Владимир Мау, Алексей Улюкаев

| Ведомости

В докризисное десятилетие в мире наблюдались беспрецедентно высокие темпы роста, казавшиеся результатом обретенных экономико-политических инноваций, которые теперь будут действовать всегда. Но в 2008 г. начался глобальный экономический кризис, до сих пор определяющий развитие ведущих стран мира. Такие кризисы не описываются одним-двумя параметрами (например, спадом производства и ростом безработицы), а охватывают разные сферы социально-экономической жизни. Это системные кризисы, которые мы знаем по опыту Великой депрессии 1930-х гг. и затяжного кризиса развитых экономик в 1970-е гг. Для них характерны несколько общих закономерностей.

Первое. Это одновременно циклический и структурный кризис. Он связан с прохождением страны и мира через глубокие институциональные и технологические изменения, со сменой технологической базы, которая выводит экономику на качественно новый уровень эффективности и производительности труда. Кризис предполагает технологическое обновление, с которым связана трансформация спроса и изменение равновесного уровня цен на многие товары производственного и потребительского назначения, особенно инвестиционные и топливно-энергетические.

Второе. Существенный элемент системного экономического кризиса — финансовый кризис. Наложение двух кризисов друг на друга затрудняет выход на траекторию устойчивого роста, обусловливает необходимость проведения структурных и институциональных реформ.

Третье. В результате кризиса формируется новая модель экономического роста, предполагающая структурную модернизацию развитых и развивающихся стран, создание новых технологических драйверов. Возникают новые отрасли и секторы реального производства, это создает предпосылки для появления новых вызовов и инструментов экономической политики.

Четвертое. Происходят серьезные геополитические и геоэкономические сдвиги, формируется новый баланс сил в мировой политике. В начале кризиса можно было предположить, что он закрепит двухполярную модель, основанную на противостоянии США и Китая, которые иногда обозначают как G2 — «большую двойку», или «Химерику» (China + America). Однако по мере развития ситуации все отчетливее проступают контуры многополярного мира, который не отрицает наличия двух-трех ключевых экономических центров, но на практике означает возврат к известной по XIX веку модели «концерта стран», балансирующих интересы друг друга. Сейчас это может быть баланс интересов ключевых региональных группировок.

Пятое. В ходе системного кризиса происходит смена модели социально-экономического регулирования. В 1930-е гг. завершился переход к индустриальной стадии развития, закрепились идеология и практика «большого государства», сопровождаемого ростом налогов, бюджетных расходов, госсобственности и планирования, а подчас и государственного ценообразования. Бюджетная нагрузка выросла в разы и превысила в некоторых развитых странах 60% ВВП.

Кризис 1970-х гг., напротив, привел к либерализации и дерегулированию, к снижению налогов и приватизации. Этого требовал переход к постиндустриальной фазе. Увлечение социалистической идеологией и крупными хозяйственными формами сменилось возрастанием интереса к экономической свободе и конкуренции.

Сейчас возрастает роль глобального и национального регулирования финансовых рынков. Финансы приобрели глобальный характер, легко перетекая из одного региона в другой. А их регулирование остается предметом заботы национальных правительств. Это одно из основных структурных противоречий современной эпохи, которое не может быть решено прямолинейно — путем создания наднациональных регуляторов. Важно выработать механизм регулирования глобальных финансов в отсутствие глобального правительства.

Шестое. Системный кризис ставит вопрос о новой мировой финансовой архитектуре. В результате кризиса 1930-х гг. сформировался мир с одной резервной валютой — долларом. После 1970-х сложилась бивалютная система (доллар и немецкая марка, на основе которой вскоре возник евро). Вероятно, в среднесрочной перспективе будет усиливаться роль юаня (по мере роста китайской экономики и либерализации валютного режима в КНР) и региональных резервных валют. Региональные торгово-экономические объединения начинают играть все более значимую роль: особенностью нашего времени становится «регионализация глобализации», что может повлиять и на конфигурацию валютных систем.

Седьмое. Выход из кризиса сопровождается сменой господствующей экономической парадигмы. Сейчас тоже может начать формироваться новая экономическая доктрина, новый мейнстрим в науке (по аналогии с кейнсианством и неолиберализмом в ХХ в.).

Системный кризис становится масштабным интеллектуальным вызовом, требующим глубокого осмысления его причин, механизмов развертывания и путей преодоления. Генералы всегда готовятся к войнам прошлого, а политики и экономисты — к прошлым кризисам. Это срабатывает, пока на смену обычным циклическим кризисам не приходит системный. Возникает слишком много новых проблем, не ясны механизмы развертывания кризиса и выхода из него, его масштабы и продолжительность.

Такие кризисы состоят из ряда эпизодов и волн, охватывающих отдельные секторы экономики, страны и регионы. Это предопределяет их продолжительность — турбулентным становится целое десятилетие. Статистические данные могут неточно и даже неадекватно отражать происходящие в это время в экономике процессы. Технологическое обновление может существенно искажать динамику производства: новые секторы поначалу плохо учитываются статистикой. К таким отраслям сейчас относятся информационные и биотехнологии, производство новых материалов. Это ограничивает возможность сопоставимых измерений динамики ВВП — она может занижаться.

Системный кризис нельзя преодолеть лишь мерами макроэкономической политики. Создается новая технологическая база; важны и структурные, и институциональные решения, обеспечивающие модернизацию национальной экономики. Требуется переосмысление теоретических основ экономической политики и общепринятых практических рекомендаций. На протяжении 1980-2000-х гг. ее ключевой задачей считалось обеспечение экономического роста и макроэкономической стабильности, а основными препятствиями — высокая инфляция и избыточное госвмешательство. Подобное понимание задач и рисков получило концентрированное выражение в «Вашингтонском консенсусе».

Сейчас длившийся на протяжении последних десятилетий шок от высокой инфляции и табу на меры инфляционного стимулирования ушел в прошлое. Главной макроэкономической проблемой развитых стран, как и в середине ХХ века, становится дефляция. Поэтому задача экономистов и политиков — найти дополнительные инструменты регулирования экономического развития, которые позволили бы избежать длительной стагнации на фоне низкой инфляции. Не менее важной остается и проблема недопущения стагнации на фоне высокой инфляции.

Подобные кризисы создают предпосылки для экономического рывка отдельных стран. Страны, которым удается точнее всего понять вызовы новой эпохи и найти адекватные ответы (прежде всего институциональные), получают шанс вырваться вперед. Именно на волне системного кризиса ранее происходили наиболее яркие эпизоды ускорения отдельных стран и достижения ими уровня наиболее развитых. Каким бы тяжелым ни был кризис, рыночные экономики всегда выходили из него окрепшими, более жесткими и конкурентоспособными. Они будут более сильными и гораздо более агрессивными.

Таковы важнейшие вопросы функционирования современных хозяйственных и политических систем, которые поставил глобальный кризис. Эти вопросы требуют интеллектуального прорыва, осмысления новых реалий и решения задач, не имеющих однозначных решений. Каждый системный кризис заставляет искать ответы на системные вопросы, и до сих пор такие ответы находились. Но некоторые из них требуют не только интеллектуального, но и политического мужества.

Статья представляет собой дополненный и переработанный вариант текста, опубликованного в «Вопросах экономики», № 11/2014

Продолжение читайте 26.01.2015.