Российская газета

Ф.А.Лукьянов

«Англия — островное государство, это морская держава, тесно привязанная посредством своего товарооборота, рынков, маршрутов поставок к наиболее отдаленным и крайне разнообразным странам, ее экономика — это в основном промышленность и торговля и лишь немного сельского хозяйства. Все, что она делает, отмечено отпечатком весьма своеобразных нравов и обычаев. Природа, структура и конъюнктура Англии фундаментально отличается от того, что свойственно континенту». Это цитата из выступления Шарля де Голля ровно полвека назад, 29 февраля 1963 года.

Произнеся речь, в которой он обосновывал кардинальные, почти непреодолимые различия, имеющиеся между континентальной Европой и Великобританией, президент Франции наложил вето на заявку Лондона о вступлении в Европейское экономическое сообщество. На тот момент в него входили шесть стран-основательниц — Франция, Германия, Италия и Бенилюкс. Вплоть до ухода де Голля с поста президента в 1969 году вопрос о присоединении Великобритании был закрыт. Зато следующее поколение оказалось мягче. Переговоры возобновились, и с 1 января 1973 года англичане вступили в Сообщество.

Любопытно, что юбилей отказа Парижа считать Лондон достойным членства почти совпал с программной речью главы британского правительства Дэвида Кэмерона, который пообещал выйти из Европейского союза, если тот не переродится в эффективное объединение, не ущемляющее прав стран. Премьер-консерватор намерен провести референдум о членстве в ЕС, если его партия выиграет следующие выборы.

Парадокс в том, что пафос Кэмерона во многом повторяет то, о чем не уставал говорить де Голль. Он с большим недоверием относился к идеям интеграции, появившимся в конце 1940 — начала 1950-х. (Кстати, проект ЕС вообще был запущен в период, когда упрямый генерал не был во власти, в противном случае еще неизвестно, что вышло бы.) Будучи страстным поборником суверенитета, де Голль настаивал на концепции «Европы отечеств», в которой все решают государства, а центральные органы их обслуживают. Ровно это провозглашает и Кэмерон, требуя отказа от федералистских амбиций, которые он подозревает у Германии и Франции.

Однако в остальном глава британского правительства подтверждает правоту де Голля, который говорил: Лондон не желает играть по правилам, которые устанавливает континент, он всегда требует себе особых условий, а это недопустимо. Вот и сейчас Великобритания по сути намерена участвовать в объединении избирательно — там, где ей выгодно. На это в Берлине и Париже отвечают: стричь купоны, не неся солидарную ответственность, не получится.

Де Голль полагал, что Великобритания всегда и неизменно будет и ментально, и политически ближе к своей бывшей колонии Америке, чем к континенту. Вообще, его возражения против расширения ЕС исходили из того, что в составе шести изначальных стран-участниц объединение было гомогенным, разделяющим общие представления о политическом и экономическом устройстве. Включение стран с иной ментальностью — а помимо Англии тогда на вступление претендовали Ирландия, Дания и Норвегия — разрушило бы, по убеждению президента Франции, взаимопонимание, на котором, несмотря на многочисленные противоречия, базировалось единство сообщества. Кто-то сформулировал это публицистически упрощенно, но показательно: европейская интеграция была успешнее всего, пока ее границы примерно совпадали с территорией империи Карла Великого. Экспансия постепенно размывала прочность вплоть до нынешнего состояния внутреннего смятения.

Глядя на прошедшие полвека, трудно не задуматься над правотой де Голля. Конечно, с политической точки зрения альтернативы расширению не было, объединение с таким замахом и идеологией самого прогрессивного проекта в истории не могло замыкаться в узких рамках. Однако количество трудностей росло по мере распространения на сопредельные страны, а способность управлять процессами не повышалась, несмотря на исполненные все больших амбиций интеграционные и даже федералистские планы и совершенствование институтов. С одной стороны, членство стало атрибутом престижа и способом решения экономических проблем новых участников. С другой — расширение стало восприниматься как критерий успешности, так что остановить его означало признать наличие затруднений. При этом сама изначальная цель интеграции таяла где-то далеко позади.

Выйдет ли Великобритания из Евросоюза — вопрос открытый, слишком много обстоятельств с этим связано. Но уроки единой Европы нужно внимательно изучать нам — тем более что Россия весьма привержена идее построения Таможенного/Евразийского союза на постсоветском пространстве. Объединение прочно и перспективно, если его участники присоединяются добровольно, осознавая собственные выгоды, если они не боятся утратить свободу и независимость и в целом одинаково понимают желательное устройство. Соблазн подменить качественное развитие количественным есть всегда, тем более что Москва совсем недавно была центром всей территории от Бреста до Владивостока, от Мурманска до Кушки. Но СССР — в прошлом, а новый союз нужно строить так, чтобы в нем не образовалось своих «Великобританий», которые будут то тормозить развитие, выторговывая себе преимущества, то грозить выходом.