностями, старинной шумерской и аккадской культурой. Его грабили в основном сами иракцы, сами багдадцы. Потом эти предметы появлялись и появляются до сих пор на черном рынке. Когда происходила революция в Египте, тоже были попытки грабить крупные музеи, в том числе в Каире. Но сами египтяне выставили живые цепи, и знаменитый каирский музей был полностью спасен. Когда журналисты опрашивали молодых людей, которые стояли в этих живых цепях, те отвечали: это наша культура, это наша древность, это наше сердце. Мы должны сохранить сердце Египта. Такое должно быть отношение к культуре. Культура как твое бесценное сокровище. Не культура против кого-то, не национализм против кого-то, а любовь к своему до самопожертвования. Я вот думаю, если, не дай Бог, что-то произойдет у нас, какой сценарий разыграется - багдадский или каирский? Я хотел бы, чтобы был каирский. Я очень боюсь, что будет багдадский. Потому что мы также раздавлены, как Ирак был раздавлен Саддамом Хусейном. Наше общество разрушено. И без восстановления здорового, глубокого отношения культуры, без анамнезиса, воспоминания собственной культуры и собственной истории невозможно восстановление нации. Перед нами стоит колоссальная задача, и очень хорошо, что здесь на общее обсуждение были вынесены вопросы культуры.

Второй тезис. Было сказано первым докладчиком, что многие сейчас рефлексируют, вспоминают с ностальгией советское и даже сталинское прошлое. (Хотя мы видим, что это не совсем так, что и подтвердил уважаемый Игорь Бунин.) И как нечто само собой разумеющееся заявлено, что в 1937 году никто не вспоминал старой России. Это глубокая неправда. Если основываться только на рыбаковских «Детях Арбата», да, никто не вспоминал. Но если изучить перепись января 1937 года, в которой по воле Сталина был задан вопрос: ваше отношение к религии, то почти 60 процентов (58 с долями процентов) советского общества сказали, что они верующие люди. Подчеркиваю: не в обезличенных и анонимных опросах, а в именных опросных листах! Это было прямое, если угодно, свидетельство возвращения веры после безбожных пятилеток; заявляя такое, люди знали, на что они идут. Причем ничего подобного не было в 1918 году; тогда уровень массовой религиозности был существенно ниже. Иначе бы революции не произошло. Что же случилось через 20 лет после революции? Началась реальная ностальгия по той России, которую люди потеряли. Да, в советском высшем слое этого не было, но в народе - было. И именно поэтому Сталин пошел на Большой террор. Достаточно вспомнить письмо Маленкова и все прочее. Власть отреагировала на воспоминания об утраченном прошлом массовыми казнями, она выжгла эту эмоциональную память.

Так вот, 20-летнй цикл реакции на прошлое - постоянен. А переменной является реакция на реакцию; то, как реагирует на эту ностальгию власть. Замораживает ли она ситуацию, провоцирует ли ностальгические умонастроения, отвечает ли на вызовы фигурой умолчания. Наша власть эксплуатирует тему советского наследия и шаг за шагом подводит нас к застою. Наоборот, Великие реформы, 150-летие которых мы недавно отмечали и продолжаем отмечать, через 20 лет после их «запуска» Александром II вызвали к жизни контрреформы, начатые Александром III и продолженные Николаем II; именно они довели страну до революции. Но есть и третий вариант. Такой же 20-летний цикл в Германии после войны. В конце 50-х - начале 60-х годов настало время почти нацистской реакции, когда в германских городах проходили антисемитские демонстрации, началось возрождение нацистского духа. Но поскольку страна была демократической, свободной, молодое поколение заявило о себе. Юноши спросили своих отцов: кем вы были при нацистах? И как раз 1960-е годы, начавшиеся с реставрации национал-социалистических идей, с ностальгии по Третьему рейху, стали временем избавления от нацизма в следующем поколении.

Поэтому, я думаю, нам надо выбирать. В свободном обществе мы преодолеем советский синдром. В несвободном обществе, в авторитарном обществе никогда его не преодолеем и окажемся или перед необходимостью террора, не дай Бог, или перед фактом революции, что тоже далеко не самое лучшее для России.