- Сначала несколько попутных замечаний. Ну разумеется, сегодняшний русский литературный язык является следствием модернизации. Пушкинское поколение произвело такую модернизацию языка, которая работает до сих пор. Конечно, они такую задачу рационально не формулировали. Они добивались иной, более важной и масштабной цели: стать вровень с европейской (которая тогда была синонимом мировой) культурой. И следствием решения этой великой задачи, не амбициозной, подчеркиваю, а именно великой, стала языковая модернизация. А следствием языковой модернизации стало само сохранение русского языка как живого явления, не только потому, что он государственный, но потому, что он творчески развивающийся. Русский литературный язык прошел через советские фильтры, что-то взял из советского опыта, что-то, когда ушла советская власть, отбросил, но он продолжает жить и развиваться. Если и есть в России примеры успешной модернизации, помимо русского флота и Академии наук, так это как раз русский язык.

Вернусь к мысли о том, что нужны великие замыслы, частным следствием которых является модернизация. Не модернизация как задача, а модернизация как следствие более важных цивилизационных задач. Георгий Бовт размышлял о том, что нужны иррациональные, не обсчитываемые задачи, не потому, что это выгодно сию секунду, а потому, что мы хотим стать иными, мы хотим развиваться. Когда так ставится задача, она решается, в противном случае - нет, никогда. Та же советская власть хотела, чтобы Советский Союз присутствовал не только идеологически, но и «языково» во всем мире. Я никогда не забуду сцену середины 90-х годов: в берлинском метро поздним вечером, когда нормальные немцы уже спят, часов в 11 вечера, в пустом вагоне еду я, напротив - араб и негр. Араб молоденький, негр постарше. Негр говорит: «Мама харосий, маму надо слюсаться», с явным лумумбовским акцентом. Это языковое следствие советского проекта: их никто не заставлял в Берлине говорить по-русски.

Кроме того, не надо забывать, что в ближайшие годы произойдет очередная технологическая революция в мире медиа. Совершенно ясно, что рынки переформатируются, извините за такое не очень русское слово, и шансов для малых языков на этом глобализирующемся рынке просто-напросто нет. Поскольку тип производства изменится, оно станет интернациональным, и распространение сигнала не будет ограничиваться национальными границами, всем придется выбирать, в какой языковой зоне ты работаешь. Нерентабельно станет производство литовских, чешских, даже, боюсь, польских программ. Следовательно, появится несколько глобальных языковых групп, которые будут претендовать на то, чтобы втягивать в себя все производственные потоки. Понятно, что первая по степени распространения в мире - испанская, вторая английская, рядом китайская и португальская, и дальше французы, мы, немцы. Мы на грани. Мы можем попасть в эту втягивающую группу, использовать русский язык как фактор мирового медийного производства и затянуть в нее, как в воронку, страны Балтии, некоторую часть славянских стран, кого-то еще.

Более того, мы уже сейчас наблюдаем важные перемены. В той же Польше, уж казалось бы, не пророссийски настроенной, самый популярный, востребованный из подписных спутниковых каналов - «Война и мир». Это канал советских, русских фильмов, где идут польские субтитры, но звучит русская речь. И причина не в ностальгии, я хочу подчеркнуть, старшего поколения, а в осознанном выборе нового поколения. Больше того, в Польше иногда происходит конфликт молодых родителей с пожилыми и среднего возраста директорами школ. Директора школ - это наше поколение, чуть старше, те, которые ненавидят Советский Союз, по вполне понятным причинам, и не хотят, чтобы русский язык изучался. Тридцати-сорокалетние родители, которые прагматически мыслят, заставляют через суды вводить изучение русского языка в школах, потому что это их детям выгодно.