«НУЛЕВОЙ ПАЦИЕНТ»
Чем банковский кризис напоминает эпидемию COVID
Финансовый кризис не лечится гомеопатией: нужны ударные лекарства, пусть и с побочными эффектами. Экс-глава «Открытия» Михаил Задорнов рассуждает, почему в США и Европе пропустили проблемы банков и кто еще претендует на реанимацию
Связь между крахом американских банков и проблемами швейцарского Credit Suisse прямая: мировой финансовый рынок давно интегрирован, хотя Россия в него не входит. Американский финансовый кризис проявился не только в банкротстве Silicon Valley Bank (SVB), но и в обесценении банковского сектора примерно на $500 млрд: банки потеряли 6–7% капитализации сразу, причем все крупнейшие, вне зависимости от их результатов и разной структуры баланса. Когда рынки осознали, что SVB явно не будет последним и американские регуляторы пропустили удар, то крупнейшие европейские банки 20 марта по сравнению с началом месяца синхронно потеряли до 20% капитализации. Это напоминает историю с коронавирусом: когда он появился, кто-то заболел, то ощущения опасности не было. Но как только кто-то заболел тяжело или умер, все мгновенно поняли, что это реальная угроза для жизни и она совсем рядом.
От коронавируса сильнее пострадали люди старшего возраста и люди с хроническими болезнями. Так же и в банковском кризисе: страдают наиболее убыточные банки, банки с плохим балансом или характеристиками, вызывающими у клиентов опасения, что можно потерять деньги, начинается цепная реакция. Реализовался кризис доверия — и у него были основания.
Какие банки страдают первыми
Не всякий банк испытывает кризис доверия. Есть четкие критерии недоверия: плохой перформанс, то есть несколько лет убыточной деятельности, как в случае с Credit Suisse, или разовые крупные потери по ценным бумагам, как у SVB. Для физических лиц важный критерий — это соотношение застрахованных и незастрахованных депозитов. Например, у SVB свыше 90% было не застраховано, а у какого-нибудь среднего регионального американского банка это соотношение гораздо ниже (там больше вкладчиков, и средний размер вклада меньше), и он выстоял.
Credit Suisse, например, был давно болен всеми хроническими банковскими заболеваниями: плохим риск-менеджментом, отвратительным управлением самим банком, частой сменой руководства и удивительной способностью попадать во все плохие истории, которые случались на рынке за последние пять лет. Это не последний обанкротившийся европейский банк, и, конечно, прямое влияние на ситуацию оказывает американский рынок.
Почему обстоятельства изменились сейчас? Кто-то должен был заболеть — должен был появиться не просто «нулевой пациент», а умерший. До тех пор пока не упал SVB с его большим портфелем депозитов, люди не думали о проблемах в системе. Падение такого банка подняло два вопроса. Во-первых, оказалось, что банк такого масштаба может обанкротиться, а это серьезный сигнал. А во-вторых, регулятор, очевидно, «просмотрел» этот кейс.
Вот люди и спрашивают: если регулятор «просмотрел» 16-й банк по величине активов в США, не повторится ли это с другими банками? И что они делают как разумные существа? Переводят депозиты в крупнейшие американские банки, потому что у тех лучше перформанс и потому что есть ощущение, что этих точно защитят. Ровно то же случилось в России в 2009 году и в 2013–2014 годах. Сбербанк и ВТБ тогда стали бенефициарами этой ситуации.
Правильно ли помогали банкам
Когда начинается финансовый кризис, его, как и коронавирус, нельзя лечить гомеопатическими дозами. В случае bank run [«набега на банки», массового изъятия вкладчиками депозитов] государство и финансовые власти должны действовать с большим перебором, давать не просто антибиотик, а как в COVID: пять лекарств, и все ударные, даже если они дают побочные эффекты. Потому что, когда речь идет о спасении человеческой жизни, не стоит думать о последствиях от отдельных препаратов. Этот подход проверен многими кризисами.
Впрочем, в случае с SVB доза была даже чрезмерной. Решение защитить все депозиты — смелый шаг, противоречащий классическим подходам центробанков. Не нужно было спасать всех. Почему на это пошли? Во-первых, регулятор проморгал этот кризис и несет за него двойную ответственность. До того как Дональд Трамп стал президентом США, системно значимыми считались банки с активами свыше $50 млрд. Трамп, как большой либерал, поднял эту планку до $250 млрд. И что-то мне подсказывает, что SVB не случайно постоянно не доходил до этого уровня. Для системно значимых банков совершенно другие требования: больше размер капитала, чаще проверки и стресс-тесты. Теперь, как любой виноватый, американский регулятор хочет задобрить публику.
И второе: любой bank run — это политическая угроза. Никто не хочет видеть десятки тысяч людей у Капитолия или Белого дома в преддверии старта новой президентской кампании.
Нацбанк Швейцарии, в свою очередь, сделал то, что должен был еще полтора-два года назад, но не смог. Он фактически применил экстраординарные меры, превысил свои полномочия, но при этом договорился с Европейским центральным банком и с Банком Англии. Это решение было согласованным, что говорит о понимании регуляторов, что Европа — все-таки единый финансовый рынок. Списание облигаций Credit Suisse, включенных в Tier 1 (дополнительный капитал первого уровня; банк перестал платить по формировавшим его бондам. — РБК), это тоже правильное действие — их держатели должны были потерять свои деньги.
Депозиты же они защитили за счет той ликвидности, которую предоставят через кредитную линию. Линия в 100 млрд швейцарских франков практически полностью перекрывает остатки на депозитах, поэтому паника остановлена.
Credit Suisse был самым слабым европейским банком, но в регионе есть и другие. Есть итальянский Monte dei Paschi di Siena, который надо было еще десять лет назад к кому-то присоединять, очень слабое положение у Commerzbank. Сегодня все «хронические больные» на европейском банковском рынке подвержены риску попасть в реанимацию с не всегда гарантированным положительным исходом.
Что дальше
COVID иногда очень хорошо переносили 80-летние люди, а 35-летние нет. В этом кризисе выживут сильнейшие, но не всегда мы понимаем, кто они.
В США почти 5 тыс. банков. Сейчас вкладчики убегут из региональных. Эти игроки будут вынуждены слиться или закрыться, будет консолидация. В Европе она нужна еще сильнее, чем в Штатах, но там другая проблема: в отличие от США там есть единый европейский рынок и европейский регулятор, но реально банки регулируются национальными законодательствами. Никто не хочет терять «национального чемпиона» на своем локальном банковском рынке, да еще и пускать иностранных менеджеров к чувствительной клиентской информации.
Наверняка и в Америке, и в Европе еще будут банки, которые покинут рынок. Консолидация, покупка или поглощение другими банками — лучший сценарий. Решения могут быть приняты уже в течение года, хотя реализация этих мер займет больше времени. Безусловно, потребуется вмешательство государства. Это будет консолидация при поддержке денежных властей — Минфина США, ФРС, ЕЦБ, национальных банков отдельных стран.
Влияние на Россию
Наши вкладчики понимают, что события на банковском рынке США и Европы на них влияют мало. Мы не можем быть инфицированы вирусом, который сейчас бродит по Европе, — мы изолировались.
С другой стороны, возможность bank run и определенного недоверия у вкладчиков создает то, что они сейчас не обладают полной информацией о положении российских банков, как было еще год назад. У клиентов могут быть совершенно фантастические представления о некоторых банках, потому что они не до конца понимают, есть ли убыток, какой он, какая структура портфеля.
Если отдельные секторы экономики просядут, люди могут в отсутствие информации надумать: этот банк связан с просевшей отраслью, надо забирать из него деньги. Отсутствие информации порождает чудовищ в головах и повышает уровень тревожности.
