АСИНХРОННАЯ МНОГОПОЛЯРНОСТЬ
Международный дискуссионный клуб «Валдай»
Управляющие параметры и векторы развития
Многополярный мир не может наступить с условного понедельника или четверга – он уже давно начал превращаться в реальность. Одни элементы порядка формируются быстрее других. Сегодня мы имеем дело именно с такой асинхронной динамикой. Разная скорость изменений отдельных элементов несущей конструкции порождает трение и сопротивление материала. Чтобы хотя бы частично управлять изменениями, требуется понимание их управляющих параметров и векторов развития, пишет Иван Тимофеев, программный директор Валдайского клуба.
С конца 1990-х годов понятие многополярности стало одним из центральных для российской внешнеполитической доктрины. Многополярный мир противопоставлялся однополярной гегемонии США и их союзников на мировой арене. Современные международные отношения мыслились как транзит от ускользающей из рук Вашингтона однополярности к более справедливой и плюралистичной системе. Такая система должна была базироваться, с одной стороны, на основополагающей роли ООН, а с другой – на авторитете и самостоятельности ведущих мировых держав, включая Россию. Идея многополярного мира получала поддержку целого ряда крупных стран, в частности Индии и Китая. Даже западные эксперты не отвергали саму возможность многополярного мира, рассматривая его в качестве одного из вероятных сценариев будущего. Понятие многополярности в чём-то стало приобретать черты идеальной картины будущего мироустройства. Между тем многополярный мир давно начал превращаться в реальность. Так что мы уже живём в новом миропорядке, контуры которого до конца не осознаём.
Для адекватного понимания нового порядка требуется ясно представлять, что именно мы понимаем под многополярным миром и с какой именно многополярностью мы имеем дело сегодня. Этот новый мир можно назвать «асинхронной многополярностью». Реалии международных отношений таковы, что разные сегменты международных отношений приходят к новому порядку с разной скоростью и в разное время. Многополярный мир не может наступить с условного понедельника или четверга. Одни элементы порядка формируются быстрее других. Сегодня мы имеем дело именно с такой асинхронной динамикой. Разная скорость изменений отдельных элементов несущей конструкции порождает трение и сопротивление материала. Чтобы хотя бы частично управлять изменениями, требуется понимание их управляющих параметров и векторов развития.
Понятие «полярности» международных отношений широко вошло в научный оборот в конце 1970-х годов. Рост его популярности был связан с теоретическими разработками американца Кеннета Уолтца – крупного представителя неореалистской теории международных отношений. В Советском Союзе, а затем в России понятие также получило свою разработку в виде структурно-системной теории. Неореалисты исходили из того, что поведение государства на международной арене определяется не только и не столько его интересами, сколько сложившейся структурой мирового порядка. Именно структура задаёт контуры национальных интересов и стратегий. В свою очередь, структура определяется распределением потенциалов мощи между крупными державами. В зависимости от такого распределения можно типологизировать структуру международной системы. Она может быть однополярной (концентрация значительной доли мощи в руках одной державы при относительно малых возможностях остальных); биполярной (концентрация мощи у двух держав-конкурентов при относительно малых возможностях остальных, их группировке вокруг двух центров силы); многополярной (концентрация мощи у нескольких крупных держав или их альянсов). Стратегии крупных, средних и малых держав в этих трёх структурах будут отличаться друг от друга. Многополярная структура порождает наибольшую вариативность стратегий.
Если миропорядок определяется распределением мощи, то закономерно возникает вопрос: что именно понимать под мощью? Неореалисты считали, что понятие мощи должно сводиться к военному потенциалу и способности обеспечить свою военную безопасность. Если у государства нет таких возможностей, то остальные достижения могут быть попросту обнулены в случае вооружённого конфликта или кризиса в отношениях с другими странами. Поэтому неореалисты намеренно исключали из анализа вопросы экономики или развития человеческого капитала. Впоследствии опыт Советского Союза показал, что такое узкое понимание управляющих параметров мирового порядка может быть ошибочным. СССР добился впечатляющих результатов с точки зрения военного строительства, но рухнул из-за кумулятивного набора дисбалансов в экономике и внутренних проблем.
Понятно, что ни одна теоретическая модель не может учесть весь возможный набор факторов. Любая модель имеет ограниченный набор параметров. Но сложность современного мира говорит о том, что, помимо военной мощи, необходимо иметь в виду и другие факторы. В конечном счёте оборонные возможности требуют ресурсной базы, а она, в свою очередь, опирается на экономические возможности и человеческие ресурсы. В одних случаях военные потенциалы могут опережать ресурсные возможности. В определённых чрезвычайных обстоятельствах государства вынуждены прыгать выше головы – наращивать свою военную мощь вопреки ресурсным ограничениям. В иных случаях ресурсная база может превосходить оборонные возможности. У таких государств есть запас ресурсов для дальнейшего наращивания своего военного потенциала.
Современная многополярность должна оцениваться с учётом подобной сложности, асинхронности параметров мощи как в руках отдельных государств, так и в системе международных отношений в целом.
С точки зрения распределения потенциалов военной мощи современный мир уже давно является многополярным. Можно возразить, что США до сих пор опережают все остальные страны вместе взятые по объёму своих военных расходов, обладают возможностями проецировать свою мощь по всему миру, имеют наиболее подготовленную и технически вооружённую армию. Вместе с тем они не могут произвольно развязать военный конфликт против целого ряда держав без риска огромных и неприемлемых потерь. Китай стремительно наращивает свою военную мощь, победить его будет сложно, даже если оставить за скобками ядерные вооружения. Можно представить себе локальное поражение Китая, но не его разгром. Конфликт с Россией тоже не обещает лёгкой прогулки, даже если навалиться на Россию всей мощью НАТО. Здесь как раз вероятен быстрый переход конвенционального конфликта в ядерный. В случае агрессии НАТО Москва вряд ли будет колебаться в вопросе применения тактического ядерного вооружения с перспективой эскалации на стратегический уровень. Даже атака Соединёнными Штатами более слабых противников, подобных КНДР или Ирану, обещает серьёзные потери. КНДР вполне может применить имеющийся ядерный потенциал пусть и с перспективой полного уничтожения после ответного удара. Ирану можно нанести ущерб бомбардировками, но его оккупация по иракскому сценарию обойдётся большой кровью.
Всё это не означает бессмысленности для США содержать и наращивать свою военную машину. Существует широкий спектр политических задач, который она может решать вполне успешно, – от сдерживания до локальных «хирургических» операций. Однако в глобальном масштабе говорить о военной гегемонии США не приходится. Другие центры силы тоже ограничены в решении своих задач военными средствами, особенно если за средними или малыми государствами стоят крупные державы. Успех возможной военной операции КНР для решения тайваньского вопроса далеко не предопределён в силу активной сдерживающей роли США. Масштабная военная и финансовая поддержка Украины со стороны США и их союзников затруднила решение задач российской специальной военной операции. В свою очередь, активная военная помощь России правительству Сирии эффективно заблокировала попытки других внешних игроков добиться своих целей в сирийском гражданском конфликте.
С точки зрения соотношения военной мощи и её ресурсной базы современный многополярный мир выглядит ещё более сложно. Соединённые Штаты уже затрачивают на оборону колоссальные ресурсы. В руках США находятся практически все ключевые военные и двойные технологии. В их распоряжении диверсифицированная экономика. Текущий конфликт на Украине показывает ограничения индустриальных возможностей немедленно обеспечить потребности масштабных военных действий. Но ресурсы для преодоления такого дефицита у американцев есть. Кроме того, США обладают значительным человеческим капиталом в виде армии инженеров и квалифицированных кадров, в том числе «импортированных» из-за рубежа.
Оборонный потенциал КНР также опирается на значительную ресурсную базу, которая позволяет существенно нарастить его в случае необходимости. Китай отстаёт от США в ряде критических технологий, но стремительно навёрстывает отставание. В руках у Пекина развитая промышленная база, резко усилившаяся инженерная школа, большое число квалифицированных и дисциплинированных рабочих.
Возможности Индии более ограничены как с технологической, так и с финансовой стороны. Но темпы развития промышленности и технологий, демографический потенциал и растущий человеческий капитал делают Индию важнейшим игроком будущего.
Наконец, следует выделить несколько «спящих» держав, которые долгое время находились под военным зонтиком США, не обладали стратегической автономией и не имели стимулов к опережающему военному строительству. Однако «спящие» накопили большие промышленные, технологические, финансовые и человеческие ресурсы. Речь о Германии и некоторых других европейских странах, а также о Японии и Южной Корее. Они могут позволить себе гораздо более внушительные потенциалы в сравнении с тем, что у них есть. Конфликт на Украине становится поводом для наращивания их военного потенциала. Он может усиливаться за счёт промышленной и технологической кооперации внутри Европейского союза, НАТО и двусторонних альянсов с участием США.
У России ситуация более сложная. Страна обеспечена всеми необходимыми природными ресурсами. Её экономика остаётся в десятке мировых лидеров, несмотря на санкции. Москва не может похвастаться технологическим уровнем США, но в её распоряжении ряд критически важных военных технологий, включая ракетно-ядерные и космические. Большая уязвимость России –промышленный и человеческий потенциал. Преодоление промышленного упадка займёт время и потребует колоссальной воли и концентрации ресурсов.
Несмотря на лидерские позиции в естественно-научных дисциплинах, стране остро не хватает инженеров и квалифицированных промышленных рабочих. Утечка мозгов начала 1990-х годов, а теперь и миграционный отток 2022 года усугубляют проблему. Здесь же –проблема эффективности управленческих институтов и остающаяся на высоком уровне коррупция. «Наведение порядка» директивными методами и жёсткими репрессиями возможно как сценарий. Но повторить в нынешних условиях сталинскую модернизацию вряд ли удастся, несмотря на рост популярности фигуры Сталина. У страны попросту нет сопоставимых демографических ресурсов, идеологии и кадрового резерва.
Модернизация через безоглядное включение в западоцентричную глобализацию тоже показала свою тупиковость. Для сохранения своей международной роли России в долгосрочном плане потребуется масштабная промышленная модернизация на иных принципах. Существующие заделы и возможности позволят в обозримой перспективе оставаться крупной военной державой, но кризис в отношениях с Западом и конфликт на Украине будут требовать всё большего напряжения сил с выходом за пределы ресурсных возможностей.
С точки зрения соотношения оборонного потенциала и ресурсной базы весьма примечательны Польша и Украина. В Польше идёт активная милитаризация, явно опережающая темпы остальных европейских членов НАТО. Большой вопрос, как долго Варшава сможет поддерживать такие темпы исключительно собственными силами. Что касается Украины, то сегодня страна представляет собой обеспечиваемый преимущественно извне военный лагерь, сплочённый радикальной националистической мобилизацией. Здесь уровень милитаризации значительно опережает собственные возможности, человеческий и промышленный потенциал подорван миграцией и военными действиями.
Наряду с соотношением военной мощи и её ресурсной базы сложность современного мирового порядка определяется и тем фактом, что в качестве оружия может использоваться не только военная сила. Именно здесь асинхронность мирового устройства проявляется наиболее выпукло. Если в военном отношении мир давно стал многополярным, то в некоторых других областях распределение потенциалов мощи носит иной характер.
В области мировых финансов доминирование американских банков и доллара США как средства платежей и резервной валюты остаются высокими. Да, политика масштабных финансовых и экономических санкций уже запустила процесс диверсификации расчётов. Россия здесь волей-неволей вынуждена идти в авангарде. Уход от западных валют для Москвы – вопрос выживания. Пока США и ЕС оставляют узкую «форточку» для расчётов в долларах и евро с российскими контрагентами. Но «форточка» в виде горстки банков, которые пока не попали под санкции, может закрыться в любой момент. Санкции против России заставляют задуматься и остальных. Что если завтра на месте России окажутся они?
Китай уже давно и без лишнего шума готовит свою финансовую систему к сценарию геополитического шока. Здесь есть чему поучиться у российских коллег – Банк России и Министерство финансов сделали немало для создания автономной финансовой системы ещё до начала СВО. Вместе с тем революции в мировых финансах пока не происходит. Мировое большинство, включая Китай и Индию, продолжает использовать доллар и наработанные алгоритмы финансовых транзакций. Если в военном плане мир давно стал многополярным, то в мировых финансах США по-прежнему сохраняют лидерство.Глобальное технологическое присутствие Запада также остаётся ощутимым. Да, Китай сделал мощный рывок вперёд, но западные лицензии, ноу-хау, критически важные компоненты и готовая продукция по-прежнему присутствуют в глобальных цепочках поставок. С учётом масштабного экспортного контроля России и здесь приходится быть в авангарде выхода из таких цепочек. Но мировое большинство пока также не стремится отказываться от них.
Ещё одна сфера конкуренции – цифровое пространство. Западным цифровым гигантам удалось занять узловые позиции в глобальных сетях цифровых услуг. Опыт конфликта на Украине показал, что западные цифровые сервисы вполне могут использоваться для решения политических задач. Российская ставка на собственные цифровые платформы закономерна и неизбежна. Китай отказался от западных сервисов задолго до России, создав собственную цифровую экосистему. И Россия, и Китай могут стать экспортёрами «цифрового суверенитета», то есть предоставлять третьим странам свои платформы для диверсификации имеющихся сервисов. Западные цифровые гиганты сохранят свои узловые позиции в глобальной сети, но в самой сети уже появились большие дыры в виде России и Китая.
Наконец, следует упомянуть информационное влияние и «мягкую силу». Западные СМИ давно утратили роль монополистов на глобальном рынке, но их роль по-прежнему остаётся высокой. Распределение «мягкой силы» оценить сложнее, равно как и описывающие её параметры. Очевидно вместе с тем, что западная инфраструктура борьбы за умы в виде системы образования, программ обменов, рейтингов вузов, баз данных публикаций и многого другого находится на высоком уровне. Английский язык сохраняет позиции средства международного общения, а западная массовая культура –повсеместный охват, несмотря на попытки локального культурного отпора. В самой России конфликт с Западом не привёл к отказу от фактически «западного» образа жизни, тем более что сам этот образ не обладает единым набором характеристик и даже в пределах одной страны (например, США) может варьироваться от безграничного либерализма до жёсткого консерватизма.
В сухом остатке мы имеем дело с крайне сложной моделью мирового устройства. С точки зрения военных потенциалов мир уже давно стал многополярным. Ключевые центры силы обладают разными ресурсными возможностями для поддержания и наращивания своих военных возможностей. России здесь предстоит решить серьёзные проблемы, связанные с модернизацией. Вместе с тем многополярность в области безопасности не синхронизирована с возможностями государств в иных сферах. Мировые финансы и цепочки поставок по-прежнему остаются под значительным западным влиянием. В области цифровой инфраструктуры наблюдается если и не появление новых полюсов, то, по крайней мере, уход таких крупных игроков, как Россия и Китай, из глобальной западноцентричной цифровой среды с перспективой экспорта услуг «цифрового суверенитета». В области информации и «мягкой силы» западное влияние по-прежнему является значительным, хотя оценить его как «однополярное» сложно в силу многообразия составляющих и неоднозначности их связи с реальной политикой. Асинхронное распределение параметров мощи – важная характеристика современного мирового порядка. Дальнейшая доктринальная разработка понятия многополярности требует учёта данного обстоятельства.
