Андрей Клепач: Реальные ценности в основании человеческого капитала
Андрей Клепач, заместитель главы министерства экономического развития и торговли РФ
Так или иначе, военные расходы, нравится это кому-то или нет, в реальных условиях выступают достаточно важным катализатором или мотором экономического роста.
Фото: http://chelyabinsk.bezfor
Стратегия и политика
Прогноз отличается от гадания не только тем, что может реализоваться или нет, но и тем, что прогноз все-таки в первую очередь – это некоторая попытка оцифровать проводимую политику.
Я бы начал не с прогноза. Мало кто помнит, но «Стратегия-2020», которая обсуждалась в прошлом году – это экспертный документ и не политика правительства, а определенные рекомендации. Документ идеологический. Это именно идеология, а не нарратив, не описание – документ отражает цели правительства, его определенные обязательства. Это концепция долгосрочного социально-экономического развития до 2020-го года, так называемая КДР-2020, такой документ, как «Основные направления деятельности правительства до 2018 года».
«Прогноз отличается от гадания не только тем, что может реализоваться или нет, но и тем, что прогноз все-таки, в первую очередь, это некоторая попытка оцифровать проводимую политику»
В этих документах фактически правительство заявило, что ключевой или приоритетный курс развития страны – это так называемая инновационная и социально ориентированная модель экономического развития, которая должна позволить повысить качество человеческого капитала, существенно сократить разрыв в уровне жизни между россиянами и странами ОЭСР. Документ содержит множество разных параметров, которые, по сути дела, дают образ иной России – не только более благополучной, но и успешной с точки зрения развития человеческого капитала. При этом документ затрагивает не только капитал, не только инвестиции и разные способы оценки человеческого капитала, но также опирается на некоторые реалии социальной структуры общества, статус или стандарт жизни. Поэтому мы говорим не только о человеческом капитале – мы говорим и о человеческом богатстве, что подразумевает гораздо большее, чем капитал.
Доля среднего класса (она по разным оценкам сегодня составляет 22-26%) по прогнозам КДР и «Основных направлений деятельности правительства» в 2016-18 гг. будет увеличена до 30% с лишним. Фактически на эти параметры мы выйдем, скорее, к 2020-му году. Далее к 2025-2030-му гг. доля среднего класса должна составлять уже около 40-50% населения. Важно, что мы говорим не просто о линейном росте, потому что доходы у всех категорий населения разные. Но пока, тем не менее, большая часть учителей, врачей, военнослужащих, ученых к среднему классу не относится.
«Понятно, что при таком уровне инвестиций расходов на человеческий капитал, нельзя создать инновационную или социально ориентированную экономику, или, как принято говорить, умную экономику»
Такие параметры экономического развития означали бы, по сути, что будут созданы условия, когда и учитель, и врач, и военнослужащий по своему статусу и по своим доходам, по возможностям самореализации будет входить в состав среднего класса. При этом власть, правительство от этих целей не отказывается. Но путь к достижению заявленных целей, реальные развилки политики оказываются значительно сложнее. Прогноз, на который Владимир Александрович Рыжков ссылался, пока не имеет официального статуса. Прогноз долгосрочный, он был утвержден правительством в апреле 2014 г. и будет выглядеть несколько «покрасивше» и получше, чем тот прогноз, который носит рабочий характер, который Владимир Александрович [Рыжков] сейчас комментировал.
«…по большинству параметров, характеризующих инвестиции в человеческий капитал, на ближайшие 3-4 года заложена стагнация или сокращение в реальном выражении»
Но прогноз – это всегда некоторая развилка. Это не то, что будет – а наверное, то, чего не должно быть. Если уж говорить в каких-то красивых фразах, перефразирую известное высказывание – величие и правильность наших планов и стратегий искупляется необязательностью их выполнения. Но если серьезно, не все так просто.
Да, мы в полной мере не соответствуем тем приоритетам и не реализуем те мероприятия, которые были записаны в этой долгосрочной стратегии. Траектория экономического развития сейчас складывается в существенной мере по-другому. Можно приводить много цифр – по большинству параметров, характеризующих инвестиции в человеческий капитал, на ближайшие 3-4 года заложена стагнация или сокращение в реальном выражении.
Если мы посмотрим цифры расходов на образование, здравоохранение, то в реальном выражении или в процентных пунктах к ВВП они будут сокращаться и только где-то с 2018-го года стабилизироваться, если будет в полной мере выполняться та бюджетная конструкция, которая сейчас одобрена. Потому что расходы здесь и на учителей, и на врачей – это полномочия, главным образом, региональных бюджетов. Поэтому если делать оценку не только федерального бюджета, но и возможности, и потенциала регионов, то можно говорить, что мы получим сокращение расходов на образование, здравоохранение, стагнацию в реальном выражении расходов на науку.
Понятно, что при таком уровне инвестиций расходов на человеческий капитал, нельзя создать инновационную или социально ориентированную экономику или, как принято говорить, умную экономику. Ум будет экспортироваться за рубеж, а экономика будет развиваться по-другому. Фактически это означает, что вопрос не только в масштабах финансирования. У нас есть достаточно жесткие бюджетные ограничения, приняты бюджетные правила. В целом из-за более медленного развития экономики доходный потенциал (не нефтегазовый) сократился.
А нефтегазовый доход сокращается еще быстрее, потому что добыча нефти сейчас очень незначительно выросла, такая же ситуация в газовой сфере. Снижение цен на газ означает, что газовая доля в бюджете и в ВВП будет сокращаться. Неизбежно возникает вопрос: за счет какой экономики, за счет каких секторов экономики мы это относительное сокращение нефтегазового комплекса компенсируем?
Экономические развилки
Здесь возникают развилки: куда тратить ренту, куда тратить эти ресурсы, где они дают наибольшую отдачу, наибольшую эффективность? Традиционно у нас сейчас растут оборонные расходы, причем растут в реальном выражении, в процентных пунктах к ВВП. Однако в свое время были разные траектории, разные дискуссии о темпах повышения, тогда наше министерство вместе с ВПК занимало более консервативную позицию, чем та, которая была окончательно принята. Дело здесь даже не в цифрах. В любом случае возможность снизить или сократить военные расходы и за счет этого «осчастливить» тех, кто занят в сфере образования и здравоохранения, очень ограничена. Почему?
«…военные расходы, нравится это кому-то или нет, в реальных условиях выступают достаточно важным катализатором или мотором экономического роста»
Так или иначе, военные расходы, нравится это кому-то или нет, в реальных условиях выступают достаточно важным катализатором или мотором экономического роста. Потому что при провале в этом году в среднем машиностроении, в автомобилестроении, в транспортном – оборонка растет более чем на 10% в год. Но это не просто оружие. Это так или иначе большая часть наших инженерно-технических кадров и квалифицированной рабочей силы. При этом грань между оборонкой и необоронкой, гражданской отраслью, носит сейчас условный характер. Ни одно предприятие разделить нельзя: ни в авиастроении, ни в вертолетостроении, ни в двигателестроении. Здесь единые технологии, единые коллективы, продукты только разные.
Более того, идет конверсия, передача, трансфер технологий, передача технологий уже из гражданского сегмента в оборонный. Особенно это заметно в авиа- и двигателестроении. Поэтому вклад в ту же оборонку – это отчасти или в значительной мере тоже вклад в интеллектуальный человеческий капитал. Хотя понятно, что изменение приоритетов ставит существенные ограничения для расходов на собственно образование, здравоохранение и гражданскую науку.
При этом дельта, которая здесь возникает (не такая большая – где-то от полпроцента до полутора процентов ВВП, от 300-400 млрд. рублей до 600-700 млрд. рублей) нужна, чтобы доинвестировать, покрыть наиболее узкие места, болевые точки в развитии здравоохранения, образования и фундаментальной науки.
При этом второй момент, который постоянно здесь поднимается – это то, что эффективность сектора «болевых точек» очень низка. Понятно, что эффективность науки нельзя мерить количеством цитирования, тем более, только в одной из поисковых систем. То же самое касается качества образования, которое нельзя мерить только теми рейтингами, куда входят наши вузы. Отсюда возникает вопрос: а какой действительно уровень качества нашего образования, здравоохранения, научных исследований, наработок?
По моей оценке, он достаточно высокий, но все равно, перед нами стоит очень серьезная задача повышения конкурентоспособности нашей науки в мире, наших вузов, повышения качества нашего здравоохранения. И здесь возникает очень серьезная развилка между качеством, элитностью и доступностью. Мы сейчас, по сути дела, тоже выбрали позицию, что мы в образовании запускаем программу «5 из 100». Фактически она превращается в программу «15 из 100», что означает, что несколько вузов должны выйти на уровень преподавания, жизни студентов, научной деятельности, который позволят им либо войти в международный рейтинг, либо, как минимум, ему соответствовать.
То же самое в здравоохранении: мы вложили в последние годы очень большие деньги в высокотехнологичные медицинские центры. Везде есть оборотная сторона: низкая загрузка оборудованием в этих центрах, дефицит кадров, вахтовый метод из Москвы. Но все равно количество операций, причем сложных, высокотехнологичных, в результате стали проводиться. Мы впервые стали идти достаточно быстрыми шагами в этом направлении, хотя количество операций на тысячу жителей у нас в разы меньше, чем в Германии, в других странах.
При этом, естественно, возникает вопрос: а что с доступностью как высшего образования, так и высокотехнологичной медицинской помощи, что со средним звеном в медицине для большинства людей?
« (Страховой принцип)…оплата врача скорой помощи зависит от количества вызовов. Если их нет, можно закрывать лавочку… Понятно, что это нонсенс»
Есть несколько моментов, которые необходимо выделить. В части образования у нас есть несколько проектов – «Новая школа». Проект предполагает отдельную программу для работы с талантливыми ребятами, отдельную программу для развития как дополнительного, так и дошкольного образования. Но во всех этих направлениях существует огромная проблема – это качество идей, образовательных технологий, с которыми мы в эти программы будем входить. Плюс они все финансируются на 30% ниже той суммы, которая заявлялась и была одобрена правительством в рамках так называемой Государственной программы по образованию. То же самое в здравоохранении. Мы переводим (мы заявили об этом, даже приняли закон) медицину на один канал финансирования. Это страховой принцип. С 2015 года вся высокотехнологичная помощь погружается в страховую медицину, то есть, оплата врача скорой помощи зависит от количества вызовов. Если их нет, можно закрывать лавочку, либо наоборот – создавать искусственные звонки, чтобы работа людей хоть как-то оплачивалась. Понятно, что это нонсенс.
Еще больший нонсенс, что к 2018-му, к 2015-16 гг. в тарифе останется «ноль» на расходные материалы, лекарства. Все съест заработная плата. У нас такого не было даже два года назад. Это не означает, что именно так все произойдет. Это риски, проблемы. Это означает, что всю сложившуюся систему надо перенастраивать. И эта перенастройка, помимо всех наших радужных или нерадужных ожиданий по эффективности, крайне необходима – везде нужны очень серьезные организационные и качественные изменения. Но это все намного более затратно, чем то, что сейчас заложено в бюджет и способны платить регионы, способен платить человек. Хотя учитывая, сколько денег наше население, во всяком случае средний класс и элита, оставляет в Германии и Израиле на лечение, ниша для развития такого рынка есть.
«…должен возникать единый социальный стандарт. Иначе мы социальное пространство России тоже потеряем»
При этом есть еще один аспект, помимо качества и доступности – резкий рост дифференциации по регионам России. Если в Москве зарплата в школе уже где-то 59 тысяч рублей, то понятно, что если мы берем Ивановскую область, Владимирску – там зарплата варьируется от 10-13 и доходит до 15 тысяч рублей. Разрыв фактически в четыре с лишним раза. Поэтому во многих поликлиниках людей нет, все пытаются убежать и устроиться как-то в Москве или в Московской области. Но самое главное – это не только сложившийся перекос, а то, что дальше мы таким образом разрываем как бы единое образовательное, и в каком-то смысле социальное пространство и пространство здоровья. За одну и ту же работу врач, учитель в соседних регионах будет получать в разы различающуюся зарплату. Если это Татарстан, богатый благодаря нефти, у тебя одна зарплата – а проедешь несколько километров, поселки, в Кировской области, у тебя зарплата как у врача или учителя будет почти в два раза ниже.
На мой взгляд, должен возникать (я в данном случае высказываю частное мнение) единый социальный стандарт. Иначе мы социальное пространство России потеряем. Понятно, что дифференциация сохранится. В нынешних условиях она неизбежно будет расти, но не может вся политика в этой области строиться на региональной точке отсчета. Должны быть некоторые нормы, чтобы труд врача, учителя имел единый статус, единый уровень социальных возможностей, неважно где человек работает – на Дальнем Востоке, в Вятке, в Татарстане или, тем более, в Москве.
Если говорить о требованиях к человеку, к кадрам, есть еще один очень важный момент. Он связан, скорее, с культурой, с подходом, с ориентацией и молодежи, и с ориентацией технического сословия именно на труд, а не просто высокий уровень доходов, тем более на легкие деньги, которыми, к сожалению, за 90-е, отчасти и 2000-е годы значительная часть населения оказалась заражена.
В качестве лирического отступления расскажу одну историю. Где-то два года назад мы спускались на плато Укок – святое плато или плато покоя, где ничего нельзя строить. Мы были там с одной алтайской семьей, отца зовут Владимир, он зоотехник, с высшим образованием. Сын (ему лет 11, он все лето пасет овец и сарлыков) начинает папу мучить, спрашивать: слушай, мы тут с тобой пасем, трудимся, а долларов у нас нет. Внизу, в долине (Кош-Агач) всем нужны доллары. А у нас с тобой их нет. На что папа ему отвечает: а зачем тебе, сын, доллары? Ну как же, всем нужна жизнь хорошая. Папа говорит: слушай, а тебя доллар здесь накормит? Сын подумал: нет, доллар не накормит. А доллар тебя согреет? Поскольку это две тысячи метров, очень большой перепад температуры, днем солнце, ночью холодно, замерзаешь даже в палатке. Нет, подумал сын, доллар не согреет. Сын образованный, знает, что кроме доллара есть евро, еще еврозона была не в стагнации, он спрашивает: слушай, а что есть вместо доллара? На что папа говорит: это все фантики, все равно все в Вашингтоне решают. А как же тогда жить-то? На что отец говорит: тебе рубль тоже не поможет. А как? А ты барана держись. Я пас баранов, мой дед пас баранов, вот пока ты будешь пасти баранов, мы будем алтайцами, у нас будут традиции. Тебе доллар нужен или рубль нужен – барана продашь.
Возвращаясь к образовательной, интеллектуальной, умной экономике, все равно ключевое – это реальные ценности. Не деньги, хотя экономика базируется на финансах. Финансы играют огромную роль, но когда у нас будет сохраняться сословие, слой людей, которые готовы созидать идеи, пасти баранов, мы будем конкурентоспособны и темпы нашего экономического роста будут несколько лучше, чем в нашем консервативном варианте прогноза.
