У НАС БЫЛА ПРЕКРАСНАЯ ЭПОХА
Памяти Сильвио Берлускони
Когда осенью 2008 г. делегация Германии во главе с канцлером Меркель прибыла в Триест на встречу с итальянскими коллегами, премьер-министр Берлускони притаился за постаментом какого-то памятника. В самый неожиданный момент он высунулся оттуда с криком «Ку-ку, Ангела!». «Боже, Сильвио!» – только и могла воскликнуть в ответ солидная дама.
Такое мог позволить себе только Сильвио Берлускони, один из самых ярких и зажигательных европейских политиков конца ХХ – начала XXI веков. Неутомимый, если не сказать одержимый женским полом бонвиван, чрезвычайно энергичный предприниматель, способный пробивать стены как в бизнесе, так и в политике, повелитель публичного пространства, очень рано понявший насколько важен контроль над информацией и образами. Берлускони умел, как никто, общаться с людьми и выходить сухим из воды, им восторгались и его ненавидели, всеми силами пытались устранить из политики, но тщетно – он восставал как Феникс, попутно обрастая всё новыми пересаженными волосами.
Биография Берлускони – по сути, вся история Италии после Второй мировой войны с её казусами и противоречиями. В политику он пришёл в более чем зрелом возрасте – уже под шестьдесят. А дорогу туда ему открыла операция «Чистые руки» – кампания начала 1990-х, целью которой было разрушить незыблемую политическую систему, построенную на фактической монополии двух основных партий – христианских демократов и социалистов. Чередуясь, они правили страной в послевоенный период.
Смысл несменяемости, заложенной при американском участии после окончания войны, заключался в недопущении к власти коммунистов, традиционно сильных в Италии со времён сопротивления диктатуре Муссолини.
Перспектива «покраснения» одной из ключевых стран Западной Европы тревожила Вашингтон, и партийная квазимонополия считалась удачным выходом, хотя она стимулировала и без того присущую итальянской политике коррумпированность и мафиозность. Конец холодной войны снял риски коммунизации и попадания в неправильную сферу влияния, тогда и была предпринята зачистка поля ради оздоровления. К неприятному изумлению идеологов-обновленцев, символом новой эпохи вскоре стал миллиардер с сомнительными связями и неустойчивым моральным обликом – Берлускони.
Многие считали его как раз символом коррумпированности и мафиозности. Конечно, реноме это возникло не на пустом месте, учитывая активное бизнес-прошлое Берлускони и преуспеяние в той самой системе, с которой предполагалось бороться. Однако в отличие от великих, но насквозь лицемерных и системно коррумпированных титанов послевоенной итальянской политики, наподобие Джулио Андреотти или Беттино Кракси, Берлускони выглядел простодушнее, прямее и как бы даже честнее. Вообще, когда на волне перемен стали сдвигаться некоторые пласты, выяснилось интересное.
Бизнесмен, ставший в демократической системе государственным деятелем, по определению коррумпирован меньше, чем государственный деятель, погружающийся в бизнес-отношения для своего политического и не только успеха.
В некоторой степени Берлускони стал знаковой фигурой для всей европейской политики после холодной войны. Смирительная рубашка идеологической и военно-политической конфронтации более не сковывала полёт фантазии, невозможное стало возможным, особенно для предприимчивых и изобретательных. Противостояние закончилось победой либерально-демократических рыночных ценностей, а триумф этого самого рынка в общемировом и общеевропейском масштабе открыл необъятные перспективы. Откровенный меркантилизм Берлускони в сочетании с его, скажем помягче, моральной раскрепощённостью хорошо гармонировал с этим временем, когда всем хотелось получше распорядиться «мирным дивидендом» после десятилетий военизированной напряжённости.
Вопреки расхожему представлению, сформированному финансовыми выкрутасами и вечеринками «бунга-бунга», Берлускони был довольно эффективным премьером, сделавшим много для Италии. Сам факт, что ему удалось стабилизировать итальянскую политическую чехарду и стать самым долговременным премьером после 1945 г., говорит о многом. Хитрость и изворотливость сочетались в нём с деловитым здравым смыслом, что было важно для несколько закостеневшей итальянской системы. Его звёздный час пришёлся на 2000-е гг., когда Европа переживала время больших ожиданий и формулировала большие амбиции. К концу того и началу следующего десятилетия стало видно, что внутренние и внешние проблемы обретают всё более системный характер. И вдохновенные экзерсисы в стиле Берлускони уже не в состоянии преодолевать эти проблемы. Сильвио Берлускони считался эталонным популистом, предвосхитившим Трампа и прочих политиков следующей генерации. Но в его случае форма политического действия была намного более популистской, чем содержание. Форма помогала сохранять поддержку избирателей, а содержание – нормально ощущать себя в сложной технократической бюрократии Евросоюза.
Хотя Сильвио до последнего дня оставался в игре, его время прошло уже давно. Неизбывный меркантилизм Берлускони, иногда карикатурный, а часто подразумевавший немалую долю прагматики при решении политических вопросов, остался не у дел в новой международной обстановке. С одной стороны, плутовские приёмы уже не могли залатать быстро растущие стратегические противоречия. С другой, ханжеский псевдоморализм современной околополитической среды уже не допускает жизнелюбивого цинизма, всегда отличавшего Берлускони.
До последних дней он сожалел, что с Россией и его другом Путиным не договорились по понятиям – как и Трамп, он был уверен, что это возможно. На деле вряд ли.
Оглядываясь назад в далёкую уже первую половину 2000-х, можно утверждать, что подлинной воли к тому, чтобы раз и навсегда закрепить качественно новые отношения с Россией никогда не было. Да, и Берлускони, и Герхард Шрёдер, и Жак Ширак, и многие другие европейские начальники того времени, включая в какой-то момент даже Тони Блэра, были не против тесной кооперации с Россией. Но в рамках, установившихся после холодной войны, в которой понятно кто одержал верх. Считалось, что Россия со временем окончательно обустроится в этих рамках, и всем будет прибыток. Но никто не собирался ради этого перенапрягаться, ограничиваясь красивыми жестами, наподобие создания в 2002 г. церемониального Совета Россия – НАТО, к чему большие усилия приложил именно Берлускони. Справедливости ради надо отметить, что итальянский магнат и премьер понимал значимость России и даже в последние месяцы, когда это стало просто токсично, не отступал от идеи о важности отношений с Москвой. В отличие от Меркель, Штайнмайера или Олланда он не бросился каяться за прежние взаимоотношения с Путиным.
Если Меркель Берлускони когда-то просто напугал своим «ку-ку!», глава другого европейского правительства – чешский премьер Мирек Тополанек – чуть не угробил репутацию из-за шалостей итальянского коллеги. В 2009-м, вскоре после отставки Тополанека с поста, в прессу выплеснули фотографии с фирменной вечеринки Берлускони, где Тополанек в бытность ещё руководителем кабинета министров предстал совсем голым в обществе девиц очень лёгкого поведения.
В финале «Трёхгрошовой оперы» Бертольда Брехта гангстер Мэкки Нож сетует на наступление новых жестоких времён. «Перед вами гибнущий представитель гибнущего сословия. Нас, мелких кустарей, взламывающих честным ломом убогие кассы, нас поглощают крупные предприниматели. Что такое фомка против акций? Что такое убийство человека по сравнению с использованием его в своих интересах?» Берлускони со всеми его фортелями и слабостями уже сегодня выглядит скорее мило и «лампово» на фоне неумолимой поступи истории. Нам будет не хватать его, но в первую очередь эпохи, когда казалось, что всё возможно и доступно.
