ГОД НАЗАД НАСТУПИЛА ИСТОРИЯ
За прошедший год мы в реальности потеряли только веру в возможность сглаживания и даже решения противоречий сравнительно мирным путем
«И внезапно, и грозно наступила история»
(М. Булгаков, «Путевые заметки»).
Для современников любых масштабных событий их главное значение состоит в том, насколько происходящее отвечает уже сложившимся представлениям о собственном будущем.
Наиболее сложная задача, с которой сталкивался международник в течение всего года, прошедшего после перехода украинского кризиса в состояние военно-политического противоборства – это объяснить естественность изменений, произошедших в российской внешней политике, наших отношениях с Западом и остальным миром. Неизбежность силовой борьбы не имеют права признавать даже политики. Поэтому распространенным объяснением того, почему то или иное государство переходит к наиболее решительным мерам, становится указание на отсутствие у него иного выбора.
Военные действия на территории Украины по масштабам уступают любой из значительных войн, через которые прошло человечество с момента возникновения государств. Хотя бы потому, что они пока не стали прямым столкновением между сопоставимыми по силам и статусу противниками.
Ядерное оружие продолжает исполнять роль главного фактора, не позволяющего великим державам переступать черту, за которой находится по-настоящему решительное поведение. Если бы его не было, то заинтересованные стороны давно вели бы войну действительно на широкую ногу, а масштабы жертв и разрушений уже могли сравняться или даже превзойти обе мировые трагедии первой половины ХХ века. Это, однако, пока представляется крайне маловероятным.
Тот мир, который мы потеряли год назад, был не просто хрупким – он был иллюзорным. В условиях несправедливости, лежавшей в основе международного порядка после 1991 года, отсутствие войны между ведущими державами само по себе выглядело феноменом на протяжении уже длительного времени. Те, кто нес ответственность за возникновение этой несправедливости, не предпринимали ничего для ее устранения. Они просто не знали, что можно сделать, не разрушив собственные комфорт и способность извлекать максимальные выгоды по сравнению с остальными государствами. Не знают этого и сейчас. Поэтому пока единственный способ поведения стран Запада – это сопротивление историческому процессу, неизбежно лишающему их силовой монополии, как это случилось со всеми империями мира.
Однако признать иллюзорность прежнего мира достаточно сложно для всех, кроме небольшой группы действительно воинственных граждан по обе стороны баррикад. Просто потому, что абсолютное большинство все-таки видит свое будущее мирным и связывает ожидания с тем, что способствовало бы сохранению пусть даже и обманчивой стабильности. На Западе рядовой обыватель готов принять гибель от рук условных террористов, но никогда не признает того, что сам факт их появления есть результат недостаточно справедливого мирового порядка. В случае России восприятие происходящего кровопролития отягощается особенностями национальной истории за прошедшие 100 лет.
Русское государство создавалось как «вооруженная организация Великороссии», главной задачей которого была не организация гражданской жизни, а ведение оборонительных и наступательных кампаний. Именно в таком виде оно смогло стать одной из двух, наряду с Британией, европейских держав, сохранивших непрерывный суверенитет на протяжении более чем 500-летнего периода. Но благодаря достигнутому 70 лет назад могуществу военное время перестало быть естественным состоянием для русского человека конца XX – начала XXI века.
Ожидания мирного времени стали доминирующими, чему не мешало участие России во множестве региональных конфликтов и даже ведение боевых действий на собственной территории с 1994 по 2004 год. Теперь нам, видимо, придется пройти через годы, когда военные ожидания станут привычными, как минимум в одинаковой степени с мирными.
Победа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов была добыта настолько высокой ценой, что заняла в нашей культуре место центрального исторического события, жизнь после которого неизбежно должна была стать иной, непохожей на все предшествующие эпохи. Нападение гитлеровской Германии оказалось самой страшной угрозой за несколько сот лет существования русской политической цивилизации. Победив этого врага, народ России получил полное право сформировать наиболее устойчивые за его историю ожидания мирной жизни. Упрекать себя в этом у нас нет никаких оснований.
Особенно с учетом того, что, как и для любой великой ядерной державы, угрозы выживанию могут в России иметь только внутренний характер. В этом мы также могли пару раз убедиться в течение XX века. Не случайно, что именно вопросам внутреннего развития в новых условиях была посвящена большая часть послания президента России Федеральному собранию 21 февраля. После победы над наиболее опасным противником 80 лет назад, мы с полным правом занимались тем, что «обустраивали Россию», рассчитывая на сравнительно благоприятные внешние обстоятельства.
Тем более, что международный порядок, созданный Западом во второй половине прошлого столетия, был исключительно комфортным с точки зрения положения сравнительно деятельного обывателя. Колоссальная несправедливость по отношению к человечеству была в нем скрыта относительно широкими возможностями для достижения индивидуального благополучия. Фрэнсис Фукуяма был не так уж и неправ, когда писал 34 года назад о «конце истории». Особенно, если помнить, что он опирался на классиков немецкой философии XIX века.
Мир на пару десятилетий оказался в положении сравнительной всеобщей выгоды – в том числе через успешную эмиграцию или переход под внешнее управление целыми странами. Глубокая потерянность и панические движения современной Европы доказывают, что формировать ожидания относительно завтрашнего дня могут целые сообщества государств. Американцами в наши дни движет борьба против желания остальных ограничить их исключительные возможности. Европейцы охвачены обидой на Россию, которую обстоятельства заставили нанести удар по их картине благополучного будущего.
Другими словами, существовавший до 2022 года порядок имел основания для того, чтобы считаться идеальным. В этом, на самом деле, источник растерянности, испытываемой сейчас Западом: им действительно совершенно неизвестно, что может быть лучше прежнего. Всеобщая открытость и доступ к благам современной цивилизации оказались после холодной войны велики, как никогда до этого. Они, конечно, уже постепенно разрушались. Западные экономика и особенно социальные системы отставали в свободной конкуренции с передовыми азиатскими державами, особенно Китаем.
С приходом пандемии коронавируса в 2020 году пространство возможностей становилось все более узким, однако оно не исчезло совсем. Сохранявшиеся лазейки оставляли надежду на постепенное восстановление комфорта. Особенно с учетом того, что в прошлом веке государства смогли создать много причин ожидать от себя более миролюбивого поведения. Это были многочисленные институты, правила и нормы, вплоть до Устава ООН.
За прошедший год мы в реальности потеряли только веру в возможность сглаживания и даже решения противоречий сравнительно мирным путем. В полной мере проявилась бессмысленность любых международных организаций, если за ними не стоит справедливость в отношении базовых интересов и ценностей отдельных государств.
Впрочем, и здесь надежды утрачены не до конца: есть серьезные основания думать, что происходящий конфликт окажется трагическим только для народа Украины, в силу его действительно уникального положения. В Европе больше нет несостоявшихся государств и даже самые отчаянные режимы в Польше или странах Прибалтики могут вести себя рационально, оказавшись в критической ситуации.
Что приобрела Россия в обмен на разрушение прежних представлений о будущем? Это в первую очередь новое осознание того, насколько важными являются внутренний порядок, экономическая устойчивость и способность к развитию с опорой на свои силы. Эти качества государства были менее важны в условиях «конца истории», поскольку существенная часть ответственности перераспределялась на уровень открытого глобального пространства.
Теперь история вновь вступила в свои права. И не оставляет иного выбора, кроме как возвращение домой – к постепенному, но полному осознанию Россией собственной самоценности.
