ЯДЕРНЫЕ ГРАБЛИ ОПАСНЫ ДЛЯ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Российский Совет по международным делам
О стратегической безопасности, приостановке действия договоров, доверии и ядерном многоугольнике
С каждым днем запас мировой безопасности неуклонно истощается. Конфликт на Украине не только несет гибель людям и разрушения сам по себе, он еще и угрожает окончательным разрушением десятилетиями выстраивавшейся договорной системы ограничения стратегических вооружений. И как следствие — грозит неконтролируемой гонкой ядерных вооружений.
Обсуждаем нынешнюю ситуацию с признанным специалистом по проблемам стратегической безопасности академиком РАН, членом Федерального политкомитета «Яблока» Алексеем Арбатовым.
— Начнем с последней тревожной новости. В минувшую субботу Владимир Путин заявил о размещении в Беларуси российского тактического ядерного оружия. Зачем это нужно России и Беларуси? Не является ли это нарушением режима нераспространения ядерного оружия, ведь Беларусь неядерная страна? И не является ли это очередной ступенью в эскалации конфликта на Украине?
— Этот шаг был обоснован ссылкой на поставки Украине бронебойных снарядов с обедненным ураном. Но мне кажется, что главным стимулом Кремля было стремление повысить действенность ядерного сдерживания против широко разрекламированной подготовки ВСУ к контрнаступлению и больших военных поставок Украине со стороны Запада.
Договор по нераспространению ядерного оружия (ДНЯО) Россия не нарушает, пока ядерные боеприпасы остаются под ее контролем. Причем было отмечено, что и НАТО не нарушает этот Договор аналогичной практикой. Вот это интересный поворот нашей внешней политики: ведь мы много лет обвиняли НАТО в нарушении ДНЯО ввиду размещения ядерного оружия в Европе и обучения союзников его использованию на случай войны.
— Наши опасения примерно годичной давности, что военные действия на Украине, если они затянутся, нанесут серьезный ущерб стратегической стабильности, увы, оправдываются. Мало того что переговоры между РФ и США о судьбе стратегических вооружений после окончания действия в феврале 2026 года Договора СНВ-3 не ведутся. Теперь и само участие России в Договоре было президентом России (к радости политических «ястребов») приостановлено. Вопрос: что это за «приостановка»? Ведь в самом Договоре такой опции нет?
— Не буду останавливаться на предыстории вопроса, о ней подробно президент Путин говорил в своем Послании 21 февраля сего года, потом МИД разъяснил суть дела в соответствующем Заявлении. Что касается права на «приостановление», то такой статьи в договоре действительно нет. Но это в общем-то отражение своеобразной правовой культуры России, которая отличается от правовой культуры США. Американцы, если им не нравится договор, просто выходят из него, используя соответствующую статью. В каждом таком договоре обязательно есть статья, которая позволяет стороне в определенных условиях выйти из договора с уведомлением другой стороны за определенное количество времени, чтобы для другой стороны это не было неожиданным. В данном договоре срок уведомления — три месяца, в договоре СНВ-1 от 1991 года было шесть месяцев. Американцы так поступили и с Договором по ПРО, и с Договором по РСМД, и с Договором по открытому небу.
Россия действует по-другому, хотя реже, чем США. Например, так было в отношении Договора по обычным вооруженным силам в Европе (ДОВСЕ), подписанного в 1990 году. Мы в 2007 г. приостановили его действие, а в 2015 г. «полностью приостановили его действие», как ни странно выглядит такое словосочетание. Видимо такой способ диктуется политическими соображениями.
Когда страна денонсирует договор, это рассматривается как агрессивный, угрожающий акт — мы вот уже двадцать лет обличаем США за выход из Договора по ПРО в 2002 г. А по-нашему вроде получается «помягче» — не вышли, а приостановили.
Вот и снова Россия прибегла к этому методу — приостановила действие договора, но заявила, что не собирается нарушать основные пределы на вооружения, зафиксированные в Договоре СНВ-3, и что этот шаг обратим, если США исправят свое поведение.
— Хотелось бы поподробнее об этих потолках. Что они собой представляют, что они гарантируют, почему они именно такие, а не иные?
— В договоре есть три главные цифры, которые ограничивают количество стратегических вооружений сторон. Одна цифра — это потолок на боезаряды — 1550, не больше. Можно меньше, но никак не больше, это именно предел. Вторая — это 800 развернутых и неразвернутых носителей в сумме, то есть стратегических баллистических ракет наземного и морского базирования и тяжелых бомбардировщиков. И третья — это 700 развернутых носителей.
— А что значит «неразвернутые носители»?
— Это те, которые в хранилищах, на переоборудовании, на ремонте, на испытаниях, в процессе демонтажа, то есть это как бы такой «задний двор» стратегических вооружений.
По существу, главных цифр только две — 700 развернутых носителей и 1550 боезарядов. Но это форма договора, а под формой скрывается очень важная сущность. По сравнению с ситуацией тридцатилетней давности благодаря целой серии договоров соотношение числа боезарядов и носителей резко изменилось в пользу последних.
До начала процесса, поскольку почти все ракеты могли нести по много ядерных боезарядов, имелась возможность первым ударом уничтожить большую часть стратегических носителей другой стороны и тем самым резко сократить собственный ущерб от ее ответного удара. Это было расценено как ситуация стратегической нестабильности.
Если одна сторона имеет возможность разоружающего первого удара, то другая сторона в ожидании такого удара может нанести упреждающий удар. Эта ситуация в условиях кризиса создает резонанс нестабильности и может обрушить мир в ядерную войну.
Если представить себе нынешнюю крайне опасную ситуацию в сочетании с подобной нестабильностью, то мы уже могли бы рухнуть в эту бездну.
Тридцать лет назад соотношение носителей к боезарядам было 1:5, а сейчас, согласно потолкам 700 и 1550 по СНВ-3, соотношение 1:2. К тому же договорились отдавать предпочтение высокоживучим системам, и потому, в отличие от прошлого, в рамках общих лимитов нет никаких ограничений на ракетные подводные лодки и наземно-мобильные ракеты. Поэтому сейчас нет возможности разоружающего первого удара ни у одной из сторон. И при всей опасности ядерной эскалации текущего кризиса ни та, ни другая сторона не опасается первого глобального разоружающего удара и не имеет стимула нанести упреждающий удар. Это, кстати, резко отличается от ситуации Карибского ракетного кризиса 1962 г., когда стратегические отношения сторон были совершенно нестабильны и со дня на день ожидали первого удара противника.
— Получается, что главный смысл договора — это недопущение разоружающего удара?
— Да, потолки могут быть выше, могут быть ниже. Главное — договор фиксирует стратегические отношения сторон или, выражаясь упрощенно, баланс сил, при котором нет возможности разоружающего первого удара, а значит, нет стимула нанести удар и тем самым развязать глобальную ядерную войну.
Договор СНВ-1 от 1991 года стал первым договором, который предусматривал реальное сокращение стратегических вооружений. После этого был СНВ-2, потом рамочное соглашение СНВ-3, затем Московский договор 2002 года (СНП) и в 2010 году нынешний СНВ-3. Поэтапно боеголовки сокращались опережающим путем по сравнению с носителями. И даже зачастую носители не сокращались, а с них снималась часть боеголовок, потому что большинство ракет были многозарядными — с разделяющимися головными частями. То есть
суть договоров о сокращении стратегических вооружений не в потолках как таковых, а в фиксации стратегических отношений таким образом, чтобы свести вероятность ядерной войны к минимуму.
— Договор — это довольно сложная конструкция, которая отнюдь не ограничивается предельными объемами вооружений, соотношением носителей и боеголовок. Очень важная его составляющая — это то, что связано с уведомлениями, с инспекциями, то есть с проверкой, не нарушает ли какая из сторон договоренности по согласованным потолкам и видам вооружений. Ну хорошо, российская сторона заявила, что количественные параметры будет соблюдать, несмотря на приостановку Договора. А что со всем остальным? Что с контролем, с проверками?
— Согласно принятому решению, прекращается инспекционная деятельность и уведомления друг друга о всех мероприятиях в стратегических силах. Этот договор с целью поддержания транспарентности и предсказуемости стратегических взаимоотношений позволял каждой из сторон проводить до 18 инспекций в год: приезжать на базы, выборочно приходить на шахтные пусковые установки ракет и подводных лодок. Снималась крыша пусковой установки, снимался головной обтекатель ракеты, давали возможность посчитать количество боеголовок на ракете (при этом закрывая их чехлами, чтобы не выдать секреты конструкции), позволяли с помощью приборов измерять радиоактивное излучение, чтобы можно было отличить реальную ядерную боеголовку от ложных боеголовок прорыва ПРО — болванок без ядерной начинки. И, таким образом, можно было убедиться, что на этой ракете столько боеголовок, сколько заявлено, а все вместе они укладываются в согласованный предел в 1550 боеголовок. За время действия договора с 2011 года было проведено 330 инспекций.
— И по 2020 год?
— Да, потом пандемия приостановила инспекции. И что-то около 25 тысяч уведомлений было сделано обо всем, что происходит в стратегических силах: перевозят ракету с одного места на другое, увозят на демонтаж, выводят подводную лодку на ремонт, привозят новую ракету и устанавливают в шахту… Это тоже сейчас приостановлено.
Дважды в год стороны обменивались данными о наличных стратегических силах: сколько носителей, сколько боезарядов. Насколько я понимаю, это будет продолжаться. Но проверить число боеголовок будет со временем все труднее. Конечно,
если вдруг массированно начнется возврат боеголовок из хранилищ на носители, это станет заметно даже без инспекций с помощью спутников и других национальных технических средств разведки, да и шпионы, наверное, не дремлют.
— Этих средств достаточно для контроля?
— Для того чтобы определить массовое нарушение, видимо, достаточно, но чтобы определить более мелкие нарушения — недостаточно, хотя радикально изменить стратегическое соотношение сил незаметно нельзя. Однако уверенность в наличной информации о другой стороне будет постепенно падать, и с ходом времени ее будет оставаться все меньше и меньше, потому что будут вводиться новые системы вооружений, и о них уже не будет поступать такой информации, как раньше.
— Я хотел бы уточнения. Были заявления и российского МИДа, и господина Евгения Ильина из Минобороны, что на период приостановки не только будут соблюдаться потолки, но и сохранится процесс «обменного уведомления». Что это за процесс?
— Это те самые обмены данными два раза в год, о которых я уже говорил.
— А что собой представляет этот обмен? У нас имеется вот то-то, и то-то, за отчетное время произошли такие-то изменения?
— Нет, изменения вы сами можете определить, сравнив прошлое и новое. Просто сколько носителей, сколько боезарядов. Вот обозначены в договоре три потолка, по ним у нас столько-то боезарядов, столько-то развернутых и неразвернутых носителей, столько-то развернутых носителей.
— А все остальное проверяйте спутниками и всеми остальными способами национальной разведки?
— Да. Повторяю, что даже без инспекции какое-то вопиющее нарушение скрыть нельзя.
— Инспекции, уведомления — это еще ко всему прочему и важный психологический элемент подобного рода договоров, потому что это тема доверия. А без доверия, наверное, очень сложно выстраивать какие-то договоренности в сфере безопасности.
— Ну вообще-то скорее не договоры зиждутся на доверии, а доверие рождается договорами, но для этого нужна надежная система контроля. И когда в течение многих лет вы контролируете договоры и убеждаетесь, что все их соблюдают, вот тогда рождается доверие, которое важно как атмосфера для последующих переговоров. Здесь такая диалектика.
Когда говорят, что мы не можем дальше вести переговоры, потому что нет доверия, я бы ответил: да вы начните переговоры вести! Если вы договоритесь о чем-то и меры контроля разработаете надежные, появится и доверие, а просто так, с потолка, оно не свалится.
— Я понял так, что инспекции исчезли не сегодня и не после февральского объявления Путина о приостановке, это произошло еще в 2020 году.
— Тогда была пандемия, а потом, после пандемии, возникли сложности.
— Хорошо, назовем то, что произошло после 24 февраля 2022 года, сложностями.
— Но сначала была пандемия. И здесь, кстати, сработало доверие. Стороны друг другу сообщили, что мы, мол, не сомневаемся, что соблюдаем договор, но с учетом пандемии давайте сейчас на время приостановим инспекции, и ничего страшного в этом нет. Вот где доверие сказывалось, несмотря на то, что отношения после 2014 года уже были серьезно омрачены.
— Но 8 августа 2022 года российская сторона заявила о том, что инспекции невозможны.
— Потому что в связи с санкциями против «Аэрофлота» пролет наших самолетов через европейское воздушное пространство был перекрыт. А как могут инспекторы прилететь в другую страну? Они что, коммерческим рейсом полетят? С пересадками? Они же с собой везут аппаратуру секретную.
— То есть это специальные самолеты, которые и одна, и другая сторона использовали для подобного рода инспекционных поездок.
— Конечно, они же с аппаратурой едут, они же большими коллективами едут, у них документация с собой, они не стоят в очереди к секьюрити, не сдают в рентгеновские ворота свою аппаратуру. Я говорю об инспекциях на месте, особенно о радиационном инструментальном диагностировании боеголовок, которые стоят на ракетах. И инспекторы везут это все с собой, это же в сумочке в ручной клади не провезешь.
— Я помню, что была такая ситуация, что наши специальные самолеты уже не могли прилететь в США, но была заявка на инспекционную поездку со стороны США.
— Ну да, они сказали: мы-то не под санкциями.
— Интересный разговор.
— Ну это типично американский разговор. Я не ручаюсь за детали, много на эту тему всяких анекдотов ходит, но в общем что-то в таком роде…
— Мол, не надо было начинать СВО? Тогда бы и инспекции были возможны, и самолеты летали бы…
— Примерно так. Здесь, видимо, были элементы троллинга.
— То есть фактически не приостановка Договора изменила ситуацию с инспекционными поездками, их отмена была, по сути, объявлена еще в августе 2022 года?
— Да. Но главным в заявлении Путина в ходе Послания было то, что Россия приостанавливает в Договоре свое участие. То есть Россия не просто зафиксировала сложившееся положение, а сделала политическое предупреждение. Опыт же есть по Договору об обычных вооруженных силах в Европе: сначала приостановили участие, потом этот договор развалился, он просто умер без формальной громкой денонсации. А сейчас пойдите определите, что у кого в Европе, как это согласуется с потолками базового венского договора, адаптированного стамбульского договора, тем более когда идут активные боевые действия, войска перебрасываются в огромных количествах туда-сюда. А ведь были же квоты — национальные, территориальные, определяющие, что на такой-то территории нельзя иметь больше установленного числа боевой техники — по танкам, бронемашинам, артиллерии, вертолетам, самолетам — все это было в договоре. Сейчас все умерло. А сколько сил потребовалось! 20 лет шли переговоры, чтобы дойти в 1990 году до договора по обычным вооружениям в Европе…
— Еще в путинском Послании вновь возникла тема ядерного потенциала Великобритании и Франции в контексте общенатовского стратегического потенциала. Это ведь уже было при обсуждении СНВ-1, но развития не получило, договор остался в рамках отношений СССР–США. При Трампе была столь же неудачная их попытка подключить к стратегическому договору Китай. Что за дежавю, почему опять выплыли на поверхность ядерные средства союзников США по НАТО?
— Видимо, наверху сочли, что это убедительный аргумент в ситуации, когда наши отношения вернулись, по существу, к отношениям типа холодной войны и можно поставить вопрос ребром: мол, до каких пор мы обязаны не учитывать силы американских союзников, которые, без всякого сомнения, направлены именно на Россию.
Плюс такой еще фактор. Когда у Советского Союза и США, потом у России и США стратегические силы исчислялись тысячами носителей и многими тысячами боеголовок, то арсеналы Великобритании и Франции — несколько сотен на двоих — были не таким уж важным перевесом, к тому же тогда у Советского Союза было много ракет средней дальности.
А сейчас, когда силы были значительно сокращены по Договору СНВ-3 — до полутора тысяч зарядов у США и у России, а у Великобритании и Франции в сумме получится где-то около 400, то это уже солидный довесок. К тому же еще Великобритания время от времени подбрасывает всякие сюрпризы. То какие-то несуразные высказывания в ходе предвыборной кампании министра иностранных дел Лиз Трасс, готовившейся стать премьером, которые в Москве интерпретировали как прямую угрозу применения ядерного оружия. Еще хуже, что англичане вдруг ни с того ни с сего, еще до начала СВО, подняли потолок на свои стратегические силы. До этого они обозначали потолок в 230 боезарядов, а в 2021 году вдруг повысили его до 260. Это означает перспективу роста удельного веса ядерных боеголовок союзников США в общем балансе между НАТО и РФ.
Однако здесь есть один, так сказать, «подводный риф». Это Китай, у которого через 10 лет может быть уже полторы тысячи боеголовок стратегических сил. То есть столько же, сколько сейчас у России и у США. При этом его средства средней дальности никак не ограничены.
Итак, уже получается пять сторон в этом многоугольнике. И тогда возникает проблема: если мы будем настаивать на том, чтобы одним общим потолком ограничить силы Франции, Великобритании и США, то вполне можно ждать ответного жеста. Кстати, он и без этого уже был сделан, когда Трамп сказал, что без ограничения Китая они не продлят СНВ-3.
Китай с 2021 года начал широкое строительство ракетных баз в пустыне Гоби, там сотни шахтных пусковых установок, в которых, соответственно, могут быть размещены многозарядные ракеты, и это создает перспективу очень быстрого роста его стратегических сил. Для этого есть и экономические, и технические возможности. А еще Китай строит ракетные подводные лодки, развивает дальнюю стратегическую авиацию с крылатыми ракетами.
Чисто теоретически можно предположить, что, если мы будем настаивать на включении в договор Великобритании и Франции, нам скажут: хорошо, но давайте тогда вести переговоры три на два. Тем более вы же сами говорите, что ваше стратегическое партнерство с Китаем гораздо глубже и крепче, чем военные союзы времен холодной войны. Тогда получится, что, скажем, в том же потолке в 1500 боеголовок, который станет «общенатовским», американцы должны будут сократить свою долю с учетом французских и британских боеголовок примерно до 1000 единиц. А если Китай через 10 лет развернет свои силы до уровня в 1500 боеголовок, то под общим потолком России тогда придется полностью обнулить свои силы или настаивать на жестком ограничении китайских вооружений. Мы сможем его уговорить, если он вознамерится сравняться с тремя державами НАТО, вместе взятыми? С учетом характера нынешних российско-китайских отношений — очень сомневаюсь.
— Это, прямо скажем, представляется невыполнимой задачей.
— Скорее всего. Китай скажет: в отличие от отношений Франции и Британии с США, мы не можем рассчитывать на ваши ядерные гарантии безопасности и должны сами о себе позаботиться. Итогом станет не пятисторонний договор, а полный развал контроля над ядерными вооружениями, причем Россия будет не в самом выигрышном положении.
— Появилась еще одна малоприятная тема — о возможном возобновлении ядерных испытаний.
— Это было сказано со ссылкой на какие-то новые разработки и намерения США в части совершенствования ядерного оружия. Они, а вслед за ними целый ряд стран не ратифицировали Договор о запрещении ядерных испытаний от 1996 г., который Россия (как, кстати, и Великобритания и Франция) ратифицировала. Но все девять ядерных государств придерживаются моратория на любые ядерные взрывы, хотя есть сомнения по поводу планов КНДР. Я уверен, что в этом вопросе наша позиция исключительно выигрышна в политическом отношении. Понятно, что если США возобновят испытания, то и мы выйдем из Договора и сможем последовать их примеру. Они это прекрасно понимают, их не надо лишний раз предупреждать. Другое дело, что от испытаний до развертывания в боевом составе новых боеприпасов требуется много времени, и мы не отстанем, так что они получат возможность победить в ядерной войне. При нынешних количествах ядерного оружия и его разнообразии «запас прочности» ядерного сдерживания очень велик.
— Боеприпасы стареют, появляются новые виды носителей, обстановка все больше накаляется. Неужели если имеешь ядерные боеприпасы, то их непременно надо время от времени проверять с помощью испытаний?
— Понятно, что технология ядерных боеприпасов развивается, что-то в них надо заменять, используются новые материалы, ставятся какие-то новые элементы. Если это не испытано в натуре, то стопроцентной надежности на срабатывание не будет. Но это важно, только если вы хотите вести ядерную войну и победить в ней — тогда нужно быть абсолютно уверенными, что все сработает, как запланировано. Если же у вас ядерное оружие для сдерживания, то можно и дальше обходиться без натурных испытаний.
То есть вы можете быть не во всем уверены, но другая сторона тоже не знает, что у вас сработает, а что нет, она будет вынуждена исходить из того, что все сработает. К тому же в прошлом многие сотни испытаний были проведены до их прекращения. Все варианты этих так называемых ядерных пакетов были проверены сотни раз.
Если нам нужно беспокоиться о надежности боеприпасов, то что говорить об остальных семи ядерных государствах, которые провели гораздо меньше испытаний? Им тогда тоже возобновить ядерные взрывы? Рухнет Договор о запрещении ядерных испытаний, а вслед за ним и ДНЯО.
Через пару десятков лет будет не девять, а пятнадцать-двадцать ядерных государств, конфликтующих между собой. Это оружие неизбежно окажется и в руках террористов. Вместо укрепления надежности сдерживания мы получим его полный коллапс. Поэтому лучше не играть со столь серьезными делами, не наступать на «ядерные грабли» — удар по лбу будет смертельным для человечества.
Источник: Новая газета
