Фотоматериалы

Фотографии с мероприятий, организуемых при участии СВОП.

Видеоматериалы

Выступления членов СВОП и мероприятия с их участием: видео.

Проекты

Масштабные тематические проекты, реализуемые СВОП.

Home » Главная, Новости

Алексей Арбатов: Точка возврата

23.03.2016 – 10:45 Без комментариев

Алексей Арбатов

| Огонёк

О том, что общего между фултонской речью Черчилля и мюнхенской речью Путина

Крошечный мужской колледж, в котором на тот момент числились всего лишь 212 студентов, в заштатном американском городке Фултон 70 лет назад стал той самой точкой, где сделала крутой поворот мировая история. И все потому, что бывший премьер Великобритании Уинстон Черчилль избрал это захолустье для произнесения своей знаменитой речи. Принято считать, что с нее началась холодная война, державшая мир в напряжении 45 лет — до распада СССР и Варшавского договора летом 1991 года. Сегодня, в условиях нового и резкого похолодания в отношениях между Россией и Западом, о Фултоне вспоминают все чаще, говорят уже не только об исторических параллелях, а о «прямых цитатах» из далекого прошлого, звучащих в наши дни. «Огонек» задался вопросом: справедливо ли это?

Ответить на этот вопрос редакция попросила директора Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, академика РАН Алексея Арбатова

Алексей Георгиевич, отмечая юбилей фултонской речи, многие ищут аналогии со временами начала холодной войны в нынешней ситуации. Вы видите такие аналогии?

— Отношения России и Запада сегодня во многом напоминают времена холодной войны. В послевоенном мире к этому привело отсутствие договоренности о том, что будет происходить в установленных ялтинскими и потсдамскими соглашениями сферах влияния каждой из стран-победительниц. Сталин в своей «зоне ответственности» стал менять общественно-политический строй — в государствах Центральной и Восточной Европы он создавал для Москвы «лояльный буфер», который не сохранился бы при демократическом строе в этих странах. А это возмутило и напугало Запад: в советской «зоне влияния» быстро начались массовые репрессии, уничтожение оппозиции, госперевороты, установление марионеточных режимов, лояльных Москве, внедрение социалистической госэкономики. Для таких мероприятий нужно было изолировать свою зону от Запада — отсюда то, что Черчилль назвал «железным занавесом».

Но Россия не является сегодня центром распространения идеологии…

— Но и холодной войны в понимании 40-х годов сегодня нет! Скорее, мы можем говорить о некоей «гибридной холодной войне», когда не прерываются экономические и торговые связи, проводятся совместные полеты в космос, а резервные фонды России хранят в американских долларах и западных ценных бумагах (последнее в годы прошлой холодной войны было невозможно даже представить). Но и сегодня, как и в марте 1946 года, между Россией и Западом отсутствует договоренность о том, что должно происходить во многих важных зонах мира. Более того, не определены сами зоны. После распада СССР Россия сделала попытку закрепить свое особое влияние в границах бывшего СССР, но вместо ее «зоны ответственности» получилась зона столкновения интересов. Часть бывшего европейского советского пространства примкнула к Западу (страны Балтии), часть стала союзниками России (Армения и Белоруссия), остальные остались «проблемной зоной» (Украина, Молдавия, Грузия и Азербайджан). В Центральной Азии растет вероятность столкновения интересов России и Китая, инвестировавшего туда колоссальные средства. Извлекая уроки из последних кризисов Грузии и Украины, сегодня явно требуется вернуться к теме нового договора о европейской безопасности, закрепить нейтральное военно-политическое положение не присоединившихся пока стран, чтобы они не опасались России, а Россия — их вступления в НАТО. Нужно гарантировать территориальную целостность стран постсоветского пространства при условии, что они не попытаются изменить свой статус и границы (путем объединения Молдавии и Румынии, например). Нужно также по мере возможности согласовать пределы вмешательства во внутренние дела других государств, но одновременно создать международные гарантии соблюдения прав человека. Требуется снять противоречие между правом государств вступать в союзы и правом стран реагировать на то, что они воспринимают как угрозу извне (например, на расширение НАТО). И делать все это надо безотлагательно, а не ждать нового кризиса, когда ситуация снова накалится до предела.

До железного занавеса, по-вашему, дойдет?

— Нет, если только его не опустит Россия, как некогда сделал Сталин. Черчилль в фултонской речи лишь констатировал, что СССР отгородился. Впрочем, если бы сэр Уинстон промолчал в Фултоне, Сталин все равно повернулся бы к Западу спиной. Он считал, что нужно предельно затянуть гайки внутри страны, и панически боялся нового «восстания декабристов» с участием возвращавшихся с европейских фронтов героев-победителей. Но и сегодня в России звучат призывы вновь отгородиться от Запада — закрыть выезд, прекратить свободный обмен валюты, преследовать тех, кто так или иначе связан с Западом («нежелательные иностранные организации», «иностранные агенты»).

Но и Запад ввел антироссийские санкции…

— Это не железный занавес, а попытка заставить Москву изменить политику в отношении Украины. Запад насторожило позиционирование России в качестве противовеса США и ЕС, ее претензия на лидерство в незападном мире — вместе с Китаем, странами ШОС и БРИКС. Хотя экономической мощи России не хватает — она стремится возместить это дипломатией и военной силой, расширяет экспорт вооружений и мирных атомных технологий, демонстрирует огромный ядерный арсенал и обновленную армию. Но ни демонстрация силы, ни малоприятная западному уху риторика о готовности защищать повсюду интересы русскоязычных, не привели бы к санкциям. Они были привязаны к решению конкретного вопроса — Донбасса и Луганска. Как только он будет решен, Украина перестанет быть «занозой» в отношениях между Россией и Западом, наибольшая и самая болезненная для России часть санкций будет снята, хотя малая и незначительная, введенная после присоединения Крыма, останется. Иными словами, Запад беспокоят действия России за ее рубежами. И тут аналогия с фултонской речью (Черчилль назвал три зоны столкновения интересов — Турция, Иран и Европа) очень отдаленно просматривается.

Нет Черчилля в своем отечестве?

— Нигде сегодня нет политика, сопоставимого по масштабам с такой личностью, как сэр Уинстон. Он был истинным мэтром Realpolitik. Да и проблемы дня сегодняшнего не чета тем, с которыми англичане сталкивались 70 лет назад: сейчас Лондон волнуют беженцы, ответ на вопрос, оставаться ли Великобритании в ЕС, и прием в Евросоюз Турции. А в 1946-м опасались третьей мировой. Впрочем, аналог фултонской речи все же прозвучал — с известными оговорками так можно назвать мюнхенскую речь Владимира Путина в 2007 году. Он в известном смысле сделал то же, что и Черчилль,— провозгласил несогласие с формировавшимся статус-кво. Путин объявил: Россия более не потерпит, что Запад с ней не советуется при решении вопросов, затрагивающих ее интересы, не считается с ее возражениями (например, в деле расширения НАТО, раздела Югославии, признании независимости Косово) и что так нельзя строить единое евроатлантическое пространство. Лично я далек от того, чтобы сравнивать Путина и Черчилля, но в Мюнхене была предпринята попытка пересмотра де-факто складывавшегося взгляда на отношения между государствами, как и в Фултоне.

— И у этой речи тоже были последствия?

— Ну, конечно, не такие, как в годы холодной войны. Однако, когда Путин в третий раз вернулся в Кремль после четырех лет раздумий в некоей условной «александровской слободе», он изменил курс — вместо европейского пути, слов о единых нормах демократии, которые он произносил еще в 2007 году, была провозглашена опора на традиционные ценности. Причем тут дело не в отношении к гомосексуалистам, а в новом прочтении уваровской триады (православие, самодержавие, народность) применительно в современным условиям. Иных традиционных ценностей я как-то не увидел. Минувшей осенью Путин продолжил тему Мюнхена с трибуны ООН, перейдя через короткое время от слов к делу — началу военной операции в Сирии. В то же время российские власти, наверное, подспудно осознают, что с европейского пути лучше надолго не сворачивать. Иного пути к модернизации экономики и государства для нас просто нет. С нефтегазовой иглы нас не снимет ни «оборонка», ни сотрудничество с Китаем. Кстати, случай с Эрдоганом показал, что хорошие личные отношения с лидерами авторитарных режимов не являются гарантией от политической конфронтации и даже вооруженного столкновения. Но то Турция, а ведь есть и Китай…

Вернемся все же к Фултону. Запад тогда, по сути, провозгласил, что с Россией иначе как силой нельзя! Разве что Рузвельт пытался по-другому, втягивая СССР в западный мир…

— Стратегия Рузвельта была во многом утопией: достаточно вспомнить, какой личностью и каким политиком был Сталин, ГУЛАГ, репрессии, переселение народов… Построенная Сталиным система была несовместима с сохранением союзнических отношений с Западом после разгрома общего врага. Черчилль прагматично и даже цинично смотрел на ситуацию, поэтому и ратовал за политику военно-политического сдерживания СССР. Правда, в далекой перспективе и Черчилль надеялся на ООН, предлагал наделить ее армией и даже полагал возможным передать ООН ядерное оружие, но не раньше, чем уйдет Сталин и СССР изменится. В последнем он отчасти оказался прав: через 7 лет после Фултона — день в день — вождя всех народов не стало, а его преемники сразу убавили напряженности в отношениях с Западом. Хотя и они вместе с США вели политику, не раз ставившую мир на грань ядерной войны (например, Карибский кризис). Но все же сталинская система постепенно смягчалась.

Запад и сейчас не готов делать ставку на вовлечение России, а только на противостояние с ней?

— В начале 1990-х Запад пробовал — оказывал экономическую и политическую помощь. Была мечта создать единое евроатлантическое пространство от Ванкувера (или Бреста) до Владивостока. Не получилось. В чем-то неправильно повел себя Запад: вмешательство во внутренние дела России было подчас грубым, НАТО явно спешило воспользоваться слабостью России и начало без причины расширяться, совершило агрессию против Югославии, Ирака, позже — Ливии с известными результатами, о которых говорил Путин в ООН. Это была ошибка, потому что в ответ США и их союзники получили рост антизападных настроений в России. Отчасти неумение ЕС и США смотреть на Россию как на равного партнера объясняется тем, что в ней видели страну, проигравшую в холодной войне. А в России считали и считают, что без СССР времен Горбачева и России времен Ельцина холодная война не завершилась бы, что именно Россия, встав на путь перемен, закончила холодную войну. Но помимо разногласий в этой оценке есть еще и объективное неравенство экономик.

Но и в ЕС не все равны…

— Конечно, Люксембург экономически не равен Германии, но внутри Евросоюза и НАТО у них по одному голосу. Сравните с тем, как обстоят дела в союзах с участием России (ОДКБ, СНГ, Евразийский союз): Москва нередко предпринимает действия, не спрашивая согласия союзников (Грузия, Крым, Восточная Украина). Неудивительно, что она получает обратную реакцию: никто из них не признал присоединение Крыма, не вышел из Договора о сокращении обычных вооружений в Европе вслед за Россией, не ввел контрсанкций против Запада… Но экономическое неравенство внутри международных союзов — одно, а в отношениях между Россией и Западом — другое. Я не приверженец китайской модели, но Дэн Сяопин 30 лет кропотливо поднимал экономику Китая, пользуясь тем, что давал Запад, пока КНР не стал второй экономикой мира, и только после этого Пекин заявил, что неравноправного отношения к себе не потерпит. Россия, еще не построив мощную экономику и продолжая зависеть от цен на нефть, требует равного отношения немедленно. Однако танковых армий, полетов бомбардировщиков у чужих границ и запусков стратегических ракет для этого недостаточно.

До нового поворота на Запад ждать полвека, как после Фултона до развала СССР?

— Предсказать сложно. С одной стороны, сирийская операция России явно преследовала цель не только нанести удар по террористам, продемонстрировать военную мощь и заявить претензию на лидерство вне своего региона, но и наладить контакт с Западом. Не могу не сказать, что это удалось — хоть в какой-то мере. С другой стороны, на Западе, видя, что рейтинги поддержки Путина и его новой политики зашкаливают за 80 процентов, пришли к выводу, что Россия развернется к ним лицом еще не скоро. При этом и Россия, и Запад, видимо, забыли о главном — об угрозе войны, которая тяготела над европейским континентом тысячу лет. Последние четверть века без масштабной европейской бойни — и прививка страха ушла. В Евросоюзе и НАТО расслабились настолько, что сейчас всерьез озабочены нехваткой военного потенциала и никак не могут согласовать совместные меры его увеличения. НАТО заявляет, что готово восстановить отношения при условии, что Россия прекратит демонстрировать силу соседям, что там расценивают как возобновление традиционной территориальной экспансии и даже называют «политикой реваншизма». Россия требует признать ее внешнюю политику как абсолютно оправданную и легитимную, как вынужденную самооборону. Разрешить эти противоречия и избежать эскалации можно только путем диалога. Главное, начать процесс деэскалации нынешней конфронтации. Мы живем на одном континенте, нам некуда отсюда уйти, мы или будем сотрудничать, или доведем дело до войны с катастрофическими последствиями. Думаю, что и Запад, и Россия изменят линию на военное противостояние, как только увидят, что за словами стоят дела.

Беседовала Светлана Сухова

Метки: , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , ,

Оставить комментарий!

Вы можете использовать эти теги:
<a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>