Московские новости

Ф.А.Лукьянов

Спустя 20 лет после распада СССР стало понятно, чего инстинктивно опасались вашингтонские реалисты. Мировой дисбаланс, наступивший после самоликвидации Советского Союза, оставил Америку в положении гегемона, на которого посыпались все шишки, к чему гипердержава оказалась не готова.

Двадцать лет назад советская система показала, на что способна. ГКЧП стал демонстрацией того, что за внешне по-прежнему впечатляющим фасадом не осталось несущих конструкций. Напуганные путчисты на единственной пресс-конференции, а потом растерянный президент СССР, который не понял, что вернулся в другую страну, символизировали одно и то же: под историей Советского Союза можно подводить черту.

Споры о роли внешнего фактора не смолкают до сих пор. Хотел ли Запад распада СССР? Ответ: нет, по одной причине — почти до последнего момента никто не мог поверить, что подобное вообще возможно. Даже после путча, когда рассыпание приобрело обвальный характер, обреченность Страны Советов с трудом укладывалась в мозгах, слишком кардинальный слом мироустройства это означало.

Рональд Рейган, одержимый идеей борьбы с «безбожным коммунизмом», воплощал в жизнь стратегию подрыва советской мощи. Но он не мог и мечтать о столь сокрушительной победе, как полное устранение противника. Продемонстрировав экономическое и военно-политическое превосходство, Вашингтон намеревался принудить Москву к стратегическим уступкам. К концу первого срока Рейган выполнил программу нагнетания напряженности и был готов перейти к следующей фазе — установление нового баланса сил, более выгодного США.

Взаимодействие Горбачева с «пещерным» Рейганом проходило на равных. Аттракцион невиданной геополитической щедрости СССР пришелся на президентство Джорджа Буша-старшего. Приверженец реалистической школы до мозга костей, Буш свято верил в необходимость баланса. Легкость, с которой советские руководители отступали от своих позиций, иногда поражала американцев.

Но в 1989–1990 годах команда Горбачева уже чувствовала то, что еще в полной мере не осознали на Западе. Москве приходилось действовать наперегонки со стремительно усугубляющимся кризисом. И курс на ускоренное сбрасывание внешнеполитического бремени (освобождение соцлагеря, объединение Германии, вывод войск и пр.) был призван выиграть время и ресурсы для решения фатальных внутренних проблем. Линия, вероятно, ошибочная, но не иррациональная.

Конечно, в американской верхушке были люди, которые еще при жизни СССР начали прикидывать жизнь без него. Они группировались вокруг министра обороны Дика Чейни, впоследствии вице-президента и неформального вождя неоконсерваторов. Возможность реализовать свои идеи они получили десятилетие спустя при другом Буше. Тот факт, что распад СССР обошелся без глобальных потрясений, которых опасались осторожные «старшие бушисты», неоконсерваторы истолковали по-своему. Не все так страшно, как кажется, надо быть смелее и решительнее. И этот курс привел-таки к войне — тоже в августе, три года назад.

Когда СССР не стало, началось освоение его геополитического наследия. И жаловаться бессмысленно, иначе не бывает. Однако спустя 20 лет понятно, чего инстинктивно опасались вашингтонские реалисты. Мировой дисбаланс, наступивший после самоликвидации Советского Союза, оставил Америку в положении гегемона, на которого посыпались все шишки, к чему гипердержава оказалась не готова.

Недавние триумфаторы изнывают под бременем победы. Проигравшие не могут преодолеть психологическую травму, растравляя ностальгию и выискивая виновных на стороне. Но в современном мире идет другая игра, и, в сущности, уже неважно, кто взял верх в холодной войне. Потенциал наращивают те, кто тогда стоял в стороне (как Китай). А баланса, столь милого сердцам рыцарей большого противостояния второй половины ХХ века, нет и в помине.