«МЫ ДОЛЖНЫ ЗАДАВАТЬ ТРЕНДЫ, А НЕ ТОЛЬКО СЛЕДОВАТЬ ОЖИДАНИЯМ»
Елена Май, Анатолий Торкунов
МГИМО выстраивает собственную экосистему работы со школами
Кто поступает в МГИМО, как этому вузу удается выигрывать конкурентную борьбу с другими учебными заведениями, что изменилось в работе университета после «национализации элит» и поворота на Восток? Об этом и многом другом «Профиль» побеседовал с ректором МГИМО МИД РФ Анатолием Торкуновым.
– За МГИМО твердо закрепилось реноме элитного вуза. Как оно сформировалось, и как удается его поддерживать?
– Если честно, то период дискуссии относительно «элитности», «элитарности» и тому подобного мы завершили лет 20–30 назад. МГИМО, как и большинство наших коллег-конкурентов, оперирует терминами качества образования, востребованности среди абитуриентов, работодателей. И, что скрывать, внимания со стороны высших органов власти и управления, которые для лучших вузов и выпускников представляются наиболее амбициозными карьерными вершинами. Имидж, а точнее, факт качественного, «самого международного» вуза страны мы поддерживаем через систему жесткого отбора как российских, так и иностранных абитуриентов. Уже много лет подряд проходные баллы по итогам приемной кампании позволяют нам занимать первое, а иногда второе место в стране. Если мы кому и уступаем, то только МФТИ. Впрочем, им уступить полбалла не грех – есть шанс, что абитуриентов МФТИ мы увидим в совместных с МГИМО магистерской или МВА программах. Есть у нас и такая форма открытости лучшим студентам!
– Что вы считаете ключевым конкурентным преимуществом МГИМО в сравнении с другими вузами?
– Я отчасти уже ответил выше – МГИМО самый международный вуз страны. И это вовсе не потому, что мы готовим дипломатов, хотя опыт такой подготовки на протяжении восьми десятилетий, а осенью мы будем отмечать юбилей нашего дипломатического факультета (факультет международных отношений. – «Профиль»), уже сам по себе значим. Важнее то, что привычка к сравнению, сопоставлению, аккумуляции и преломлению лучшего опыта, трансляции его в отечественную практику закладывается у наших студентов самим учебным процессом. Любая дисциплина – правовая, экономическая, даже цифровая – дается как некий кейс в более широком международном контексте. В нашем случае, когда и преподаватели, и студенты знают один-два иностранных языка (а иногда и три, и четыре) на уровне уверенного профессионала, такой подход позволителен. Да и сама дидактика строится по-другому – уже на втором-третьем курсе студент может читать профильную специализированную литературу на языке, а магистратура просто предполагает, что на изучаемых языках ты так же свободно работаешь, как и на родном. Речь идет и о западных, и о восточных языках. По понятным причинам число обучающихся восточным языкам сейчас стремительно растет, но сделать это нам было опять-таки сравнительно легко – старт был «высокий». Если у тебя есть опыт нескольких десятилетий преподавания, допустим, арабского или китайского на международных экономических отношениях, то на более узкой внешнеторговой специализации реплицировать этот опыт несложно.
– То есть официально объявленный поворот на Восток сказался на работе вуза и предпочтениях студентов и абитуриентов? И вы стали больше готовить специалистов по Китаю, Индии и так далее…
– Мы почти в два раза увеличили число групп с восточными языками, при этом не столько на факультете международных отношений, сколько на прикладных программах по праву, экономике, предпринимательству, торговому делу, финансам. В рамках программы государственной поддержки вузов «Приоритет-2030» мы запустили специальный проект консорциумов с академическими институтами, которые усиливают нашу экспертизу в той или иной нише страновых или региональных компетенций. МГИМО плотно работает с Институтом Африки, Институтом востоковедения, Институтом Китая и современной Азии. Наше многолетнее партнерство с ИМЭМО РАН мы также акцентировали на восточной проблематике.
– После «национализации элит» стало ли к вам больше поступать детей известных политиков, чиновников, бизнесменов?
– Может, это прозвучит как бахвальство, но мы не замечали недостатка в таких ребятах и раньше. Да, разовый приток «переводников» мы наблюдали в период нарастания напряженности в конце 2021 – начале 2022 года, но, наверное, МГИМО требует некоей профориентации, формирующейся загодя. Поэтому абитуриентский поток стабилен и прогнозируем. Скорее пандемия с ее ограничениями заставляла многих остаться в своем регионе.
– Какие факультеты и какая специализация в МГИМО сейчас самые популярные? Менялось ли здесь что-то в последние годы?
– Нюансы популярности столь тонки, что на общем количестве подаваемых заявлений в приемную кампанию это практически незаметно. Скорее речь идет о том, чтобы показать преимущества вновь открываемых или «неожиданных» для МГИМО программ, будь то экология и природопользование, проблематика ESG или туризм, креативные технологии. Впрочем, когда-то, в девяностые годы, у многих программы МГИМО по мировой энергетике вызывали удивление и осторожность, а потом то же самое было в отношении программ по внешней торговле высокотехнологичной продукцией или по мировым аграрным рынкам. Сейчас на эти программы абитуриенты «выстраиваются» задолго до старта приемной кампании. Очевидно, что традиционные международные отношения более понятны родителям абитуриентов, чем бакалавриат по большим данным в мировой политике или экономике… Но мы же университет! Мы должны задавать новые тренды, а не только следовать ожиданиям.
– Куда в основном идут ваши выпускники – МИД, бизнес, госуправление? Меняются ли их предпочтения или из года в год примерно одинаковы?
– Спрос на выпускников четко следует за потребностью экономики, социальной сферы, национальной и мировой политики. Спрос в целом более диверсифицирован. Именно так я отвечаю на упрек тех, кто говорит, что нужно было сохранить некие классические четыре факультета МГИМО из позавчерашнего дня. Сейчас в МГИМО два десятка направлений подготовки и почти полторы сотни бакалаврских, магистерских и МВА программ. Программы меняются, адаптируются, держат паузу в наборе в тот или иной год или просто уходят в небытие. Появляются новые…
– Исходя из опыта общения с абитуриентами, как вы оцениваете сегодняшнее школьное образование? Нужно ли в нем что-то менять?
– Школьное образование очень разное. Сильная школа – позитивный вызов университету. Вуз не должен разочаровать абитуриента. Поверьте, сочетание требовательности и высокого качества абитуриента «на входе» существует. Но существует и другое – слабая профориентация, индифферентность и формализм выбора образовательной программы. Это оборотная сторона демократичного и способствующего социальному лифту ЕГЭ.
– ЕГЭ сегодня только ленивый не ругает! Говорят, что от этого экзамена сплошной вред…
– Не соглашусь. Единый государственный экзамен стал важнейшим феноменом и фактором открытости вузов. Впрочем, мы всегда старались иметь не менее половины наших студентов из российских регионов, а с учетом 15–20% иностранцев москвичам доставалось явное меньшинство мест.
– Вы как-то взаимодействуете со школами? Если да, то только с московскими или и с региональными тоже?
– МГИМО выстраивает собственную экосистему работы со школами. Ее опорными точками служат наш собственный Горчаковский лицей – один из лучших лицеев страны, классы МГИМО за рубежом, созданные в рамках «Приоритета-2030». Мы активно реформируем подготовительный факультет, своеобразный МГИМО для «юниоров». Его жемчужиной традиционно являются двухгодичные курсы восточных языков. Партнерские школы МГИМО существуют во многих российских регионах. Где-то это партнерство очень плотное, как, например, с гимназией им. Трояновских в Туле. С московскими школами мы работаем в рамках предпрофессиональных конкурсов, инициируем появление новых школ. Вы, наверное, уже слышали о проекте «Новый взгляд» в Хамовниках? МГИМО активно взаимодействует с Центром педагогического мастерства Москвы и Департаментом образования и науки города.
