Александр Дынкин: Предсказанному верить
Без реформ России придется догонять не США, а Мексику и Бразилию
Завтра в Москве открывается Международный форум «Примаковские чтения». Приедут ведущие эксперты и политики из 19 стран мира, чтобы вместе с российскими коллегами обсудить, каким будет «Мир в 2035 году» и как уберечь его от экономических и политических катаклизмов.
Организаторы «Примаковских чтений» — Центр международной торговли, Торгово-промышленной палаты России и ИМЭМО им. Е.М. Примаков РАН.
Накануне обозреватель «Российской газеты» встретился с участником форума, одним из наиболее признанных прогнозистов в России — академиком РАН Александром Дынкиным, президентом Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений имени Е. М. Примакова РАН (ИМЭМО).
Говорили о том, что в обозримом будущем в мировой иерархии экономика Россия переместится с 12-го на 15-е место, если сохранит текущую модель роста. А также о грядущих кризисах, о сроках отмены санкций, о судьбе нефтяного рынка.
И, конечно, об академике Евгении Примакове, в память о котором и проходят ежегодные чтения, уже вошедшие в десятку самых авторитетных форумов мира.
Александр Александрович, о чем говорят долгосрочные прогнозы, которые готовит ваш институт?
Александр Дынкин: Темпы роста экономики России будут на обозримую перспективу ниже мировых, примерно на уровне ведущих стран Европейского союза, если ничего не предпринимать. Для ЕС менее двух процентов роста ВВП в год — это неплохо, но с нашим отложенным спросом домашних хозяйств на здравоохранение, образование, жилье, экономическим спросом на инфраструктуру, технологическую модернизацию можно бы было достичь 3-4 процентов.
Модель роста, основанная на экспорте углеводородов, неплохо работала с 2000-х годов. Она была неизбежна и необходима, когда после тяжелейшего трансформационного шока 90-х годов и общество, и экономика должны были немного «прийти в себя». Тем не менее, если говорить о причинах рецессии 2015-2016 годов, то наполовину она была связана с неэффективностью экономики, еще на треть — с падением цен на углеводороды, завершением очередного глобального сырьевого цикла, и лишь процентов на 20 — с санкциями.
Сегодня наша задача — перевести экономику в другую модель без потрясений и кризисов. Но здесь надо быть аккуратным, потому что многие говоруны призывают слезть с нефтяной иглы. Это нонсенс. Все страны стараются залезть на нефтяную иглу, а мы почему-то должны слезать. Вот американцы с радостью на нее садятся.
В инерционном варианте мы на этой игле будем сидеть, по крайней мере, до 2035 года, ничего не помешает?
Александр Дынкин: Катастрофически — нет, потому что все альтернативные источники энергии, электромобили имеют свои ограничения и негативные стороны. Я думаю, на 20 лет здесь нет сверхсерьезных угроз.
Наши конкуренты — Бразилия и Мексика
Насколько усилится разрыв между нами и США как глобальным лидером, если экономика России останется на инерционном пути? Александр Дынкин: У нас в два с лишним раза меньше численность населения, чем в США, почти в четыре раза ниже производительность труда. Перемножим одно на другое, получим 8-кратный разрыв в экономической мощи двух стран.
Это сейчас, а через 20 лет?
Александр Дынкин: США останутся технологическим, военным лидером, лидером по размеру ВВП — измеряемого по текущим обменным курсам, не по паритету покупательной способности, здесь уже Китай впереди.
Важнее, какое место будет занимать Россия в мировой экономике. Если ничего не менять, то к 2030 году экономика по паритету покупательной способности опустится с 6-го на 7-е место, пропустив вперед Бразилию, а по текущему обменному курсу — с 12-го на 15-е, после Мексики. Сегодня именно эти две страны — наши реальные конкуренты и по институциональным, и по структурным реформам.
Ну, значит, катастрофы все-таки не произойдет.
Александр Дынкин: Нет. Мы можем стать такой средненькой, низкотехнологичной страной.
Санкции — это очень надолго
Сколько еще может продлиться режим санкций?
Александр Дынкин: По нашим оценкам, достаточно долго.
Десятилетия?
Александр Дынкин: Минимум десять лет. Это объективная реальность, в которой мы живем. Но мир стал полицентричен, он не замкнут на экономике Запада.
Сейчас есть альтернатива. Япония ввела сокращенный объем санкций, Южная Корея ограничилась отменой визитов двух заместителей министров, Китай, Тайвань — ноль санкций. Поэтому есть опция развития туда.
Вторая история — санкции подталкивают к необходимым внутренним преобразованиям. Например, если бы не они, мы бы так и не создали национальную платежную систему, которую имеет каждая крупная страна. Ряд секторов освободился от внешней конкуренции — сельское хозяйство, радиопром, тяжелое машиностроение, химическая промышленность. Они неплохо себя чувствуют в условиях санкций. Нельзя говорить, что санкции — это только ущерб. Конечно, это ущерб с точки зрения долгосрочных заимствований, но, с другой стороны, это дисциплинирует компании, заставляет их жить по средствам, уменьшать внешнюю кредиторскую задолженность.
А с точки зрения технологического обмена?
Александр Дынкин: Это самая серьезная проблема. Но есть неплохие технологии корейские, китайские, японские, тайваньские. И здесь остается выбор, не такой, конечно, широкий, как раньше. Многие западные бизнесмены, прежде всего немецкие, очень критически относятся к этим санкциям, стараются с нами сотрудничать.
Значит, и украинский кризис останется замороженным еще на десятилетия?
Александр Дынкин: На Западе, на экспертном уровне, уже пробивается мысль о том, что необходимо признавать реальность. А она в том, что нет никаких разумных сценариев возврата Крыма в состав Украины. Можно это не признавать политически, как американцы не признавали вхождение Прибалтики в состав Советского Союза, но надо признавать юридически, надо снимать ограничения с жителей Крыма — когда почти два миллиона человек не могут получить заграничную визу, это ненормально. Почему жители Северного Кипра, Косово получают эти визы, а жители Крыма нет? Надо двигаться вперед.
Есть Минские соглашения, которые подготовлены в основном Германией, их надо выполнять, но режим Порошенко политически боится это делать. Страны нормандского процесса, прежде всего Германия и Франция, должны подтолкнуть Киев к этому. Не только пряник, но и кнут. Надеюсь, в политических элитах этих стран возникнет понимание того, что нельзя все время во всем обвинять Россию. Сейчас, правда, Германии не до того, там в сентябре выборы, но во Франции выборы уже прошли.
За баррель дадут 20 долларов
Евросоюзу удастся освободиться от энергетической зависимости от России? Он такую цель себе поставил.
Александр Дынкин: Продавая углеводороды, мы покупаем там машины и оборудование. Если бы мы ввели санкции на импорт, скажем немецкого автомобилестроения, это было бы тяжелым ударом по экономике Германии. Они это прекрасно понимают.
Европа на обозримую перспективу останется нашим очень важным экономическим партнером. Мы проводили стресс-тесты и, по самым мрачным сценариям, доля ЕС во внешней торговле России ниже 30 процентов (с текущих 44) упасть не может. Поэтому разум должен возобладать.
Что ждет энергетический рынок, когда закончится срок действия договоренностей между странами ОПЕК и Россией?
Александр Дынкин: Это как раз удивительный пример того полицентричного мира, в котором мы с вами живем. В биполярном или в однополярном мире он был бы невозможен. Саудовская Аравия, а это ключевой игрок у ОПЕК, спонсирует те группировки, с которыми наши ВКС сражаются в Сирии. Несмотря на это, нам удалось договориться по ограничению добычи нефти, потому что это отвечает взаимным интересам.
Я думаю, эта договоренность будет сохраняться до лета 2018 года. После этого вырастет добыча сланцевой нефти в Соединенных Штатах, и это будет замыкающий игрок, который определит нефтяные цены. Они будут волатильными, но особенно низко не упадут. Потому что и мы, и Саудовская Аравия выдержим цену в 20 долларов за баррель (после осени 2018 года на короткий срок такой провал возможен), а американские сланцевые компании — пока нет. За падением последует опять подскок, среднегодовая цена все равно сложится на уровне 40 плюс.
Мир стал таким внезапным
Когда возможен следующий мировой кризис? И откуда он придет?
Александр Дынкин: Глава МВФ Кристин Лагард сказала, что экономический рост слишком долго был слишком низким и для слишком немногих. Это говорит об исчерпании общественного договора, социального контракта, который существовал и в США, и в европейских странах. Он был основан на том, что каждое следующее поколение все-таки жило лучше родителей, а сегодня эта динамика сломалась. В Штатах ВВП на одно домохозяйство не растет 20 лет, еще хуже ситуация в Европе. Отсюда — выход Великобритании из ЕС, избрание Дональда Трампа. Континентальная Европа на эти вызовы дает другой ответ — не изоляционистский, как предлагают Тереза Мэй и Дональд Трамп, а интеграционистский. Но кризис очевиден.
Следующий глобальный кризис — это та вещь, которая плохо поддается прогнозированию. Если и возможны откуда-то угрозы мировой экономике, то, на мой взгляд, из Китая. Там есть очевидный перегрев фондового рынка, большое количество «токсичных» долгов не только корпораций, но и регионов, однако при тех централизованных инструментах, которые сохраняются в Китае, думаю, они сумеют избежать краха финансовой системы. Так что в ближайшие четыре-пять лет я не вижу нового мирового экономического кризиса.
Но, скажем, до 2035 года он неизбежен?
Александр Дынкин: Неизбежен, это имманентное свойство рыночной экономики. Регулирование экономики, финансовой сферы пока не научилось гасить даже самые острые проявления кризисов.
Вам как профессиональному прогнозисту кажется, что мир стал более непредсказуемым? Или каким он был непредсказуемым, таким и остался?
Александр Дынкин: Мы живем в условиях полицентричного мирового порядка, когда возникает множество центров различной степени силы. Помимо классических США, Китая, России, ЕС, к таким центрам можно отнести Индию, Иран, Саудовскую Аравию.
Конечно, это более неустойчивая, непредсказуемая конструкция, чем двухполярный мир. Поэтому возможны, скажем, конфликты между Ираном и Саудовской Аравией, Северная Корея может спровоцировать конфликт в Северо-Восточной Азии, сохраняются напряженные отношения между Индией и Пакистаном. Надеюсь, решение этих двух последних стран вступить в ШОС снизит остроту их конфликта, как это было в случае с Германией и Францией — одной из политических целей создания ЕС было снять вековую конфронтацию между ними.
Почему же, несмотря на эту непредсказуемость, прогноз ИМЭМО простирается так далеко — до 2035 года?
Александр Дынкин: Так кажется, что это недосягаемый для анализа срок, что это очень далеко. Мы не пытаемся фантазировать, у нас за несколько десятилетий накоплен определенный методический опыт прогнозирования.
Профессиональные прогнозисты знают, что наиболее достоверной статистикой, обращенной в будущее, является демографическая статистика. Опираясь на нее, мы можем прикинуть количество рабочей силы в разных странах, это работает с минимальными ошибками.
Второй показатель, который для нас важен, это производительность труда, он весьма инерционен, и его развитие можно просчитать.
Таким образом, мы получаем размеры валового внутреннего продукта 158 стран через 20 лет с достаточно высокой степенью вероятности. Я могу сказать, что в 2001 году мы с точностью до десятой процента спрогнозировали темпы роста мировой экономики до 2015 года. Весьма точны были наши оценки по экономике России, мы ошибались лишь в десятых процента, но на таком длинном горизонте времени — это неплохой результат.
Вы входите в рабочую группу Экономического совета при президенте по подготовке реформ, которую возглавляет Алексей Кудрин. Программа готова, но еще не опубликована. У вас какие впечатления от нее?
Александр Дынкин: Мы прошли в 2017 году период массовой смены лидеров ведущих стран, но ни в одной стране не было предложено такой широкой и основанной на надежных расчетах панорамы трансформации общества и экономики, как это пытается сделать Алексей Кудрин. Он хочет сменить колею развития страны, но без радикальных потрясений. Для России это важно, потому что мы — страна стагнации и революций.
Конечно, эта программа будет дополняться какими-то элементами из других программ, их много. Но большинство из них предлагают варианты «ускорения на базе машиностроения», которое мы уже проходили. Искусственные схемы, связанные с печатанием денег, с массированными инвестициями в какие-то приоритеты, которые, на самом деле, у каждого свои, с удержанием «инвестиционных» денег от попадания на валютный или потребительский рынок, — это все химеры, с моей точки зрения.
Должна быть эволюция без рывков. Философия Кудрина обратна шоковой терапии.
Примакова не хватает не только в России, но и в мире
Исполнилось два года, как ушел из жизни Евгений Примаков. Что из его идейного наследия можно использовать и сейчас?
Александр Дынкин: Его не хватает, и не только в России, его не хватает в мире. Я часто слышу это от зарубежных партнеров. Евгений Максимович был человеком, который стремился к мирному разрешению самых острейших конфликтов. Правительство Примакова не только вывело страну из тяжелейшего политического и экономического кризиса 1998-1999 годов, но и создало предпосылки для бурного роста в 2000-2008 годы.
У него были свои предложения и по украинскому кризису, с которыми он последний раз выступил 13 января 2015 года. Те три пункта, которые он тогда сформулировал, насколько я понимаю, до сих пор находятся «на столе» у Сергея Лаврова.
Он одним из первых заговорил о том, что в полицентричном мире, в котором над неизбежно расходящимися интересами стран должен преобладать набор стратегических ценностей, к которым он относил нераспространение ядерного оружия, борьбу с терроризмом, с экстремизмом. Именно благодаря ему сотрудничество России с Индией и Китаем стало новым явлением в мировой политике, в мировой экономике. Так он видел архитектуру полицентричного мира.
Еще он любил повторять очень точную фразу о том, что степень конспирологии в анализе той или иной проблемы — это мера некомпетентности.
Вы тоже не верите в заговоры?
Александр Дынкин: Нет. Но без них скучно жить журналистам.
