Георгий Бовт: Победители, которых нет
О том, что мы наблюдаем закат массовых политических партий
Желающих волеизъявиться на думских выборах оказалось рекордно низкое число за все постсоветское время — около 40%. Победила партия «пофигистов», она же Партия Промолчавшего Большинства. Но правильно ориентированные комментаторы и в этом найдут новое подтверждение триумфа правильной политической воли — значит, людям все нравится. А те, кто ворчал, что им, мол, «не за кого голосовать» и «не надо соучаствовать», заняли привычные места на балконе третьего яруса для резонеров, вывесив лозунг «Чем хуже — тем лучше» и с вялым интересом ожидая, когда сама собой взойдет «заря свободы», а «кровавый режим» падет.
Самое время задаться вопросом: за какую партию проголосовал бы массовый избиратель, если бы пустили партстроительство на самотек, вывесив над управлением внутренней политики АП другой лозунг — «Пусть расцветают сто цветов»? Умозрительная картина, конечно.
И все же: какой Настоящей Партии не хватает для полного электорального счастья? Почему никто даже из победителей выборов так и не представил публике привлекательный образ будущего наряду с путями его достижения? И кто мог бы наконец представить?
По «партийной поляне» прошлись газонокосилкой, произведя редуцированный отбор партийной тусовки. С помощью административного ресурса. И с помощью законодательства, когда, в частности, посредством «патриотических» ограничений на загрансчета и бизнес от политики отжали целый слой состоявшихся, успешных людей из бизнеса. Таковые счета и бизнес, кстати, есть даже у бывших претендентов в президенты США (может, и у Трампа есть) и даже Венесуэлы. Тут важнее декларирование, легальность происхождения средств, а не курс на доморощенность номенклатуры и изоляцию от внешнего мира.
Однако первого у нас не наблюдается (см. новые факты высокопоставленной коррупции, которой вроде не должно уже быть, если всех этих людей, как уверяют, тщательно проверяет управление президента по вопросам противодействия коррупции во главе с Олегом Плохим). А второе, но еще больше отвыкание от реальной политической конкуренции уже привело к деградации политического класса. Убог был уровень политической рекламы в ходе нынешней кампании. Ее, кажется, заказали по дешевке гастарбайтерам, уволенным из ЖКХ. Не менее убогий уровень предвыборных дебатов. Многие кандидаты либо двух слов связать логично не могут, либо несли сущий бред.
Даже для допущенных до выборов 14 партий из, кажется, восьми десятков зарегистрированных явно не хватает качественного «человеческого материала».
Во многом потому, что такой «материал» не хочет в политику, считая ее либо опасной, чему власти дают много подтверждений, закрутив гайки и ограничив легальные возможности для оппозиции, либо бесполезной. В политике, по сути, запрещено все, что не санкционировано сверху.
Партии остаются одной из немногих форм «легальной политики». Однако состояние их самих прискорбно. Классическая партия должна выполнять три функции:
1. Идеологическая. Она должна вырабатывать политическую платформу, с которой идти во власть. Но по большей части наши партии предлагают лишь набор лозунгов, представить себе воплощение которых в жизнь можно разве в кошмарном сне. Никто не способен проработать последствия, не просчитывает цену. Как и наш парламент не в состоянии написать работоспособный закон, который не требовал бы многочисленных «уточняющих» подзаконных актов от правительства. Не выполняет в полной мере идеологической функции и «правящая партия». Не она диктует повестку правительству (хотя премьер — ее формально глава), она шла на прошлых выборах с иными лозунгами, нежели то, за что потом голосовала.
На сей раз ЕР по поводу обещаний вообще не заморачивалась, сосредоточившись на том, что она партия президента и этого достаточно.
2. Электоральная функция. Партии должны рекрутировать сторонников на выборы, выступая важным организующим институтом самой кампании. Но много ли у нас волонтеров, которые по зову убеждений агитируют за те или иные партии? Много ли у нас партий с постоянным значительным членством или хотя бы устоявшимся активом? Активистов нанимают за деньги. В этом наши партии сродни промоакциям сетевых магазинов. Нельзя в этом смысле считать полноценной партией и ЕР. Она живет не партийной, а бюрократической жизнью, став придатком госаппарата без внятных полномочий и возможностей.
3. Кадровая функция. Партия должна служить карьерной лестницей для политиков. Ближе всех к выполнению этой функции подошла ЕР. Сделана попытка провести праймериз. Однако разве партия может сама делегировать министров в правительство, в губернаторы? В этом ее полностью заменил беспартийный президент. Кадровые лифты не работают даже в ЕР (в остальных вовсе закостенели под водительством вечных вождей). Где все эти «президентские тысячи» кадрового резерва? Разве по принципам публичной политической успешности производят у нас назначения?
Есть масса других факторов, тормозящих формирование полноценной партийной системы. Например, партии не желают работать с избирателями между выборами (разве что ЛДПР постоянно присутствует в политической рекламе, за что и вознаграждена, укрепив позиции по спискам). Все равно, мол, перед выборами надо «идти договариваться» к «условному Володину», к губернатору и т.д. При чем тут электорат? Во многом это так. Игры на политической поляне без «высочайшего дозволения» и вопреки ему невозможны. Однако отдельные случаи успешного общественного активизма показывают, что не все так безнадежно зажато.
Просто партийцы, как и электорат, заражены массовой политической апатией. Им скучна их собственная политика, которую многие не воспринимают как в значительной мере альтруистический (миссионерский) процесс во имя, прости господи, общественного блага, а не во имя «распила бабла».
Сказываются и жесткие ограничения политического финансирования: бизнес боится жертвовать деньги кому-либо, кроме «разрешенных» реципиентов. Думские партии получают госфинансирование помимо того. Им с электоратом можно «не париться» (да и «как бы чего не вышло», чтобы не прогневить начальство), а надо дружить с «условным Володиным» и пр.
Главный фактор, тормозящий развитие партийной системы, — это «пофигизм» электората.
Кажется, нет ничего в мире, что было бы способно его убедить в небесполезности осмысленных политических действий. Особенно протестных.
Как на днях доложил «иностранный агент» Левада-центр, число тех, кто готов участвовать в политических протестах, — не более 10% (в экономических — не более 12%).
Возможно, для России с ее развитой патерналистской культурой перспективна была бы такая неноменклатурная оппозиционная партия, которая работала бы на постоянной основе с избирателями на манер движения ХАМАС. Которое взросло как структура социальной взаимопомощи, а лишь потом стало успешной партией. «Русский ХАМАС» мог бы завоевать популярность тем, что годами терпеливо «вкручивал лампочки в подъездах», защищал «обманутых дольщиков», фокусировался бы на конкретных местных проблемах, беспокоящих жителей. Издавал бы брошюры, разъясняющие, как создать ТСЖ, бороться против вороватой управляющей компании или против платной парковки во дворе. Эти люди должны быть видны в диалоге людей с властями или в случаях попрания прав обывателей.
«Идейный окрас» партии имеет все меньше значения. Время больших идеологий проходит во всем мире. Решение текущих задач требует не идеологических, а технократических решений.
Выбора между двумя социальным системами нет, есть выбор между акцентами в социальной, налоговой и т.д. политике. Хотя у нас можно еще приторговывать ностальгией по «совку» и сталинизму.
Создание в России «идеологических» — христианско-демократических, социал-демократических, народных, правых и левых — партий почти бессмысленно. Общественная жизнь «балканизируется», распадается на споры вокруг неполитических ценностей, конкретных проблем и эффективности (или коррупционности) их решений. Возрастает значимость местной повестки (качества городской среды, например) и, соответственно, поиска оптимального варианта управленческих решений при повышении их прозрачности.
Во всем развитом мире идет закат массовых партий, как они сформировались в ХIХ веке.
В Америке, где никогда не было членства в партиях, число приверженцев двух ведущих падает давно, число «независимых» стало самой большой категорией электората — не менее 40%. Борьба идет за рекрутирование отдельных, не совпадающих друг с другом групп интересов, социальных и демографических страт. И все это на фоне падения активности на выборах (примерно до 60–65%).
В Европе после Второй мировой войны везде шел неуклонный процесс «департизации». Падает как число членов (в ведущих европейских странах с 1970-х годов сократилось более чем на 40%), так и волонтеров и активистов. Снижается «партийное» голосование, все чаще голосуют за кандидатов от разных партий на разные должности.
Относительно более высокий уровень партийной приверженности (или членства) сохраняется в немногих странах мира: в Уругвае (до 30%), Австрии (более 20%), Канаде и Мексике (более 10%), Великобритании (10%), Нидерландах (чуть менее 10%), Японии и Германии (около 5%). (Источник: Paul Whiteley. «Is the Party Over? — «Party Politics», September, 2010. Для России автор давал показатель в 3%.) За первое десятилетие ХХI века членство в партиях в странах «старой демократии» Европы сократилось в среднем на 8%, а численность околопартийных волонтеров — на 15%. (The End of Voters in Europe? Electoral Turnout in Europe since WWII. «Open Journal of Political Science», 2013. Vol. 3, No.1, pp. 44–52.)
В странах Европы с крепкими демократическими традициями (Австрия, Дания, Франция, Исландия, Норвегия, Швеция, Нидерланды и др.) падение электоральной активности после войны было не столь резким: с 80–90% явки до нынешних 65–75%. Люди все же видят смысл в голосовании, веря, что оказывают влияние на политику. В странах «молодой демократии» Восточной Европы за 20 посткоммунистических лет активность на выборах падала быстрее. В Болгарии, Чехии, Латвии, Литве, Румынии Словакии — на 20–25% с прежних 70–80%. Незначительно упала электоральная активность лишь в Эстонии с ее развитой «электронной демократией» (с 64 до 60% с 1990-е по 2000-е годы). А выросла лишь в одной стране, ныне «без пяти минут» изгое ЕС, в Венгрии, с 60% почти до 70%.
Политика подстраивается под телевидение. Все более становясь персональным шоу, где кандидаты дистанцируются от партий. Все большее значение играют «непартийные» формы общественной активности — НКО, «группы одного требования», которые полностью зажаты у нас. Продуктом их пестрых коалиций становятся популистские и «не пойми про что» антисистемные партии: греческая «Сириза», итальянская «5 звезд», испанская «Подемос».
Неуклонно будет возрастать дальше роль «прямой демократии». Классический пример — Швейцария, как и американские штаты, где все больше вопросов решается на референдумах.
Будущее — за «прямой демократией», пусть и тоже манипулируемой, за персонализированной политикой и оперативным реагированием властей на требования разных «групп интересов» и НКО, пронизывающих всю общественную ткань. За реагированием на общественное мнение, на опросы вне прямой зависимости от электоральных циклов, которые, разумеется, не утратят свой смысл. Выборность власти сохранится.
Мы же, как всегда, пойдем своим путем и еще какое-то время «помучаемся» с традиционными и привычными нам политическими партиями. Пока окончательно не надоест.
