Георгий Бовт: Джихадисты в шортах
Почему сегодня никакой «пакет Яровой» не в состоянии предотвратить террор
Способен ли антитеррористический «пакет Яровой» предотвратить теракты, подобные тому, что произошел в Ницце? Вопрос гипотетический: «пакет» у нас, а Ницца во Франции.
Беглый взгляд на эту бойню наводит на подозрения о халатности французских спецслужб. Теракт произошел во время действия чрезвычайного положения, введенного еще после предыдущих терактов. А тут многотонный грузовик выезжает на пешеходную набережную, где тысячи людей. До этого он был припаркован близ набережной девять часов, водитель сказал остановившей его было полиции, что «доставляет мороженое». Никто грузовик не проверял. Как такое вообще возможно?
В Москве, к примеру, выезды на центральные улицы, где происходят массовые скопления народа или проходят военным парадом (тренировкой его), теперь блокируются «КамАЗами» и поливальными машинами.
Возникает ряд вопросов, уже не гипотетических. Есть ли такие средства тотального (тоталитарного) контроля, которые способны предотвратить подобное?
Смог ли 31-летний уроженец Туниса Мохаммед Бухлель осуществить свой замысел, если бы все его телефонные разговоры и электронная переписка хранились бы полгода? Или хотя бы месяц?
Притом что французские спецслужбы уже давно по примеру американских мониторят интернет и вообще телекоммуникационное пространство, работают с так называемыми метаданными и т.д. А все персональные данные французов, согласно законодательству ЕС, должны непременно храниться на суверенной территории. Правда, последнее положение, идя на уступки здравому смыслу и законам функционирования информационного пространства, будет изменено благодаря подписанному на днях между ЕС и США соглашению о трансграничной передаче таких данных под гарантию интернет-компаний об их защите.
Каковы должны быть средства мониторинга за поведением граждан, чтобы вовремя выявить потенциального террориста?
Мохаммед Бухлель был замечен лишь в мелких правонарушениях, спецслужбы не заинтересовал. Вроде был замкнут и не отвечал на традиционные во Франции приветствия соседей. За это надо брать на карандаш? С другой стороны, имел ребенка, работал скромным водителем грузовика в службе доставки. Не замечен в религиозности, не носил «исламистских» атрибутов, даже в шортах ходил все время. Вы много видели исламистов в шортах?
Задним числом, прошерстив его интернет-профайл, спецслужбы наверняка обнаружат нечто, что выдадут за объяснение того, что подвигло его давить людей в День взятия Бастилии. Может, душевная травма. Может, насмотрелся каких-то сайтов. Каких? Если их запретить, то где гарантия, что, насмотревшись других, другой Мохаммед не подвинется умом в ту же сторону? Или в электронных письмах найдут какое-то резкое высказывание. Но ведь нигде в мире нет даже близко технологической способности в буквальном смысле «прочитывать» все письма и подслушивать все телефонные разговоры. До этого даже госпожа Яровая не додумалась. Она предписала законом хранить «не читамши».
Можно ли вообще на нынешнем технологическом уровне предусмотреть такие меры, которые предскажут спецслужбам, что и когда щелкнет в голове очередного 31-летнего выходца из региона иной культуры, традиций и верований, оказавшегося в социальной и культурной среде, которую он в глубине души считает враждебной для себя, только не показывает виду? Причем до того момента, когда он сядет за руль трака-убийцы, повяжет на себя пояс шахида или отправится воевать против «неверных» в Сирию или Ирак.
По сути, речь идет о контроле за личностью на уровне «мыслепреступления», описанного еще Оруэллом.
В нашей стране «профилактический контроль» пытаются делать «по старинке» — путем ужесточения чисто полицейского контроля. А еще — «ермоловскими методами», которые генерал применял, подавляя сопротивление горцев в ходе Кавказской войны. Так, в южных мусульманских республиках правоохранительные органы в больших масштабах прибегают к внесудебным ограничениям в правах и передвижении тех, кого они по своим субъективным критериям считают «опасными элементами».
Мне кажется, что эта «работа на земле», как и профессиональная агентурная работа (она даже еще важнее), построенная на доносах, скрытом наблюдении, слухах от соседей и пр., работает надежнее, чем три «пакета Яровой».
При этом, да, происходит нарушение прав многих вполне невиновных граждан. Как к этому относиться? А если такова цена за то, что в Москве не взрывают пока метро, в других городах — вокзалы и аэропорты? А как относиться к тому, что в другой, тоже южной республике родственники молодых людей, которые поглядывают с манящей тоской в сторону леса, где бегают с автоматами гордые сильные джигиты, знают, что если отпрыски в лес таки отправятся, то их дом может нечаянно сгореть? Иными словами, война, которую террористический ислам развязал против христианско-иудейской цивилизации (мы ее часть, как ни крути нашими скрепами), ставит слишком много острых вопросов, на которые нет ответов. Как нет ответов насчет правил ведения такой войны.
Вечный спор между свободой и безопасностью. Притом что мы знаем, что те, кто жертвует свободой ради безопасности, не получают в итоге ни того ни другого. А кто не жертвует, все равно не получает полной безопасности. А спецслужбы имеют свой корпоративный интерес, расширяя полномочия. Теперь появляется и бизнес-составляющая. Крепчают акции компаний, создающих всякие средства слежения и антитеррористической борьбы, а мы теперь развернем в беспрецедентных для мира масштабах бизнес по строительству дата-центров, чтоб хранить все ваши фотки, «котиков» и прочий интернет-треш месяцами.
Почти все исполнители последних громких терактов в западных странах не были вовремя уловлены созданной после 11 сентября 2001 года мощнейшей системой мониторинга за интернетом, электронными коммуникациями, финансовыми трансакциями и пр.
Все эти люди, как выяснилось уже после совершения ими кровавых злодеяний, не вписывались в понятие «типичный исламский террорист».
Так, Омар Матин, расстрелявший 49 человек в гей-клубе в Орландо, сын беженцев из Афганистана, оказавшийся гомофобом (явно все же нецентральная идея воинствующего исламизма), сам знакомился с геями и посещал их клубы, особой религиозности не проявлял. Ну, побивал супругу, с кем не бывает.
Амели Кулибали, убивший посетителей кошерного супермаркета в Париже, вроде как погибал за «чистоту ислама», вот только в компьютере у него нашли тонны детской порнографии, никак «чистым исламом» вроде не приветствуемой.
Сами Амимур, расстреливавший посетителей концертного зала «Батаклан», вырос в светской семье, работал персональным водителем, ничем не выделялся. Пока у него в мозгах тоже что-то не щелкнуло и он не отправился воевать в Сирию.
Или вот, говорят, «враждебная среда заела». Светский характер французского, скажем, государства. Не смог более терпеть — поехал давить людей? А кого и чем заела среда в Саудовской Аравии, где недавно тоже случились теракты, причем в священных для мусульман местах? А в Бангладеш? В Пакистане? В Ираке?
Спецслужбы пытаются выявить «террористов», словно покемонов в новейшей виртуальной игре, с помощью все более изощренных технологических методов, опираясь на «типологические» признаки. Скажем, позволяет себе «высказывания, оправдывающие терроризм». Имеет «порочащие связи», посещает мечеть, где имамом служит человек, высказывающий «воинственные взгляды» (недавно в Москве такого взяли). Либо же человек ездил в «опасные страны», имеет родственников, которые туда ездили.
В сущности, на этом же построен «пакет Яровой». Хранить некие данные, в которых вдруг что всплывет. Само, что ли? Он просто механически переносит методы слежки НКВД 1937 года в начало ХХI века.
Это даже не подготовка к прошлой войне (к ней готовятся спецслужбы Франции, скажем), а к позапрошлой. Заведомо пустое, но дорогостоящее занятие.
На деле в современном обществе мы имеем дело с таким феноменом, как постоянно меняющаяся социальная идентификация. Один и тот же человек может иметь много личин.
Их умножению способствует развитие виртуального пространства, между ним и «реалом» как бы размываются границы. Человек может быть одним в офлайне и другим в онлайне. Одна личина прилежно учится в престижном университете или на дантиста, а другая тянется к ИГИЛ (запрещено в РФ) и его черным идеалам. Одна — примерный семьянин, другая — террорист-педофил. Одна — скромный водитель грузовика в шортах, другая — «джихадист», мечтающий о 72 девственницах, ожидающих его в раю. В какой момент какая личина выскочит на первый план? Как выстраивать «профилирование» потенциально опасных?
При этом сам терроризм перестанет быть тем, что называется «организованный» в привычном, еще «аль-каидовском» смысле, который можно выследить.
Нет никакой организации, нет приказов из террористического центра, которые можно перехватить.
Нет системной подготовки типа тренировок в летных школах США, как делали устроившие 11 сентября исламисты. Вообще нет никакой именно что подготовки. Просто «достал» тротил или автомат. Или взял напрокат грузовик. Можно отследить путь тротила и автомата, но нельзя запретить грузовики. А в Израиле вон вообще «террористическая мода» на людей с ножами бросаться.
Парадокс: число людей, которых как подпадающих под традиционные критерии подозрительных берут под колпак, растет, но все больше как раз не они совершают теракты, а те, кого ни в чем не подозревают.
Скажем, если два юноши — еврейский, занимающийся на скрипочке, и мусульманский, прилежно посещающий футбольную секцию, — становятся участниками уличной драки, то им обоим в равной степени «минусовать баллы» в их условном профайле и «брать на карандаш»? Как учитывать мелкие правонарушения? Предвестник ли они склонности к экстремизму? Как и семейное насилие? В равной ли мере у представителей разных конфессий и национальностей?
Должны ли спецслужбы насторожиться, если человек «вызывающе» не ест свинину? А слишком усердно молится (кстати, наши на последнее обстоятельство, говорят, внимание обращают)? А если носит бороду? А если не носит и ходит в шортах, то с него надо заведомо снять подозрение? А если человек осуждает «американскую агрессию на Ближнем Востоке» или «российскую в Сирии», то надо ли к нему присмотреться, не замышляет ли он чего? Пока не поздно.
Впрочем, по большому счету поздно стало уже тогда, когда мы вдруг, чужие друг другу и непонятные, веками жившие отдельно, стремительно перемешались в экстазе глобализации и стали жить рядом, по соседству. Таковы последствия «Вавилонского столпотворения, версия 2.0».
