ДОКТРИНА НАЦИОНАЛЬНОГО ОГОРАЖИВАНИЯ
Владимир Путин подписал новую Стратегию национальной безопасности
Эпоха «больших союзов», похоже, подошла к концу. Великие державы (к которым, безусловно, относится Россия) в режиме реального времени пересматривают свои обязательства перед сателлитами и «младшими партнёрами», фокусируясь на своих внутренних обстоятельствах и обязательствах перед собственным населением. Российская Стратегия национальной безопасности – 2021 в этом смысле не исключение.
В пятницу, 2 июля, Владимир Путин подписал президентский указ №400, который ввёл в действие новую Стратегию национальной безопасности. Она пришла на смену аналогичному документу от 2015 г., который, в свою очередь, отменил положения Стратегии национальной безопасности до 2020 года, подписанной Дмитрием Медведевым в первый год своего пребывания на высшем посту государства. Даже поверхностный взгляд на документ позволяет понять, какой огромный путь даже не прошла, а по историческим меркам пробежала российская государственная внешнеполитическая мысль. За каких-то шесть лет (с 2009-го до 2015-го) был совершён разворот на 180 градусов (от партнёрства к фиксации противостояния), который нынешняя Стратегия цементирует.
Хотелось бы оговориться сразу – глубокий и всесторонний анализ последовательной эволюции этого ключевого для российской внешней и внутренней политики документа в рамках колонки «Мнения» невозможен. С точки зрения оценки рисков, характер возможностей и потенциала Стратегия имеет всеобъемлющий и подробный. И, возможно, если бы он был предметом вдумчивого анализа соответствующих зарубежных внешнеполитических ведомств, это позволило бы избежать ненужных обострений вокруг наиболее важных для российского руководства «красных линий», которые в Стратегии очерчены достаточно выпукло.
Медведевская Стратегия предлагала российский взгляд на мультиполярность мирового уклада и фиксировала его как фундамент для укрепления влияния России в мире. А угрозами тогда считались лишь «вероятные рецидивы односторонних силовых подходов в международных отношениях, противоречия между основными участниками мировой политики, угроза распространения оружия массового уничтожения и его попадания в руки террористов, а также совершенствование форм противоправной деятельности в кибернетической и биологической областях, в сфере высоких технологий», возрастание «угрозы стабильности индустриальных и развивающихся стран мира, их социально-экономическому развитию и демократическим институтам» (раздел II, статья 10).
В целом присутствовал весьма миролюбивый настрой по отношению к зарубежным партнёрам (США и ЕС), а региональные источники возможной угрозы национальной и глобальной безопасности были расписаны достаточно предметно: Ирак, Афганистан, Корейский полуостров. В принципе Россия идентифицировала себя вполне вписанной в международную повестку и декларировала сотрудничество с Соединёнными Штатами по примерно тем же направлениям, которые обсуждаются и сейчас: транспарентность и стратегическая стабильность. С ЕС же вообще планировалось строить интегрированное экономическое пространство (раздел II, статья 16).
В «модернизированной» Стратегии 2015 г. от благостных намерений в части развития отношений с США и Евросоюзом практически ничего не осталось. Документ достаточно жёстко констатировал: «Поддержка США и Европейским союзом антиконституционного государственного переворота на Украине привела к глубокому расколу в украинском обществе и возникновению вооружённого конфликта. Укрепление крайне правой националистической идеологии, целенаправленное формирование у украинского населения образа врага в лице России, неприкрытая ставка на силовое решение внутригосударственных противоречий, глубокий социально-экономический кризис превращают Украину в долгосрочный очаг нестабильности в Европе и непосредственно у границ России». В то же время Россия продолжала выступать за «укрепление взаимовыгодного сотрудничества с европейскими государствами, Европейским союзом, за гармонизацию интеграционных процессов в Европе и на постсоветском пространстве, формирование в Евро-Атлантическом регионе открытой системы коллективной безопасности на чёткой договорно-правовой основе» (статья 97 редакции Стратегии от 2015 г.).
Современный документ избегает предметных формулировок вовсе.
Отдельные мировые акторы будто бы исчезли. В ключевом внешнеполитическом доктринальном документе теперь фигурирует некий монолитный «Запад».
В документе так прямо и говорится: «Стремление стран Запада сохранить свою гегемонию, кризис современных моделей и инструментов экономического развития, усиление диспропорций в развитии государств, повышение уровня социального неравенства, стремление транснациональных корпораций ограничить роль государств сопровождаются обострением внутриполитических проблем, усилением межгосударственных противоречий, ослаблением влияния международных институтов и снижением эффективности системы глобальной безопасности». В качестве источников угроз фигурируют «некоторые страны», без конкретного указания – что это за страны.
Даже в «посткрымской» Стратегии 2015 г. мы констатировали, что «Российская Федерация заинтересована в выстраивании полноценного партнёрства с Соединёнными Штатами Америки на основе совпадающих интересов, в том числе в экономической сфере, и с учётом ключевого влияния российско-американских отношений на состояние международной обстановки в целом». В Стратегии 2021 г. от таких тезисов не осталось и следа.
Ревизии подверглись и внешнеполитические партнёрства. Если в Стратегии-2015 (в отличие от 2009 г.) отдельно подчёркивалось намерение развивать партнёрские отношения с Китаем и отдельно – привилегированные отношения (именно в таких формулировках) с Индией (статьи 88, 93 и 94 соответственно), то в нынешнем документе эти страны идут через запятую (статья 101, подразделы 7 и 8 соответственно). Обращает на себя внимание и последовательная девальвация роли Содружества Независимых Государств в приложении наших внешнеполитических усилий. Если в Стратегии-2009 (статья 13) констатировалось что СНГ является приоритетным направлением внешней политики РФ, в редакции 2015 г. СНГ назывался лишь «одним из ключевых направлений» (статья 89 редакции), то теперь СНГ как приоритетное или ключевое направление отсутствует полностью, фигурируя лишь в уже упомянутой статье 101, в подпункте 5 в рамках одной из задач достижения Российской Федерацией своих внешнеполитических целей.
В то же время отдельный интерес представляет эволюция перечня национальных интересов Российской Федерации, который присутствует во всех версиях. Так, в 2009 г. сформулированы всего три ключевых российских национальных интереса: а) развитие демократии, гражданского общества и конкурентоспособности экономики; б) незыблемость конституционного строя; в) превращение РФ в мировую державу, чья деятельность направлена на поддержание стратегической стабильности и взаимовыгодных партнёрских отношений в условиях многополярного мира. В 2015 г. сформулировано уже шесть пунктов. Среди них а) укрепление обороны страны для обеспечения, незыблемости конституционного строя, суверенитета, независимости, государственной и территориальной целостности Российской Федерации; б) укрепление национального согласия, политической и социальной стабильности, развитие демократических институтов, совершенствование механизмов взаимодействия государства и гражданского общества; в) повышение качества жизни, укрепление здоровья населения, обеспечение стабильного демографического развития страны; г) сохранение и развитие культуры, традиционных российских духовно-нравственных ценностей; д) повышение конкурентоспособности национальной экономики; е) закрепление за Российской Федерацией статуса одной из лидирующих мировых держав, деятельность которой направлена на поддержание стратегической стабильности и взаимовыгодных партнёрских отношений в условиях полицентричного мира.
В 2021 г. таких чётко названных национальных интересов уже восемь. Это а) сбережение народа России, развитие человеческого потенциала, повышение качества жизни и благосостояния граждан; б) защита конституционного строя, суверенитета, независимости, государственной и территориальной целостности, укрепление обороноспособности; в) поддержание мира и согласия в стране, укрепление законности, искоренение коррупции, защита граждан и всех форм собственности от противоправных посягательств, развитие механизмов взаимодействия государства и гражданского общества; г) развитие безопасного информационного пространства, защита российского общества от деструктивного информационно-психологического воздействия; д) устойчивое развитие российской экономики на новой технологической основе; е) охрана окружающей среды, сохранение природных ресурсов и рациональное природопользование, адаптация к изменениям климата; ж) укрепление традиционных российских духовно-нравственных ценностей, сохранение культурного и исторического наследия народа России; з) поддержание стратегической стабильности, укрепление мира и безопасности, правовых основ международных отношений.
Дрейф в сторону сосредоточенности на внутренних делах очевиден (стоит отметить, что подход к внутренней политике и исполнению задач развития общества описан в сугубо консервативном, охранительном духе, но это предмет отдельного анализа).
Если в 2009 г. два из трёх национальных интересов были направлены во вне, в 2015-м – два из шести, то сегодня к таковым можно с натяжкой отнести только один последний пункт – о поддержании стратегической глобальной стабильности.
Иных точек соприкосновения с мировой системой безопасности у России не осталось (необходимо отметить, что у других мировых держав эти точки соприкосновения исчезли даже раньше). А вкупе с девальвацией перечня и качества атрибутов внешних стратегических партнёрств, можно сказать, что Стратегия национальной безопасности добровольно утратила свою «многовекторность» и «полицентричность», декларировавшуюся до этого на протяжении почти двенадцать лет. Даже «центральная и координирующая» роль ООН и её Совета Безопасности, которые находили отражение в предыдущих редакциях Стратегии (и, впрочем, нашли отражение и в современной редакции), в приказе Путина №400 балансируются в нынешней Стратегии констатацией того, что «формирование новых архитектуры, правил и принципов мироустройства сопровождается для Российской Федерации появлением не только новых вызовов и угроз, но и дополнительных возможностей» (статья 23 Стратегии от 2 июля 2021 года). То есть ООН – это, конечно, ООН, но новая архитектура – это новая архитектура.
Есть ли повод для сожаления по поводу того, что Российская Федерация перестала, по крайней мере на доктринальном уровне, инвестировать в декларацию собственных альянсов или приоритетных направлений внешней политики? Сомнительно. То, как сегодня формируется система международных отношений, какую ценность традиционные гегемоны и их сателлиты отводят второстепенным альянсам, ярко характеризует состояние международных отношений: любой союз, любая договорённость могут быть пересмотрены при наступлении отягчающих внешних и внутренних обстоятельств.
США устали от войны в Афганистане? Войска были выведены в течение нескольких месяцев. Французы испытывают избыточное давление на свои подразделения в Сахара-Сахельской зоне? Их эвакуируют без оглядки на свои договорённости с традиционными африканскими союзниками и партнёрами. Европейские страны посчитали свои обязательства исполненными? Европейские контингенты НАТО в Афганистане вывели быстрее чем американцы.
Эпоха «больших союзов», похоже, подошла к концу. Великие державы (к которым, безусловно, относится Российская Федерация) в режиме реального времени пересматривают свои обязательства перед своими сателлитами и «младшими партнёрами», фокусируясь на своих внутренних обстоятельствах и обязательствах перед собственным населением.
Российская Стратегия национальной безопасности – 2021 в этом смысле не исключение. Она фиксирует положение дел в международных отношениях с точки зрения государственного аппарата Российской Федерации и её структур безопасности – военных, разведки, контрразведки, администрации президента.
Отдельную тревогу обывателя, конечно, могут вызывать пассажи вроде «повышения мобилизационной готовности Российской Федерации и готовности сил и средств гражданской обороны» (статья 40 новой Стратегии) или «Создание стратегических резервов минерально-сырьевых ресурсов, достаточных для гарантированного обеспечения мобилизационных нужд Российской Федерации и потребностей экономики страны на долгосрочную перспективу» (статья 67 подпункт 34 новой Стратегии), но необходимо, похоже, привыкать к этому Zeitgeist.
В целом Стратегия национальной безопасности – 2021 имеет ярко выраженный внутренний и, что немаловажно, мобилизационный вектор. Впервые за долгие годы констатируется необходимость рассчитывать прежде всего на собственные ресурсы, а не на международное сотрудничество либо многовекторные союзнические или партнёрские обязательства, которые в стремительно меняющейся среде могут и не сработать.
Удивительно, что серия президентских документов, посвящённых вопросам стратегии национальной безопасности, до сих пор не была предметом всестороннего и глубокого анализа со стороны зарубежных экспертов в области внешней политики, особенно в динамике. Оценивая Стратегии 2009, 2015 и 2021 гг., можно проследить, как менялось восприятие российским руководством ключевых угроз национальной безопасности. А сквозь эту призму – и как менялся мир (фундаментально) в этот исторически очень сжатый период.
