ГЛОБАЛЬНАЯ ИНИЦИАТИВА ЦИВИЛИЗАЦИЙ: МЕЖДУНАРОДНАЯ СТРАТЕГИЯ ПЕКИНА ОБРЕТАЕТ ЗАВЕРШЕННОСТЬ
Российский Совет по международным делам
В глобальном школьном классе цивилизаций не может быть деления на всезнающих учителей и послушных учеников
Год назад, 15 марта 2023 г., на заседании Диалога высокого уровня КПК с мировыми политическими партиями, председатель КНР Си Цзиньпин впервые озвучил Глобальную инициативу цивилизаций (ГИЦ). В выступлении китайского лидера был раскрыт третий и, по всей видимости, последний компонент долгосрочной международной стратегии КНР, дополняющий выдвинутую в сентябре 2021 г. Глобальную инициативу развития (ГИР) и представленную в апреле 2022 г. Глобальную инициативу безопасности (ГИБ). Три тесно связанные друг с другом концепции отражают долгосрочное видение внешней политики Китая в новых международных условиях 2020-х годов и развивают более общую внешнеполитическую доктрину КНР, провозглашенную Си Цзиньпином еще в ноябре 2012 года и известную как «Сообщество единой судьбы человечества».
Хотя ГИЦ и не бросала прямого вызова западной парадигме «международного порядка, основанного на правилах», она, тем не менее, как и две предыдущие инициативы до нее, за год успела подвергнуться ожесточенной критике со стороны Запада. Многие американские и европейские политики и аналитики поспешили сделать вывод о том, что китайское руководство в очередной раз пытается использовать привлекательно звучащую риторику, чтобы скрыть свое намерение добиваться односторонних преимуществ в международной системе, а также отвлечь внимание общественности внутри страны и за рубежом от нарастающих социально-экономических проблем самого Китая. За прошедший год было сделано немало заявлений о том, что ГИЦ методологически несостоятельна и политически более чем сомнительна, поскольку размывает принципиально важную красную линию между «демократиями» и «автократиями», апеллируя к таким абстрактным и произвольно интерпретируемым понятиям как «историческая память», «национальные традиции» и «культурное своеобразие».
Информация к размышлению
Такая негативная реакция разочаровывает, хотя и не вызывает особого удивления. Сегодня, когда глобальная информационная война идет полным ходом, любая идея, исходящая из Пекина, обречена на то, чтобы вызвать преимущественно критическую, а зачастую и откровенно тенденциозную реакцию в Вашингтоне и в большинстве других западных столиц. Еще несколько лет назад поступление новой китайской инициативы, скорее всего, спровоцировало бы на Западе оживленную дискуссию о том, какие возможности она отрывает для расширения сотрудничества с руководством КНР. Сегодня дискуссия, как правило, ведется вокруг того, какие именно своекорыстные замыслы и агрессивные устремления скрываются за китайской примирительной риторикой. Между тем, оставив за скобками всю политически нагруженную и аналитически часто крайне поверхностную критику ГИЦ, следует признать, что инициатива поднимает целый ряд серьезных вопросов, касающихся желаемого будущего международной системы, а также человечества в целом, и потому могла бы быть отправной точкой для плодотворного экспертного и общественного обсуждения.
Прежде всего, ГИЦ вновь возвращает нас к вечному вопросу о том, как мы определяем термин «цивилизация». Нет никаких сомнений в том, что, например, Китай и Индия должны квалифицироваться как полноценные цивилизации. Но как быть с другими государствами или даже с группами государств? Допустимо предположить, что некоторые потенциальные претенденты на «цивилизационный» статус могут иметь явно недостаточную для этого территорию и ресурсную базу, или слишком малочисленное население, или слишком короткую историю или еще какие-то особенности, не позволяющие поставить их в один ряд с мировыми цивилизациями Индии и Китая.
Некоторые общества и страны могут быть настолько неразрывно связаны друг с другом, что между ними трудно провести четкую «цивилизационную» границу. Например, имеет ли смысл говорить об отдельной американской цивилизации, или правильнее говорить об англосаксонской цивилизации, о более инклюзивной трансатлантической европейской цивилизации или вообще — о глобальной западной цивилизации? Впрочем, даже наличие этой последней далеко не всеми в мире воспринимается как данность. Вспомним широко известный ответ Махатмы Ганди на вопрос о том, что он думает о западной цивилизации: «Это была бы неплохая идея».
Кроме того, какая судьба уготовлена малым и средним народам и странам, которые заведомо не в состоянии достичь уровня «полноценных» глобальных цивилизаций, но имеют свои уникальные культурно-антропологические особенности, богатое прошлое и собственные международные амбиции? Должны ли эти страны и народы скромно пребывать в тени своих более крупных и могущественных соседей, явно или неявно признавая и принимая «цивилизационные» преимущества последних и соглашаясь на неизбежные ограничения собственного национального суверенитета? Или же им следует активно формировать собственные «не-цивилизационные» транзакционные и оппортунистические альянсы, опираясь на международных партнеров близкого им уровня и статуса?
Наконец, возникает и закономерный вопрос о том, насколько историчен статус «цивилизации». Дается ли он один раз и навсегда в виде «пожизненного бонуса» какому-то отдельному выдающемуся народу, обществу и культуре, или же мировые цивилизации расцветают и увядают, переживают периоды подъема и упадка, приходят на авансцену истории и покидают ее? Если, как подсказывает логика, верно, скорее, второе, чем первое, то как надежно определить момент восхода и момент заката той или иной цивилизации, и есть ли способы сделать неизбежные смены цивилизационного лидерства в мире как можно менее болезненными и затратными?
Преемственность и инновации
ГИЦ подчеркивает важность уважения к истории и традициям, которые, как считают в Пекине, следует рассматривать не как препятствие на пути социальной и экономической модернизации, а как источник развития и как важнейшую движущую силу любой успешной модернизации. Это очень привлекательный подход для всех обществ, где заботятся о сохранении национальной идентичности и не готовы превратить свое население в совокупность полностью атомизированных индивидуумов в глобальном «плоском» и тотально прозрачном рационалистическом мире. Тем не менее человечество знает немало поучительных историй о том, сколь трудно сохранить оптимальный баланс между традицией и инновациями, между самосохранением и модернизацией своего цивилизационного наследия.
Акцент на неизменности традиций привел Японию эпохи Токугава к двум с половиной векам самоизоляции, которая закончилась очень жестоким для сынов Ямато образом, когда американский коммодор Мэтью Перри силой «открыл» Японию в 1850-х годах. Бескомпромиссный приоритет инноваций во время так называемой Белой революции в Иране при шахе Мохаммеде Резе Пехлеви имел в качестве побочных эффектов растущую экономическую поляризацию, накопление социальной напряженности, массовые народные восстания, в итоге вылившиеся в Исламскую революцию 1979 года.
Еще один важный вопрос заключается в том, как провести различие между гуманитарными контактами, которые ГИЦ решительно поддерживает, и прямым вмешательством во внутренние дела других государств, которое ГИЦ категорически осуждает. Искушение использовать существующие или даже просто подразумевающиеся сравнительные преимущества в образовании, в культуре, в науке и в гражданском обществе в качестве инструментов достижения конкретных политических целей может оказаться слишком сильным, чтобы противостоять ему. Иными словами, как предотвратить перерастание «диалога цивилизаций» в цивилизационное столкновение или в цивилизационную экспансию, и в какой степени общества в современном мире нуждаются в «цивилизационном протекционизме»? С другой стороны, как сделать так, чтобы этот «цивилизационный протекционизм» не препятствовал свободной конкуренции идей, без которой поступательное развитие любой цивилизации едва ли возможно?
Приведем сравнение из природного мира. До открытия Австралии европейцами, на этом континенте сложилась сложная и в значительной степени уникальная экологическая система, с большим количеством эндемичных видов растений и животных (включая сумчатых и яйцекладущих). Когда европейцы привезли в Австралию кроликов, кошек, лис и верблюдов, природное равновесие оказалось необратимо нарушенным, и сегодня около трети австралийских млекопитающих-эндемиков либо уже вымерли, либо находятся на грани исчезновения. Немногим лучше складывается ситуация с австралийскими пернатыми. Можно ли считать такое положение дел приемлемой ценой за демографическое и экономическое освоение континента человеком Запада? Допустимо ли нашествие кроликов и кошек воспринимать как индикатор успешного развития и как символ необратимости прогресса?
В последние годы Запад регулярно обвиняет Китай и Россию в злонамеренных политических махинациях с использованием различных финансируемых государством «цивилизационных» инструментов, начиная от Институтов Конфуция и заканчивая медиагруппой Russia Today. Но у Пекина и у Москвы, пожалуй, гораздо больше оснований утверждать, что США и их союзники регулярно прибегают к различным формам гуманитарного сотрудничества в качестве инструментов продвижения «цветных революций» во многих уголках мира. И то, что в одной системе цивилизационных координат представляется белым, пушистым и совершенно безобидным зверьком, в другой системе оказывается агрессивным инвазивным видом, необратимо подрывающим экологическую систему целого континента.
О нашем понимании модерности
Выдающийся французско-бельгийский мыслитель Клод Леви-Стросс однажды заметил, что «каждая цивилизация имеет тенденцию к завышенной оценке объективной направленности своего мышления». То есть каждая цивилизация неизбежно склонна переоценивать себя, претендуя на универсализм, которым она в действительности не обладает или обладает лишь в какой-то ограниченной мере.
Претензии на универсализм, в свою очередь, предопределяют стремление к экспансии — если не географической, то, по крайней мере, к социальной, путем приобщения к цивилизации как можно более широких слоев, пока не охваченных ею населения, тем самым реализуя свою извечную mission civilisatrice. Очень немногие цивилизации в истории человечества предпочитали исключительность универсализму и выбирали замкнутость вместо экспансии. А успешная экспансия подтверждает легитимность универсалистских притязаний, тем самым создавая социокультурную основу для имперского строительства.
Цивилизация и империя, естественно, — не тождественные, а лишь пересекающиеся понятия, поскольку первое относится к культуре, а второе — к политической организации общества. Ареал имперского контроля может быть уже или шире ареала сопутствующей империи цивилизации, имперское строительство вообще не всегда несет в себе цивилизационные компонент. Но прочная империя неизменно опирается на единую для имперских этносов цивилизационную основу, а развивающаяся цивилизация, в свою очередь, использует имперские структуры и коммуникационные возможности для своего географического распространения.
Самый важный вопрос, связанный с международными перспективами ГИЦ, заключается в том, как мы понимаем модерность на пороге второй четверти XXI столетия, и насколько универсальную ценность имеют особенности той или иной цивилизации. Если допустить, что существует только одна модель подлинной модерности (западная или, точнее, американская), то до сих пор сохраняющиеся отклонения от этой модели, предопределяющие различия между мировыми цивилизациями, представляются не чем иным, как проявлениями рудиментарной культурной архаики и социально-экономической отсталости (т.е. незавершенности модернизационного процесса).
С этими пережитками прошлого можно мириться какое-то время, если они не создают избыточных политических проблем. В конце концов, если французы настаивают на том, чтобы в парижских магазинах имелись в наличии пятьсот сортов сыра, а деловой ужин начинался ровно в 8:30 вечера, то эти маленькие чудачества едва ли стоит считать большими неудобствами. Однако, в конце концов, культурно-антропологическая архаика и социально-экономическая отсталость должны быть решительно и бесповоротно сметены с лица нашей планеты волшебными метлами либерализации и глобализации.
В такой логике ГИЦ имеет мало смысла, в лучшем случае имеет смысл рассуждать о национальных траекториях модернизационного процесса, но никак о вариабельности возможных итогов этого процесса. Еще лет двадцать-тридцать назад, на пике американского могущества и на заре эпохи глобализации, подобные детерминистские взгляды были весьма популярны повсюду в мире. Но сегодня, на фоне множества разнообразных проблем, которые переживает Запад в целом и Соединенные Штаты в частности, такие представления выглядят не только высокомерными, но и попросту абсурдными.
Если же различия между мировыми цивилизациями рассматриваются не как досадное препятствие на пути прогресса, но как драгоценное достояние человечества, делающее всех нас сильнее, умнее и креативнее, то эти различия нужно не только сохранять, но и поощрять. Если модерность многовариантна, то любое полное слияние цивилизаций в одно целое на условиях одной из них резко снизило бы уровень сложности глобального сообщества, что, в свою очередь, неизбежно повысило бы уровень различных системных рисков и неопределенностей. Следуя терминологии Константина Леонтьева, следует заключить, что слияние мировых цивилизаций в любой форме представляет собой «вторичное смесительное упрощение», то есть упадок и смерть, в то время как их сохранение означает победу «цветущей сложности», то есть развитие и жизнь. Плюрализм модерности может создавать дополнительные сложности в упорядочивании международной системы, но зато он же делает эту систему более устойчивой и долговечной.
Гарантии устойчивости системы
Для того, чтобы вспахать поле, вырастить и собрать монокультурный урожай, требуется всего один сельскохозяйственный сезон. Для того, чтобы вырастить многовидовой природный лес, требуется много десятилетий. Но зато лес — гораздо более устойчивая экосистема, чем поле, сама множественность и сложность присутствующих в нем экологических цепочек предопределяет его высокую сопротивляемость по отношению к вредителям и природным катаклизмам. Рассматривая плюрализм модерности как естественное и, более того, предпочтительное состояние глобального социума, нельзя не прийти к выводу о том, что происходящий на наших глазах повсеместный всплеск культурной, этнической, региональной, национальной, религиозной и иных групповых идентичностей есть не что иное, как естественная реакция сложной глобальной социальной системы на наметившийся в конце прошлого – начале нынешнего столетия крен в сторону ее чрезмерного упрощения и унификации.
Совместить множество разнородных элементов в общем проекте глобального управления очень непросто. Это примерно так же сложно, как возводить дом, используя не поддоны стандартных готовых кирпичей, а груду диких камней, где каждый камень имеет уникальный размер и форму. Чтобы надежно скрепить между собой неровные и нестандартные камни, потребуется куда больше раствора, чем в случае со стандартными кирпичами. У человечества нет другого раствора, кроме универсальных норм международного права, которое могло бы выполнить эту скрепляющую функцию — при условии отсутствия двойных стандартов и наличия гарантий равного отношения ко всем цивилизациям.
Множественность мировых цивилизаций ни в коем случае не должна служить оправданием грубых нарушений прав человека, безответственного отношения к окружающей среде или прямых нарушений других общепризнанных норм ответственного международного поведения государств. Наверное, ответственное международное поведение должно стать одним из фундаментальных критериев принадлежности к мировым цивилизациям. Точно так же цивилизационное многообразие не является индульгенцией на отрицание ценности многообразного опыта, наколенного другими цивилизациями.
Однако в глобальном школьном классе цивилизаций не может быть деления на всезнающих учителей и послушных учеников. Все мы должны учиться друг у друга и помогать друг другу в непростом процессе становления и развития цивилизаций. ГИЦ, безусловно, является важной отправной точкой в предстоящей дискуссии о том, как этот процесс взаимного обучения и взаимопомощи должен развиваться дальше.
