«В БРИКС ВХОДНОЙ БИЛЕТ ПОКА ВЫДАЕТСЯ БЕСПЛАТНО»
Как саммит в Казани будут сдерживать выборы в США, станет ли Турция «троянским конем» Запада и почему Россия — реальный «агент перемен»
«Мне кажется, здесь надо говорить о попытках создания новых механизмов многосторонности. Не псевдомногосторонности, как, скажем, в НАТО… В рамках БРИКС есть попытка создать принципиально новый механизм, основанный на равенстве участников. Это нелегко», — говорит о перспективах объединения, первые лица стран-участниц которого уже сегодня встретятся в Казани, известный политолог-международник, научный руководитель российского совета по международным делам Андрей Кортунов. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал, почему важнейший инструмент БРИКС — это Новый банк развития, кого из своих «агентов» Запад отговорил от вступления в «незападный» клуб и что за противоречия между членами могут повлиять на дальнейшую конфигурацию БРИКС и БРИКС+.
«БРИКС превращается в полноценную полифункциональную международную организацию»
— Андрей Вадимович, стартующий сегодня в Казани саммит БРИКС уже называют хитом политического сезона. А голос МИДа Мария Захарова даже обещала какие-то сенсации.
— Безусловно, саммит в Казани не рядовое мероприятие, хотя это уже 16-я встреча на высшем уровне в формате БРИКС, но это первая встреча в расширенном составе после решения, которое было принято на последнем саммите в Йоханнесбурге. Сейчас в БРИКС входят уже не пять, а 10 государств. При этом, как мы знаем, есть большое количество стран, которые изъявили желание также подключиться к работе БРИКС в той или иной форме, но желательно, конечно, в формате полноценного членства. Поэтому один из вопросов, который будет рассматриваться в Казани, — как формализовать процедуры приема в члены объединения и как не оттолкнуть те страны-партнеры, которые хотели бы стать полноценными членами, но пока по тем или иным причинам не могут ими стать.
Кроме того, для России саммит БРИКС имеет и большое символическое значение, поскольку это первый саммит, который наша страна проводит на своей территории после начала специальной военной операции. Как известно, на протяжении последних двух с половиной лет Запад предпринимал настойчивые усилия для того, чтобы максимально изолировать Москву на международной арене. Но представительство, которое на саммите будет, по всей видимости, достаточно широким (в Казань приедут лидеры не только стран БРИКС, но и многих потенциальных партнеров и других друзей объединения), является важным свидетельством провала попыток изолировать Россию на международной арене.
Это, скорее всего, одна из причин, почему такое значение придается числу участников на уровне глав государств и правительств. Больше двух десятков стран подтвердили, что они будут представлены в Казани на высшем уровне. Приедут и другие представители государств и ряда ведущих международных организаций. То есть встреча намечается очень масштабная и весьма репрезентативная.
Конечно, окончательный список участников появится только в самый последний момент. Но в любом случае, по мнению многих наблюдателей, саммит в Казани будет не только очень значимым мероприятием для нашей страны, но и одним из наиболее заметных событий международной жизни в этом году в целом. С такой оценкой предстоящей встречи вполне можно согласиться.
— Как это событие может повлиять на международную ситуацию в политике и экономике?
— Мы тут должны учитывать, что при всей важности встреч на высшем уровне как таковых они в большинстве являют собой верхушку айсберга. Для того чтобы такие саммиты были продуктивными, нужно провести очень значительную подготовительную работу, и не только организационную, но и содержательную. Вот здесь-то надо отдать должное Российской Федерации: в этом году активность работы объединения БРИКС по самым разным направлениям, на разных уровнях и в разных форматах была очень высока, и, как представляется, к саммиту мы подошли с неплохими содержательными результатами на целом ряде направлений.
Только на протяжении последних месяцев предметно обсуждались вопросы, касающиеся, скажем, борьбы с коррупцией и международным терроризмом, вопросы продовольственной безопасности, возобновляемых источников энергии, биотехнологии и так далее. Был проведен форум гражданского общества БРИКС, парламентский форум, многочисленные молодежные мероприятия, многосторонние встречи СМИ стран БРИКС, спортивные игры и так далее.
Весной и летом этого года мы наблюдали также очень активное взаимодействие стран – членов объединения на уровне руководителей ведущих министерств, таких как, скажем, министерства промышленности, сельского хозяйства, экологии, центральных банков и других. Я давно слежу за подготовкой ежегодных саммитов БРИКС, но не помню такого широкого охвата проблем развития и безопасности.
Конечно, эти все мероприятия формируют некую содержательную основу для саммита в Казани, в том числе для подготовки тех решений, которые будут определять дальнейшее развитие самого объединения, его институционализацию. То есть БРИКС постепенно превращается из клуба национальных лидеров в более полноценную полифункциональную международную организацию. Наверное, саммит в Казани будет одним из важных этапов на этом достаточно сложном и небыстром пути.
«Одно из наиболее привлекательных измерений работы БРИКС — это Новый банк развития»
— Ожидаете ли вы каких-то прорывных решений в Казани?
— Здесь, конечно, есть определенные приоритеты, по крайней мере если говорить о российском председательстве. И очень важно, чтобы по этим приоритетным направлениям в Казани было заметное продвижение вперед. Одним из таких приоритетов для нашей страны, безусловно, является все, что касается мировой энергетики и ее будущего. Сейчас в БРИКС входят как ведущие мировые производители энергоресурсов, прежде всего углеводородов, так и потребители этих энергоресурсов. Здесь, безусловно, есть о чем поговорить, в том числе о глобальном энергетическом переходе с учетом интересов тех стран, которые не относятся к коллективному Западу. Напомню, уже в ноябре в Баку пройдет очередная конференция ООН по изменению климата (COP-29), и обсуждение энергетической проблематики в Казани может стать важным этапом в подготовке этой более широкой встречи.
Другой очевидный приоритет — вопросы продовольственной безопасности и развития мировых продовольственных рынков. Опять же, здесь объединились и многие ведущие экспортеры продовольствия, и главные импортеры продовольствия. И те и другие заинтересованы в стабилизации мировых продовольственных рынков, недопущении продовольственного шантажа и предотвращении продовольственных дефицитов, вызываемых изменениями климата.
Конечно, в число российских приоритетов входят и вопросы противодействия международному терроризму. Здесь тоже есть о чем поговорить, поскольку с угрозой терроризма сегодня сталкиваются практически все страны БРИКС, а уровень многостороннего взаимодействия по этой проблеме пока еще явно отстает от масштабов самой проблемы. Вопрос очень сложный — внутри БРИКС существуют различные взгляды на природу, истоки, движущие силы современного терроризма, но именно поэтому обсуждение данной проблематики имеет столь большое значение.
Есть целый ряд и других очень существенных вопросов, заслуживающих обсуждения. Может быть, о потенциальных прорывах в Казани говорить немножко преждевременно, тем не менее по всем упомянутым направлениям возможно достижение существенного прогресса, если под прогрессом понимать формирование общих позиций членов БРИКС по тем или иным вопросам. И главное, по любому из этих направлений можно наметить конкретные задачи, которые и будут определять развитие БРИКС, по крайней мере на протяжении нескольких ближайших лет.
— Из наиболее важных вопросов саммита — это, очевидно, то, в каком направлении могут решаться финансовые вопросы, связанные с расчетами не в долларах, цифровая валюта и так далее. Какие могут быть подвижки в решении соответствующих вопросов на саммите?
— Действительно, здесь есть несколько принципиальных вопросов, которые требуют ответственных политических решений. Например, одно из наиболее привлекательных измерений работы БРИКС для большинства членов организации — это Новый банк развития (НБР). БРИКС, в отличие, скажем, от ШОС, имеет при себе вполне сформировавшуюся финансовую структуру, которая по каким-то направлениям уже выступает в качестве полноценной альтернативы традиционным финансовым институтам, созданным преимущественно Западом. НБР может в некоторых случаях заменить собой Международный банк реконструкции и развития (МБРР или, как его часто называют, Всемирный банк). Капитализация Нового банка развития, конечно, ниже, чем у Всемирного банка, разница примерно на порядок. Кроме того, пока что НБР пока оперирует в долларах. Это значит, что он вынужден подчиняться западным финансовым санкциям, которые были введены в отношении России. То есть в данный момент он не может реализовывать свои проекты на территории Российской Федерации. И здесь, конечно, требуются некоторые решения, которые позволили бы эти ограничения каким-то образом преодолеть. Задача постепенного ухода от доллара в инвестиционной деятельности не может быть решена в ходе одного саммита БРИКС, но саммит в Казани вполне способен дать новый импульс этому движению.
Сегодня говорят о цифровых валютах, криптовалютах, создании международных валютных корзин, глубоких реформах всей глобальной финансовой системы. Какие-то из этих вопросов, по всей видимости, тоже будут обсуждаться в Казани. Есть проблема, касающаяся многосторонней торговли внутри БРИКС, поскольку хотя между отдельными странами – членами БРИКС уже существуют двусторонние соглашения о зонах свободной торговли, но в объединении в целом такой единой зоны пока нет. Создать многостороннюю зону свободной торговли, конечно, очень нелегко. Тут возникают сложности и противоречия самого разного характера — экономические, правовые, политические, административные и другие. Между отдельными странами – членами БРИКС сохраняются острые торговые конфликты. На многих рынках эти страны больше конкурируют, чем сотрудничают друг с другом. Начать преодолевать хотя бы некоторые из этих сложностей было бы очень важно.
«Насколько концепция БРИКС+ остается в силе, сегодня сказать трудно»
— Вы уже упомянули вопрос дальнейшего расширения БРИКС. Каких решений ждете здесь?
— Еще недавно среди экспертов бытовала такая точка зрения, что сейчас надо бы поставить расширение группы на паузу и заняться углублением сотрудничества, повышением его эффективности, а потом можно будет вернуться к вопросу о дальнейшем расширении. Но, как мы знаем, целый ряд государств уже подали свои заявки на участие в работе БРИКС, и многие лидеры этих стран даже ожидаются в Казани.
Это такие государства, как Азербайджан, Турция, Алжир, Венесуэла и целый ряд стран Юго-Восточной Азии. Хотя сейчас об этом говорить рано, возможно, в Казани будет согласовано какое-то общее понимание того, как надо подходить к дальнейшему расширению БРИКС. То есть определятся какие-то критерии участия, процедуры принятия. В частности, ходят разговоры о том, что в Казани будет более конкретно определен статус страны-партнера БРИКС. Страна-партнер может оказаться в положении кандидата в полноправные члены.
Возможно, появятся определенные сроки подготовительного периода, своего рода «кандидатского стажа» для будущих членов. Здесь возможны самые разные варианты упорядочивания процесса расширения, но, по всей видимости, БРИКС будет постепенно обрастать какими-то своими процедурами, регламентами, сформируются определенные институциональные традиции, которые будут укреплять объединение.
— А примут ли в Казани решение о вступлении в группу новых полноправных членов?
— Мы знаем, что с российской стороны прозвучало несколько заявлений о том, что мы в принципе готовы поддержать участие в группе той или иной страны. Но вопрос о расширении не столь однозначен. С самого начала существования объединения было два различных подхода к его развитию. С одной стороны, оно могло идти по линии увеличения количества полноправных членов, что мы, собственно говоря, и наблюдали в прошлом году, когда количество стран в группе удвоилось одномоментно.
Альтернативная концепция определялась аббревиатурой «БРИКС+». Ее идея заключалась в том, что совсем не обязательно механически увеличивать число стран – членов этой группировки, но надо использовать уже имеющихся участников для того, чтобы они могли максимально свободно подтягивать любые другие страны в качестве партнеров. То есть если представить каждый регион, где присутствует БРИКС, в виде некоего колеса, то полноценный член — это своего рода втулка данного колеса, а другие страны могли бы присоединяться к втулке в качестве спиц. Скажем, Россия могла бы подключать к работе с БРИКС государства постсоветского пространства, Китай — государства Юго-Восточной Азии, ЮАР — страны Африки, Бразилия — страны Латинской Америки. И так далее.
Были оживленные дискуссии на тему о том, как свести к минимуму разницу в статусе и в возможностях между членом БРИКС и партнером БРИКС. Эта разница между партнерством и членством очень четко проявляется в таких западных организациях, как Европейский союз или Североатлантический альянс. Там у партнера прав и возможностей на порядок меньше, чем у члена. А если мы говорим о БРИКС как о многостороннем объединении нового типа, то нужно, чтобы любой партнер не имел никакого комплекса неполноценности. Нужно сделать так, чтобы каждая страна, которая заинтересована во взаимодействии с БРИКС, могла бы самостоятельно определять и формат, и масштабы такого сотрудничества в зависимости от своих приоритетов, возможностей и потенциала. Тогда можно будет говорить о том, что БРИКС является по-настоящему демократической организацией, открытой для всего мира.
Насколько концепция БРИКС+ остается в силе, сегодня сказать трудно, потому что последнее расширение группы поставило эту концепцию под вопрос, во всяком случае в ее первоначальном варианте. Скажем, до расширения на Черном континенте в БРИКС входила только ЮАР, и предполагалось, что другие африканские страны будут работать в этом объединении преимущественно через Преторию. Но после вхождения в группу Египта и Эфиопии, конечно, говорить о том, что Африка и дальше будет представлена в БРИКС преимущественно через ЮАР, уже нельзя.
— Есть плюсы и минусы расширения БРИКС. Как вы их оцениваете?
— Естественно, как и у любой организации, возникает вопрос о том, как поддерживать должный баланс между расширением и углублением. Когда любая организация расширяется, она становится более репрезентативной и, следовательно, более легитимной в глазах международного сообщества. То есть если в БРИКС будет больше государств, то они с более веским основанием смогут говорить от имени мирового большинства.
Но, с другой стороны, чем больше в объединении членов, тем сложнее становится согласовывать позиции, особенно по чувствительным вопросам. Даже на самом раннем этапе становления объединения, когда в БРИКС еще было всего четыре страны и когда это был еще БРИК, очень сложным вопросом оказалось согласовывать позиции Индии и Китая, которые существенно расходились во многих отношениях. Каждый новый член БРИКС приходит в объединение не только со своими специфическими интересами, но иногда и со своими предрассудками, фобиями, стереотипами мышления и историческим багажом.
Скажем, если БРИКС будет заниматься содержательными вопросами будущей архитектуры безопасности Ближнего Востока, то понятно, что у Исламской Республики Иран, Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов очень разные представления о том, как именно должна выстраиваться безопасность в зоне Залива и откуда исходят главные вызовы этой безопасности. У Египта есть сложный неразрешенный спор с Эфиопией относительно использования водных ресурсов реки Нил. Едва ли БРИКС будет активно вмешиваться в двусторонние отношения между своими членами, но, конечно, нерешенность любых крупных двусторонних проблем между отдельными членами БРИКС способна негативно воздействовать на работу всего объединения. Игнорировать такие проблемы в любом случае не получится, поскольку для этих отдельных членов нерешенные проблемы такого рода имеют принципиальный характер.
Поэтому за расширение объединения так или иначе приходится платить. Если, конечно, ставить вопрос о реальном углублении сотрудничества между членами БРИКС, а не просто о сохранении БРИКС в качестве ни к чему не обязывающей дискуссионной площадки высокого уровня. Но, по всей видимости, мы не хотим, чтобы объединение оставалось только дискуссионной площадкой, на которую может зайти любой желающий, чтобы высказать свое мнение по тем или иным вопросам. Мы хотим, чтобы оно каким-то образом воздействовало на развитие международной системы и формирование нового мирового порядка. А это означает, что БРИКС должна быть в состоянии достигать консенсуса по самым сложным и чувствительным вопросам и выдвигать свои консолидированные предложения, скажем, в Организации Объединенных Наций, или на саммитах «Большой двадцатки», или на каких-то других форумах, которые имеют уже универсальный характер и представляют не только незападное большинство, но и все международное сообщество в целом.
«Уже были жалобы одних членов БРИКС на позиции других членов»
— Сегодня все больше стран проявляют интерес к БРИКС. Даже, например, в швейцарских СМИ ведется дискуссия о том, что сотрудничество с этой группой может быть выгоднее, чем с ЕС. Чем вы объясняете такой интерес?
— Я думаю, что здесь очень важно отметить, что создание БРИКС и развитие этого объединения совпало с очень серьезным, можно сказать, фундаментальным перераспределением сил в мировой экономике и политике. Как раз параллельно с развитием БРИКС происходило неуклонное усиление глобального Юга и относительное ослабление коллективного Запада. Да, это процесс сложный, неоднозначный, он протекает с разной скоростью в разных областях, тем не менее нельзя не отметить, что такое изменение соотношения глобальных сил действительно имеет место в наше время и, по всей видимости, оно является исторически неизбежным и необратимым.
Одновременно выяснилось, что каких-то многосторонних институтов, объединений, форумов, где был бы полноценно представлен этот глобальный Юг или мировое большинство, как у нас любят говорить, на мировой арене очень немного. И для этого БРИКС оказалась очень удобной, подходящей структурой. То есть БРИКС оказалась в нужное время, в нужном месте для того, чтобы стать центром консолидации этого незападного мира. Или, по крайней мере, одним из таких центров. При этом, конечно, надо подчеркнуть, что БРИКС не является и не стремится стать антизападной структурой. В ней есть много стран, которые сотрудничают и намереваются продолжить разнообразное сотрудничество с Западом. Тем не менее им тоже хочется участвовать в работе объединения с ярко выраженным незападным характером.
Не будем забывать и о том, что если продолжить параллель с клубом, то БРИКС — это клуб, в который входной билет, грубо говоря, пока выдается де-факто бесплатно. Скажем, чтобы вступить в Европейский союз, или в НАТО, или в какую-то другую организацию западного типа, нужно много лет и даже иногда много десятилетий заниматься весьма болезненной перестройкой национальной экономики, а то и государственно-политической системы, надо обязательно соответствовать множеству самых разнообразных стандартов, которые западные страны предъявляют всем потенциальным членам. Это все, в общем, очень дорого стоит для кандидатов в члены и нередко ведет к существенным деформациям социально-экономического и политического развития. И тут можно долго спорить о том, идут ли в конечном счете все эти деформации на пользу стране, обществу, народу, или нет. Но, даже пройдя весь этот тернистый путь до конца, вы далеко не всегда получаете гарантию членства. Вспомните хотя бы опыт Турции и Европейского союза.
А БРИКС в этом смысле пока резко отличается от западных структур тем, что в нее можно прийти, ничем принципиально не жертвуя заранее. Все тебя принимают там таким, какой ты есть, не выдвигают никаких требований относительно дальнейшего развития твоей политической системы или твоей экономики, не требуют какой-то жесткой блоковой политической дисциплины. В БРИКС не предполагается наличия какого-то единого гегемона, которого все должны слушать, как это имеет место, например, в НАТО. Поэтому БРИКС, конечно, привлекателен для многих стран мира. Если с тебя не пытаются содрать максимальную плату за входной билет, почему бы не вступить в такой клуб, который дает тебе более высокий статус и возможности дополнительно влиять на международные политические процессы и мировую экономику?
— Вы упомянули страны, которые хотят присоединиться, несмотря на вхождение в другие структуры. В этом смысле очень показательна заявка Турции, члена НАТО. Это считается одним из щекотливых вопросов, учитывая в том числе заявления Эрдогана про Крым и риторику турецких СМИ, в частности о крымских татарах, и так далее.
— Мне кажется, это действительно вопрос принципиальный. И не столько потому, что Турция может занимать какие-то особые позиции, скажем, по Крыму или российской специальной военной операции. Но Турцию от всех этих стран отличает то, что она является еще и членом Североатлантического союза. То есть она действительно институционально основательно интегрирована в западный мир. Более интегрирована, чем, скажем Швейцария, о которой вы говорили. Турецкая армия, насколько я знаю, сегодня вторая по величине в НАТО после американской. Фактически на Турции лежит главная ответственность за весь южный фланг НАТО.
Это вполне серьезные обязательства в сфере безопасности, которые Анкара взяла на себя и от которых она не хочет отказываться. Более того, можно сказать, что в общем Турция, по крайней мере формально, не отказывается и от идеи вступления в Европейский союз (пусть даже в такое вступление сегодня мало кто верит и в Евросоюзе, и в самой Турции). В этом смысле она, по крайней мере в лице нынешнего руководства, артикулирует свою системную принадлежность к Западу. И в этом, конечно, ее отличие, скажем, от стран Залива, африканских стран или латиноамериканских, которые могут себя позиционировать как незападные. Например, Бразилия или Индия могут считать себя либеральными демократиями, но институционально к Западу они не относятся.
И в этом смысле Турция — действительно очень особый случай. Не знаю, какое будет принято решение относительно возможного членства Турции в БРИКС, но, конечно, если предположить, что она войдет в это объединение, то его характер тоже изменится. Большой вопрос как к действующему турецкому руководству, так и к тому, которое придет на смену президенту Реджепу Тайипу Эрдогану, как Турции удастся совмещать эти очень разнонаправленные векторы в своей внешней политике.
— А для БРИКС это чревато какими-то рисками?
— Теоретически да, поскольку пока основные решения, которые принимаются в БРИКС, принимаются на основе консенсуса. Уже были жалобы одних членов БРИКС на позиции других членов. Мне, например, приходилось неформально общаться с китайскими коллегами, и они часто жаловались на то, что, по их мнению, Индия тормозит развитие БРИКС, поскольку она не хочет ссориться со своими западными партнерами. Если предположить, что Турция тоже станет членом БРИКС, то тогда, наверное, эти проблемы могут усилиться еще больше. И баланс внутри БРИКС сместится в сторону тех стран, которые считают для себя одним из наиболее важных приоритетов дальнейшее развитие отношений с Западом. Но масштабы проблемы во многом будут зависеть от того, как дальше станут приниматься решения внутри БРИКС и, что еще более важно, как дальше сложатся отношения между мировым большинством и коллективным Западом.
Можно предположить, что по мере развития объединения БРИКС не будет настаивать на том, чтобы по каждому конкретному вопросу был бы полный консенсус между всеми странами-участниками группы. То есть, если БРИКС будет восприниматься в качестве некой площадки, на которой любой из участников может строить какие-то свои многосторонние конструкции, привлекая по мере необходимости других участников, тогда вопрос об обязательности консенсуса частично может быть снят. В таком случае Турция, скажем, являясь членом БРИКС, сможет выбирать те конкретные проекты, в которых она готова участвовать. А если она по каким-то причинам не готова участвовать в других, это в общем никак не повлияет на ее статус внутри БРИКС. Если развитие пойдет по этому пути, то тогда, наверное, проблема консенсуса может быть частично решена.
— Есть точка зрения, что Запад даже заинтересован во вступлении в БРИКС некоторых стран, на которые он может оказывать влияние и тем самым подрывать основы объединения.
— В принципе, такая логика имеет право на существование. Если вы помните, даже был случай пару лет назад, по-моему, когда президент Эмманюэль Макрон говорил, что он не прочь приехать на один из саммитов БРИКС и там представить позицию Франции, а может быть, Франция даже могла бы там представить позицию Запада в целом. Тем более что встречная практика уже давно существует. Скажем, очень часто на саммиты «Большой семерки» приглашаются лидеры стран глобального Юга и обсуждают те вопросы, в которых они в наибольшей степени заинтересованы. Иногда лидеров стран глобального Юга приглашают и на встречи других западных организаций.
Действительно, можно было бы предположить, что по мере расширения БРИКС, за счет включения тех стран Африки или Ближнего Востока, или Латинской Америки, которые стараются проводить более прозападную политику, Западу удастся каким-то образом нейтрализовать влияние БРИКС и превратить его в очередную бессодержательную говорильню.
Но пока мы, мне кажется, движения в этом направлении не видим. Более того, тоже характерен недавний пример с Аргентиной. Как вы помните, ее пригласили войти в состав БРИКС, но пришел новый прозападный президент Хавьер Милей и сказал, что Буэнос-Айресу вообще-то эта БРИКС не нужна: «Мы лучше будем развивать отношения с Западом, Соединенными Штатами, Евросоюзом и с другими западными демократиями». Если бы работал тот план, о котором вы говорите, тогда Запад должен был бы сказать, аргентинцам: «Да нет, ну что вы! Наоборот, вы должны немедленно туда войти и постепенно подрывать эту организацию изнутри, парализуя принятие самых важных и самых опасных для нас решений». Я хорошо знаю, что, например, в свое время в Мехико рассматривался вопрос вхождения страны в БРИКС. И было серьезное давление со стороны Соединенных Штатов для того, чтобы отговорить руководство Мексики от вхождения в эту организацию. То есть пока, по всей видимости, на Западе доминирует курс на то, чтобы ограничить рост БРИКС и тем самым снизить ее роль в мировой политике и экономике.
«Встреча на высшем уровне произойдет менее чем за 10 дней до президентских выборов в Соединенных Штатах»
— На саммите в Казани наверняка будет обсуждаться украинский конфликт и план его мирного урегулирования. Возможны ли какие-то подвижки по этому вопросу?
— Очевидно, что обойти эту тему невозможно. Ходят самые разные слухи относительно того, какие могут быть подготовлены новые предложения. Говорят, в этом направлении работают бразильцы, индусы и, конечно, китайцы, и что мы можем увидеть какое-то предложение не от одной страны, а, возможно, сразу от нескольких.
При этом понятно, что сама встреча на высшем уровне произойдет менее чем за 10 дней до президентских выборов в Соединенных Штатах. Это будет, наверное, основным фактором неопределенности в Казани. И, наверное, будет немножко сдерживать любые новые предложения, которые могут обсуждаться на саммите в Казани. Но я думаю, что какой-то активности, каких-то новых идей мы вполне можем ожидать.
Недавно очередной ход был сделан украинской стороной. Президент Зеленский выступил на Генассамблее ООН с идеями реализации его «мирного плана». Он также попытался, хотя и безуспешно, добиться позитивного решения администрации Байдена относительно использования дальнобойных американских ракет по объектам в глубине российской территории. Если вдруг такое разрешение будет получено в ближайшее время, то возникнет новая ситуация, которая потребует реакции с российской стороны и со стороны партнеров России.
— То есть конкретных решений по Украине на саммите БРИКС вы не ждете?
— Там скорее важна демонстрация готовности тем или иным образом участвовать в последующем урегулировании конфликта. Вот представьте себе гипотетическую ситуацию. Есть договоренность о прекращении огня. Неважно, по какой линии проходит размежевание сторон и на каких условиях прекращается острая фаза конфликта, но, допустим, какая-то предварительная договоренность уже достигнута и боевые действия приостановлены. Значит, естественно, сразу же встает вопрос о том, как обеспечить соблюдение этой договоренности. По всей видимости, потребуются какие-то международные миротворцы или хотя бы наблюдатели, облеченные доверием обеих сторон конфликта.
Откуда эти миротворцы или наблюдатели придут? Понятно, что Россия будет категорически возражать против участия в такой миротворческой операции стран НАТО. Да и сами эти страны едва ли захотят, чтобы их наблюдатели находились на линии соприкосновения. Опыт работы наблюдателей ОБСЕ в Донбассе сейчас расценивается как в целом неудачный. Вот здесь вполне возможно, что какие-то из стран – членов БРИКС могли бы направить свои группы наблюдателей, которые могли бы проконтролировать выполнение сторонами соглашения о прекращении огня. Я понимаю, что об этом еще рано говорить, мы еще находимся очень далеко от любой договоренности такого рода. Но в принципе готовность партнеров по БРИКС участвовать в такого рода деятельности, мне кажется, станет серьезным сигналом, который потом будет так или иначе учитываться при принятии решений, когда такие решения созреют.
«Друзей у БРИКС на Западе немного»
— Как на Запада воспринимают развитие БРИКС, его увеличивающуюся мощь? Оценивают ли ее там как некую угрозу?
— Мне кажется, что здесь, конечно, пока какой-то единой позиции еще нет. На Западе есть группа алармистов, которые говорят о том, что БРИКС — изначально российско-китайское совместное предприятие, что там все равно будут доминировать антизападные настроения, что Москва и Пекин будут продвигать решения, которые можно интерпретировать как направленные против Запада. Есть другая точка зрения, что ничего страшного пока не происходит, что не надо переоценивать значение БРИКС, это действительно не военно-политический союз, не интеграционное объединение, а всего лишь один из многочисленных достаточно аморфных международных клубов. В конце концов, существуют и другие международные клубы такого типа. Есть, скажем, МИКТА — неформальное объединение пяти стран: Мексики, Индонезии, Южной Кореи, Турции, Австралии, или так называемых средних держав. Почему-то МИКТА никого особенно не волнует.
Но, конечно, в целом все-таки отношение настороженное. Друзей у БРИКС на Западе немного. Дальше все будет зависеть от динамики развития БРИКС, от того, насколько эта группа сможет стать серьезным игроком в разных сферах.
В идеале для Запада международная система вообще должна была бы строиться следующим образом. Вот есть центральное ядро системы — западная «семерка» по главе с Соединенными Штатами. В рамках этой «семерки», которая работает уже очень долго, разрабатываются различные предложения по правилам, по международным режимам, по развитию многосторонних организаций, каких-то процедур и так далее. Потом «семерка», которая является, так сказать, мозгом современной международной системы, транслирует свои решения дальше. Часть этих решений идет в «двадцатку», часть — в Организацию Объединенных Наций, часть — в МВФ или в МБРР. И таким образом Запад сохраняет свою традиционную монополию на законотворчество, формирование правил, по которым живет мир, о чем постоянно говорят наши руководители.
Такая схема очень долго просматривалась на Западе в качестве естественной и вообще единственно возможной. А теперь получается, что наряду с «семеркой» и другими западными структурами, с НАТО, Евросоюзом и так далее формируется еще и незападная структура, которая тоже претендует на то, что она генерируют какие-то предложения, концепции, у нее появляются свои идеи, режимы и процедуры, которые тоже могут предлагаться в том числе на глобальный уровень. Но кто-то на Западе уже готов признать, что «как раньше» не получится, потому что мир слишком сильно изменился.
— Как вы видите перспективы БРИКС? Насколько они серьезны?
— Мне кажется, здесь надо говорить о попытках создания новых механизмов многосторонности. Не псевдомногосторонности, как, скажем, в НАТО. Эта организация формально тоже многосторонняя, как и БРИКС, но по факту все равно хозяин там один. Были когда-то случаи, когда Франция пыталась фрондировать, но потом президенту Шарлю Де Голлю пришлось уходить из военных структур НАТО, и только при Николя Саркози Франция полноценно вернулась в альянс, фактически признав американскую гегемонию в НАТО.
В рамках БРИКС есть попытка создать принципиально новый механизм, основанный на равенстве участников. Это нелегко, потому что когда нет явного лидера и все решается на основе консенсуса, то, конечно, согласовать позиции бывает иногда затруднительно. Пока мы находимся в самом начале этого, несомненно, очень длинного пути. И уже сегодня уверенно заявить, что этот путь однозначно приведет нас всех к успеху, было бы, наверное, немножко самоуверенным. Тем не менее сама попытка, безусловно, заслуживает внимания. И если благополучно получится ее осуществить, тогда, возможно, БРИКС действительно станет не то чтобы главным фундаментом, но, по крайней мере, одним из существенных элементов нового миропорядка, о котором во всем мире сегодня очень любят говорить, но контуры которого пока просматриваются достаточно смутно.
— Понятно, что в текущем году, когда Россия председательствует в БРИКС, ее роль возрастает. И мы видим, что не изолированы, что очень много гостей собирается в Казань.
— Так исторически сложилось, что именно для России это объединение приобретает сейчас особое значение. Скажем, взять Индию. Она входит в БРИКС, но одновременно входит и в QUAD вместе с Соединенными Штатами, Австралией и Японией. Она евразийская держава, но одновременно у нее есть индо-тихоокеанское, очень важное для Дели измерение внешней политики. У Китая есть свои проекты, которые для Пекина, может быть, важнее, чем БРИКС, например «Один пояс, один путь». У многих стран-членов БРИКС есть параллельные, не противостоящие БРИКС, но самостоятельные внешнеполитические приоритеты.
А для России в силу сложившихся исторических обстоятельств БРИКС стала в последнее время особо значима. Москва готова вложиться в этот проект очень серьезно. Тем более что при всем уважении к другим членам БРИКС именно у России накопился наибольший опыт вовлеченности в по-настоящему глобальную политику. И мы видим на протяжении этого года очень активное председательство России не только в рамках подготовки к саммиту, но и в рамках проведения большого количества других мероприятий.
Российское председательство — новый этап в институциональном развитии объединения. Поэтому можно сказать, что объективно на данный момент именно Россия выступает в качестве реального «агента перемен».
Беседовала Ольга Вандышева
