ЗАВИСТЬ ПО-АМЕРИКАНСКИ И ПО-РУССКИ: КОТОРАЯ «ЗЕЛЕНЕЕ»?
На чем стоят Россия и Америка, кто такая Invidia и чему, пожалуй, не грех позавидовать
Глава ЦИК РФ Элла Памфилова на днях приезжала в ТАСС подписывать новое соглашение о партнерстве с нашим агентством, а я, воспользовавшись случаем, поинтересовался ее мнением об изъянах американской избирательной системы. Она в ответ заметила, что США в чужом глазу мельчайшую соломинку видят, а в своем никакого бревна не замечают. И, перейдя для наглядности на бытовой уровень, показала на примере аэропортов, гостиниц и сферы обслуживания, что за океаном те работают хуже, чем у нас, но мы своих недостатков стесняемся, а американцы своими чуть ли не кичатся.
Вывод сводился к тому, что такой нерушимой уверенности в себе, как у наших заокеанских оппонентов, не грех и поучиться, поскольку «этого нам и сейчас все еще не хватает; мы все еще оглядываемся: а что о нас подумают?». Памфилова призвала избавляться от такой оглядки на других. Она уверена, что «это обязательно будет» и, собственно, уже и происходит, поскольку в нынешнем противостоянии с коллективным Западом «мы наконец-то обретаем самих себя».
«Мы про вас не думаем»
С услышанным я согласен: сам долго воочию наблюдал за океаном такой же апломб в виде концепции «американской исключительности». Однажды даже публично намекнул Мадлен Олбрайт, служившей на тот момент госсекретарем США, что именовать себя единственной в мире «незаменимой» державой не очень-то скромно. Она с ходу парировала: мол, «это другие нас так называют», а не мы сами. Хотя вот, например, цитата из ее интервью NBC в 1998 году: «Если нам приходится применять силу, так это потому, что мы — Америка: та нация, без которой не обойтись (indispensable nation). Мы держим голову высоко и заглядываем дальше в будущее, чем другие страны. Знаю, что американцы и американки в военной форме всегда готовы к жертвам во имя свободы, демократии и американского образа жизни».
Это гордыня политическая, но и в быту американцы не склонны оглядываться на окружающих и вообще сравнивать себя с другими. Заокеанские друзья давным-давно мне внушали: дескать, что о тебе думают посторонние — не твое дело, тебя это совершенно не касается. Да и самому сравнивать свою изнанку с чужим фасадом («то, что у тебя внутри, с тем, что у другого снаружи») — занятие заведомо проигрышное и ненужное. Они и детей своих в школах так же учат и никогда друг с другом не сравнивают (стенгазет про «позор» или «гордость» класса там не увидишь); позже я на опыте убедился, что подход в целом правильный и полезный.
У нас же, как известно, чужое мнение всегда ценилось чуть ли не выше собственного. Помните, у Александра Грибоедова в финале великой комедии «Горе от ума» повисает вопрос: «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна?» И по сей день мы чужие отзывы о себе внимательно собираем и препарируем, зачастую откликаясь на каждый чих на том же коллективном Западе. Мне при этом часто приходит на ум фраза американской школьницы, приезжавшей по обмену в Москву еще до нынешнего обвала в двусторонних отношениях: «Вам кажется, будто мы про вас плохо думаем, а мы вообще про вас не думаем»… Так ведь в том-то, кажется, и обида! Это же наш застольный вопрос: «Ты меня уважаешь?!»
«Самое страшное чувство»
Известно, что подражание — форма лести, совет — форма критики. В нашей столице даже и сейчас на каждом шагу то «плаза», то «молл», то «аутлет». По-прежнему в ходу (хотя и заметно меньше, чем в советское время) манера делать замечания посторонним людям, давать оценки и рекомендации, в том числе по принципу «я не читал, но скажу». Один мой приятель, с которым мы в свое время долго работали в Нью-Йорке, презрительно называет эту нашу привычку соваться в чужие дела (для американцев не просто нехарактерную, а совершенно немыслимую) «страной советов». А ведь и в самом деле: мы же именно так долго именовали собственную страну, забывая о критическом заряде, заложенном в такое название. Кстати, и просить совета по любому поводу — тоже черта незавидная; по себе знаю, что зачастую это просто способ переложить на других ответственность за собственные решения и поступки.
Для меня сравнение наших стран и народов всегда было частью профессиональных обязанностей в ходе долгой журналистской работы за океаном. Конечно, в основном приходилось заниматься прикладными, практическими аспектами политической, социально-экономической и культурной жизни, но вольно или невольно копились и «штрихи к психологическому портрету» американцев и россиян. Подбирался я и к теме зависти и вообще психологической зависимости от других, но глубоко вникнуть, к сожалению, не успел. Помню разве что случайный разговор с медсестрой в вашингтонской клинике: дескать, если увидите у другого что-то завидное, что станете делать? Та ответила: буду думать, как больше работать, чтобы купить и себе…
У нас тема зависти, на мой взгляд, системообразующая. Еще за океаном запомнил фразу, оброненную заезжим начальством: «У нас полстраны живет с ощущением, что лично им — недодано». А уже дома ездил на форум «Армия-2021» и там в выступлении министра обороны РФ Сергея Шойгу услышал: «Вам покажется странным, но я считаю, что главный инструмент, которым пользуются для воздействия (в данном случае психологического воздействия) на устойчивость власти, — это зависть. Самое страшное чувство, которое может быть у человека». Далее министр тогда подробно развил эту тему, «начиная с 1905 года», который, как известно, в России был революционным.
Наконец, могу сослаться и на личный опыт. По молодости лет я довольно ревниво следил за творческими и профессиональными успехами коллег. Это раздражало и мешало до тех пор, пока однажды не пришло в голову, что если бы мне пришлось со стороны наблюдать за собственной журналистской вахтой в Вашингтоне, включая работу в пресс-пуле Белого дома, то, наверное, обзавидовался бы сам себе. Стало смешно, и «зеленоглазое чудище», как именуют зависть англосаксы, навсегда отвязалось. Умение ценить то, что имеешь, помогает, кстати, во многих жизненных ситуациях.
Гений и злодейство
Как-то раз я в лекции сказал студентам, что Америка стоит на трех китах: во-первых, на жадности как культе личного жизненного успеха, прежде всего материального; во-вторых, на свободе делать при служении этому культу все, что не запрещено законом; наконец, — на диктатуре этого самого закона, которая только и позволяет держать в узде вольницу вооруженных людей. Меня, естественно, тут же спросили и про Россию. Готового продуманного ответа я тогда не припас, но навскидку назвал жажду справедливости и ее оборотную сторону — зависть. На фоне «правового нигилизма», по памятному определению экс-президента РФ Дмитрия Медведева.
Насчет оборотной стороны — вспомните классику. Еще Сальери у Александра Пушкина горюет не столько о собственной бесталанности, сколько о том, что Божий дар более щедро излит на «гуляку праздного» Моцарта; а значит, «нет правды на земле; но правды нет — и выше». И в советское время Владимир Высоцкий писал: «А люди все роптали и роптали; а люди справедливости хотят. Мы в очереди первые стояли, а те, кто сзади нас, уже едят»… Или вот хрестоматийное: «У них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает». И тоже с уточнением: «Я ведь не из зависти — я так; ради справедливости — и только».
При этом настоящая литература не только отражает жизнь, но и формирует ее. Я, например, убежден, что, по сути, наша жизнь есть то, как мы ее воспринимаем и что сами рассказываем о ней себе и другим. И когда «наше все» объясняет нам зависть как естественную реакцию на несправедливость, это становится частью нашего мировосприятия. Хотя мы помним и о том мощном духовном противоядии, которое Пушкин дает в финале: «Гений и злодейство — две вещи несовместные»…
У каждого своя правда
Заметил не так давно у главы Россотрудничества Евгения Примакова чеканную формулировку: «Американцы за демократию борются, а мы за справедливость» (это вроде бы киноцитата). Фраза яркая, но, конечно, требует уточнения. Американцы, разумеется, уверены, что они тоже за правду; просто она у них своя.
На бытовом уровне мне это в свое время доходчиво объяснил бывший помощник президента Джорджа Буша — младшего по России Том Грэм. На его взгляд, различие между нами в том, что американцы считают достаточно справедливым равенство стартовых возможностей и общее равенство перед законом, а россияне стремятся уравнять и конечные результаты.
Понятно, что это прямо соотносится и с нашей темой: чем меньше распределиловки и уравниловки — тем меньше оснований для зависти. Американцы вообще не очень рассчитывают на своего «дядю Сэма» как подателя благ; они приучены считать власть «частью проблемы, а не решения» и старательно ограждают от ее вмешательства свою личную жизнь. А у нас, по-моему, до сих пор принято власть заглазно хаять, но одновременно на нее же и уповать. Будто и хозяева в нашей жизни не мы сами, а некие постоянно присутствующие в наших разговорах «они», да и сама «настоящая» жизнь не у нас, а где-то еще. По-моему, это ровно то, о чем говорила Памфилова, и дело тут не в Западе, а в собственном менталитете.
На кого равняться?
Взять хотя бы такой хрестоматийный повод для зависти, как отношение к богатству и успеху. За океаном ими принято гордиться, а в крайних проявлениях, как у Дональда Трампа, — даже чваниться. У нас мне частенько, в том числе и в постсоветское время, доводилось читать и слышать, что, мол, выставлять благополучие напоказ неприлично; я еще с горечью думал, что если постоянно прибедняться, то никакого благополучия ни у кого и не будет. Другое дело, что, во-первых, исторические причины, побуждающие людей «не высовываться», понятны без объяснений; а во-вторых, положение в последние годы меняется — и у нас, и не у нас.
В свое время я спрашивал американского психолога Тамар Чански, чего, судя по ее практике, больше всего страшатся ее соотечественники. Она сказала, что ее пациентов одолевают в основном материальные заботы — например, о своих сбережениях, о работе, здоровье, жилье. А среди источников стресса назвала, помимо всего прочего, и зависть — пресловутое стремление к тому, чтобы собственная жизнь была «не хуже, чем у Джонсов».
Родилось это известное выражение в начале прошлого века в Нью-Йорке. В The New York World и других газетах там несколько лет публиковалась серия популярных комиксов: Keeping up with the Joneses. Теперь этот механизм «равнения на соседей» считается универсальным, но я бы сказал, что проявляется он все же по-разному. Если нас в России утешает, что «у других еще хуже», то американцам этого мало: им надо, чтобы у них было лучше, чем у остальных. То есть, условно говоря, мы оглядываемся на отстающих, а они тянутся за более преуспевающими.
Между прочим, в советское время мы заглазно завидовали воображаемому заокеанскому достатку. А лет пять назад знакомый американец с восторгом делился впечатлениями от поездки в Сибирь и, в частности, упомянул, что для среднего американца лишний загородный дом, да еще и с баней, — непозволительная роскошь. Я тогда не сразу понял, что он имел в виду наши дачи.
No Fun At All
Раз уж речь у нас заходила о языке, нельзя не сказать о словах как таковых. В английском есть прямой аналог нашего слова «зависть» — envy, но в разговорной речи я его почти не слышал. Куда чаще американцы, если уж им приходится обсуждать эту тему, используют слово jealousy, т.е. ревность. И у Уильяма Шекспира «зеленоглазое чудище», о котором Яго предостерегал Отелло, — именно ревность. Хотя и выражение «позеленеть от зависти» известно на самых разных языках.
По-латыни смертный грех зависти обозначается словом Invidia. В первоисточнике это чересчур пристальный и враждебный взгляд, называемый по-русски «сглазом». Олицетворением его служил образ зеленоглазой женщины, нередко со сдвоенными зрачками, — либо носившей то же имя богини возмездия, римского аналога греческой Немезиды, либо ведьмы, как в пастернаковском переводе «Отелло».
Содержание образа многомерно, включая сочетание зависти и жадности. Мне это сразу напоминает и о неуемной старухе из пушкинской сказки о Золотой рыбке, и о наших анекдотах, в которых рыбку просят не о том, чтобы самому было хорошо, а чтобы соседу плохо. Но главная отличительная черта Invidia — самопожирающая страсть; в Средние века римляне изображали ее в виде женщины со змеем, обвившимся вокруг ее груди и кусающим ее сердце. А современный американский эссеист Джозеф Эпштейн, написавший о зависти книгу, называет ее «единственным из семи смертных грехов, не приносящим вообще никакого удовольствия» (no fun at all).
Кстати, известный наш сатирик Михаил Жванецкий однажды изрек: «Труднее всего человеку дается то, что дается не ему». С другой стороны, знаменитый в прошлом британский афорист Чарльз Колтон заметил: «Часто люди искренне говорят, что презирают богатства. Но это чужие богатства».
Говоря о языке, нельзя, конечно, не вспомнить и о поразительной нашей пословице: «Хорошо там, где нас нет». Это, между прочим, тоже из Грибоедова. Американцы ту же мысль выражают все-таки менее самокритично: для них просто «трава за забором всегда зеленее».
Зеркальце социологии
Социологи занимаются завистью на удивление мало. Крупных работ на эту тему я долго не мог найти, сколько ни интересовался. Но вот на днях ВЦИОМ объявил о новом спецпроекте с kp.ru — как раз по отношению к смертным грехам — и начал именно с зависти. А для сравнения я взял исследование, проведенное Калифорнийским университетом в 2015 году. Кстати, американский отчет был опубликован под «литературным» заголовком «Кто на свете всех завистливее». Мы знаем этот вопрос волшебному зеркальцу по пушкинской сказке о мертвой царевне и семи богатырях, западники — по сказке братьев Гримм о Белоснежке и семи гномах.
Итоги обоих исследований схожи, ничего особо примечательного я в них, по правде говоря, не нашел. Женщины в целом чуть завистливее мужчин; молодые люди — пожилых; те, кто победнее, — более состоятельных. Завидуют достатку, успехам и удаче, внешности и популярности у противоположного пола. Кстати, женщины, как правило, завидуют женщинам, мужчины — мужчинам, причем обычно примерно своего возраста.
На круг у нас менее четверти опрошенных (23%) признают, что испытывали зависть к другим людям, а более половины утверждают, что вообще не завидуют (61% — никому, 54% — ничему); почти половина (49%) говорят, что сталкивались с завистью по отношению к себе. У американцев более 75% респондентов признались, что сами испытывают зависть, а 59% припомнили случаи, когда завидовали им. Судя по этим цифрам, за океаном зависти вроде бы даже больше, чем у нас; но мне все же не верится: уж больно часто приходится по жизни сталкиваться с ворчливым недовольством тех, кому «недодано»…
«Слава богу, что Россия!»
Как бы то ни было, и у нас, и за океаном люди в подавляющем большинстве считают зависть скорее разрушительным, нежели конструктивным чувством. В наши дни оно, кстати, усиливается еще и влиянием соцсетей; у американских специалистов появился даже особый термин — Facebook Envy (запрещен в РФ; принадлежит корпорации Meta, которая признана в РФ экстремистской). А один из бывших президентов Всемирного банка мне давным-давно говорил, что и миграционные потоки в современном мире обусловлены во многом тем, что сейчас даже в слаборазвитых странах чуть ли не у каждого второго-третьего в руках по смартфону, и люди засматриваются на чужую жизнь. Но есть и обнадеживающие выводы: американцы завершают отчет о своем исследовании констатацией того, что с возрастом зависть заметно слабеет.
А мне тут подвернулась возможность попробовать бросить взгляд со стороны на женскую зависть. В ТАСС на днях проводилась пресс-конференция по итогам всероссийского конкурса красоты среди замужних женщин «Миссис Россия — 2023», и я отправился туда со своими вопросами.
Однако и организатор смотра Алла Маркина, и победительницы Жанна Специальная и Анна Грунина в один голос меня заверили, что никакой зависти там и в помине не было, а царили мир, любовь и согласие. Более того, Маркина припомнила в тему, как в 2020 году, когда россиянка из Кемерово Ксения Кривко на международном конкурсе в Китае завоевала корону и титул «Миссис Земной шар», первыми ее прибежали поздравлять подруги-соперницы с Украины со словами: «Слава богу, что [выиграла] Россия! Не хотим ни Канады, никого. Пускай это будет Россия, потому что мы с вами одинаковые!»
Чему завидовать?
Ну и еще одно маленькое личное воспоминание напоследок. В 2011 году в заокеанских СМИ меня записали в «поджигатели холодной войны» за то, что я на пресс-брифинге в Белом доме назвал регулярные расстрелы людей вооруженными преступниками в США оборотной стороной американской свободы. Столичная The Washington Post напечатала тогда комментарий «Из России с завистью: лекция о свободе».
Конечно, уж чего-чего, а зависти у меня тогда не было и в помине. Наоборот, мне скорее жалко было американцев, которые, казалось, искренне недоумевали, почему на них раз за разом обрушивается одна и та же напасть. Кстати, в 2017 году уже звездный комментатор американского телевидения Билл О’Райли назвал массовую бойню в Лас-Вегасе «the big downside of American freedom», т.е. той самой «изнанкой американской свободы».
А если я на что и посматривал за океаном не без зависти, так это на многочисленные многодетные семьи. Но тут уж наши замужние красавицы меня обнадежили. Женщины, по их словам, держат этот вопрос под контролем, и та же кемеровчанка Кривко на момент, когда ее увенчали короной, воспитывала четверых сыновей.
Что ж, в этих вопросах женское слово — решающее. Да и не только в этих: в наших сказках мне всегда главной героиней казалась Василиса Премудрая. А еще почему-то вспоминается анекдот о том, как Иосиф Сталин в ответ на доклад о фронтовой семье одного из советских военачальников будто бы припечатал: «Завидовать будем!»
