Международная жизнь

С.В.Лавров

Многополярный мир сопряжен как с возможностями, так и с вызовами, на которые придется отвечать сообща, и мы хорошо это понимаем. Дебаты о путях дальнейшего общественного и мирового развития востребованы как никогда. И Россия вправе и в состоянии принимать в них участие на равных с другими.

Кавказский кризис и мировой финансово-экономический кризис объединяет то, что они подводят черту под 20-летним периодом, прошедшим с момента крушения Берлинской стены и распада Советского Союза, и определяют пределы возможного для инерционной политики, проводившейся все эти годы, в том числе в русле прежней политико-психологической установки на «сдерживание» России. При этом некоторые наши партнеры на Западе — справедливости ради надо сказать, что далеко не все — действовали в духе пресловутого триумфализма, основанного на тезисе о «победе в холодной войне» и возможности своего рода западной «мировой революции». Именно в силу этой инерции нельзя было говорить об окончательном завершении холодной войны: для многих она продолжалась на уровне мировоззрения, уже как виртуальный проект определенных сил, которые провозгласили «конец истории» и «однополярный мир» и пытались все это переводить в сферу вполне конкретной практической политики.

Что касается новой, демократической России, то она попросту вышла из холодной войны, отказавшись от той идеологии, которая лежала в основе участия в ней Советского Союза. Это был выбор российского народа и народов других бывших республик СССР.

Если уж говорить о «поорить о «победе», то думаю, что наиболее выигравшей стороной можно считать те государства и политические силы, которые сделали правильные выводы из случившегося. И тут, смею утверждать, Россия оказалась в числе первых. Другое дело, что нам было легче сделать эти выводы. От иллюзий нам помогли избавиться партнеры, действовавшие в духе «жесткого прагматизма». Да и чисто объективно, учитывая условия 1990-х годов и то положение, когда Россия враз оказалась «на грешной земле», нам было трудно не встать на позиции реализма и здравого смысла.

С другой стороны, на Западе действительно требовалось интеллектуальное усилие, чтобы предвидеть последующий ход событий и сформулировать реалистичную, устремленную в будущее политику в международных делах. Проблески трезвого подхода имели место: достаточно сослаться на вышедшую в 1994 году книгу Г.Киссинджера «Дипломатия», где автор предвидел формирование многополярного мира с ролью в нем США как «первого среди равных». Но реальную политику захлестнула эйфория, никак не связанная с серьезным анализом, уже не говоря о прогнозах. Все это было на уровне массовой культуры, не предполагающей ни индивидуального осмысления происходящего, ни индивидуального творчества. В международных делах возобладал чисто потребительский подход — в духе «раздела наследства».

ДУМАЮ, очевидно, что новая Россия не могла стать частью западного миропорядка, поскольку бремя доказательств относительно его универсальности лежало на Западе. Запад же, в лице прежде всего США, сделал выводы, которые оказались ошибочными. Западный мировой порядок создавался не в 1990-х годах. Практически, особенно на уровне экономики и финансов, он уже существовал в период холодной войны, а после распада СССР встал вопрос о том, может ли он быть универсальным. Но этим вопросом особо не задавались. А тем временем мир вступил в переходный этап своего развития — от биполярной директории, когда все основные решения принимались в Вашингтоне и Москве, к чему-то более свободному, более справедливому и более демократическому, предполагающему куда более широкое согласие. Это вполне соответствовало тенденциям глобализации, продуктом которой и ст¾торой и стало появление новых центров глобального экономического роста и полити Ѹ яния.

Сейчас, если пользоваться терминологией премьер-министра Великобритании Г.Брауна, нам грозит этап «деглобализации». Сходный процесс развивался в период после Великой депрессии, когда возобладали тенденции к автаркии, а выход искали по принципу «каждый за себя», причем во многом на путях милитаризации экономики, что и подтолкнуло к новой войне. К сожалению, войны играли не последнюю роль в развитии западной демократии. А.Тойнби отмечал и другую историческую закономерность — милитаризм служил средством саморазрушения империй. Приходится констатировать, что именно милитаризация внешней политики во многом предопределила выбор в пользу холодной войны с ее иррациональной тратой всех видов ресурсов.

Особенностью Второй мировой и холодной войн было то, что сначала борьба за выживание, а потом и идеологическая конфронтация обеспечивали высокий уровень мотивации на уровне государств и личности, что было фактором в развитии научно-технического прогресса по обе стороны «баррикад». Будем надеяться, человечество наконец поставит точку и найдет другие источники технологического развития.

Пока не представляется возможным предугадать конкретные направления, по которым будет идти становление новой технологической основы глобальной экономики. Но мотивацию для нового технологического прорыва могли бы обеспечить императивы устойчивого развития, решения широкого спектра проблем, в том числе энергобезопасности и изменения климата, от которых зависит выживание всего человечества.

Когда сейчас мы сталкиваемся с кризисом глобального управления, трудно уйти от вывода о его комплексном, системном характере. Я бы не согласился с утверждением о том, что в последние 20 лет существовали некие структурированные международные отношения. Речь, скорее, шла о дрейфе того, что было и что в конечном итоге доказало свою неадекватность новым реалиям. Поэтому разговоры о сохранении статус-кво представляются беспредметными и, по сути, реакционно-охранительными.

Разумеется, все элементы глобального управления взаимосвязаны. Не может быть стабильной мировой экономической системы в условиях нестабильности на уровне международной безопасности. Просто кризис проявил себя поначалу на уровне надстройки и только сейчас, набрав критическую массу, спустился на финансово-экономический базис.

Кстати, британские корреспонденты газеты «Интернэшнл геральд трибюн» в материале от 30 марта 2009 года привели свидетельства экспертов Лондонского Сити, которые считают, что начало процесса потери контроля над международной финансовой архитектурой, созданной в Бреттон-Вудсе, связано с распадом Советского Союза и американским триумфализмом, который за этим последовал.

Трудно спорить с мнением целого ряда историков о том, что внедрение на Западе социально ориентированной модели экономического развития с опорой на средний класс в значительной степени было вынужденным продуктом холодной войны, когда правящие элиты западноевропейских стран и США реагировали на «вызов Советского Союза» на путях «социализации» экономики. Наверное, только так европейское общество и могло создать устойчивую модель экономического развития, реализовав наконец обещание Французской революции о более справедливом общественном устройстве. Попытки же отказа от социально ориентированной модели экономики привели к тому, что, говоря словами Н.Саркози, сегодня речь идет о «кризисе системы, которая ушла от своих фундаментальных ценностей», включая нравственное чувство.

Очевидно, что национальное государство сохраняет и даже укрепляет свое значение базового звена международных отношений. Востребованность встреч глав государств и правительств для преодоления финансово-экономического кризиса — лишнее тому подтверждение. Роль государства — одна из ведущих тем нынешних дискуссий о путях общественного развития. Нельзя исключать, что в ходе них придется возвращаться к «истокам», то есть к тому, как этот вопрос ставился и сто, и двести лет назад.

Конфронтационная конструкция международных отношений времен холодной войны обеспечивала лидерство европейской цивилизации в глобальной политике, экономике и финансах, хотя ее основные участники — США, Европа и Советский Союз — были причастны к этому лидерству в разной мере и каждый по-своему. С окончанием холодной войны система естественным образом потеряла свою устойчивость. Отпали и внеэкономические основания для сохранения на плаву созданной в послевоенный период глобальной финансовой архитектуры.

Сейчас речь может идти уже не о сохранении доминирования, которое невозможно в условиях резко возросшего влияния культурно-цивилизационного многообразия на судьбы мира, а о подкреплении заявки европейской цивилизации на место в команде лидеров на новом витке мирового развития.

Для этого необходимо восстановить единство европейской цивилизации во всех ее частях и переформулировать само понимание лидерства, которое, как отмечал Президент Д.А.Медведев в своей статье в газете «Вашингтон пост» 31 марта, должно основываться на желании и умении сводить к «общему знаменателю» интересы всех членов международного сообщества, всех основных групп государств. Саммиты «двадцатки» — крупный шаг в этом направлении.

Сегодня многие связывают надежду на перемены к лучшему с приходом к власти в Вашингтоне новой администрации. При прежней именно действия США, в том числе в рамках курса на намеренную дестабилизацию отдельных стран и целых регионов (как это признает Зб.Бжезинский в книге «Америка и мир», 2008 г.), во многом обусловливали накапливание негативного потенциала в глобальной и региональной политике. Отказ от этой линии, включая курс на сдерживание всех потенциальных конкурентов глобального масштаба, позитивно сказался бы на международной ситуации.

Независимо от того, к каким решениям придет администрация Б.Обамы в ближайшие месяцы, сама перспектива позитивных перемен в наших отношениях с США и Западом в целом будет «работать» на оздоровление общей атмосферы глобальной и региональной политики, прежде всего в Евро-Атлантике. Еще при администрации Дж.Буша между Москвой и Вашингтоном уже установились основы равноправия, но равноправия негативного, поскольку Россия отказалась от сотрудничества на навязываемых нам условиях. Теперь предстоит перевести это равноправие в позитивную величину посредством взаимоуважительного практического взаимодействия по широкой повестке дня. Тогда и произойдет качественная трансформация российско-американских отношений, включая их стратегический контекст.

Россия и США, которые продолжают нести особую ответственность за судьбы мира, призваны сыграть свою роль в коллективном лидерстве ведущих государств мира. Для этого требуется прежде всего восстановить доверие. Российская философия «нового начала» в наших отношениях четко изложена Президентом Д.А.Медведевым в его упомянутой выше статье.

Мы удовлетворены тем, как развиваются наши отношения с новой администрацией США. Здесь уместна позиция осторожного оптимизма, и кажется, что наши американские партнеры ее разделяют. Взаимное доверие подрывалось давно, и на его восстановление уйдет время. А главное, мы не можем позволить себе еще одного фальстарта в наших отношениях.

Россия заинтересована в сотрудничестве, но мы не можем участвовать в международных проектах, осуществляемых на основе решений, принятых без нашего участия, нашего интеллектуального вклада. Только на равноправной основе Россия, как и любая другая ведущая держава мира, может стать частью формируемой международной системы.

Поскольку об этом много пишут в последнее время, хотел бы внести ясность в вопрос о неких «разменах» во внешней политике России. Любые «размены» были бы беспринципны. Более того, они подрывали бы доверие к российской дипломатии, которым мы дорожим не меньше других. Наиболее эффективным и единственно возможным способом ведения дел представляется равноправное сотрудничество, по существу, в каждом конкретном вопросе, при уважении законных интересов друг друга.

Сегодня складываются объективные возможности для весьма устойчивой конвергенции на солидной основе крупных совпадающих интересов всех евроатлантических государств перед лицом глобальных вызовов и угроз и императива обеспечения нашему региону достойного места в формирующейся полицентричной системе глобального управления.

Не может быть возврата к прежним «сферам влияния» — мир, повторю, более не является биполярной директорией. Но это никому не дает право отрицать, а тем более подрывать естественное, обусловленное целым рядом исторических и других объективных факторов взаимное тяготение государств на основе взаимных интересов. Говоря о нашем ближайшем окружении — Россия заинтересована в том, чтобы наши соседи были дружественными, стабильными, динамично развивающимися государствами. Такой подход отвечает планам самих этих государств и не может противоречить ничьим интересам. В свою очередь, мы ничего не требуем от своих западных партнеров, кроме понятной и транспарентной политики на пространстве СНГ, которая прежде всего исходила бы из уважения позиции соответствующих стран и принципа взаимодополняемости интеграционных процессов в различных регионах Европы, как это было согласовано в наших документах с Евросоюзом.

Считаем, что активизация интеграции на пространстве Содружества отвечает общей тенденции к укреплению регионального уровня глобального управления в условиях разбалансированности общемировых механизмов включая экономику и финансы. Именно региональный уровень может обеспечить всем нам «страховочную сетку» на случай рецидивов финансово-экономического кризиса. Неслучайно, что в последнее время приняты решения о создании таких механизмов, как постоянное совещание министров финансов стран СНГ, Антикризисный фонд и Центр высоких технологий ЕврАзЭС. Эти решения — реальный вклад в общемировые усилия по стабилизации финансово-экономической ситуации.

Россия вместе со своими соседями прошла за многие столетия через много ипостасей. Каждая ипостась была обусловлена конкретной исторической эпохой и в ней находила смысл своего бытия и свое объяснение. Та Россия, которую мы созидаем сейчас, является продуктом нашего времени и отвечает его требованиям. Мы открыты для кооперативных, интеграционных процессов и в Евразии, и в более широком плане — в Евро-Атлантике.

Несмотря на имеющиеся условия и предпосылки, конвергенция в Евро-Атлантике вряд ли состоится, если не будет иметь внятного политического измерения. Это требует закрытия вопросов, оставшихся со времен холодной войны и более раннего периода. Сегодня отсутствует общее видение современной исторической эпохи. Оно и должно было бы стать результатом той самой мирной конференции, которой заканчиваются все войны, и «холодная» — не должна стать исключением. Вместо этого произошел конфликт ожиданий, и этот конфликт не смогли разрешить те общеевропейские встречи, которых было немало и которые произвели множество политических обещаний и деклараций, отвечавших всем требованиям так называемой «конструктивной неопределенности».

Только сейчас, в рамках коллективных усилий по преодолению последствий финансово-экономического кризиса и созданию новой глобальной финансовой архитектуры, которая гарантировала бы нас от подобных потрясений в будущем, возникла не только реальная возможность, но и насущная необходимость выработать такое общее видение современной эпохи. Куда бы мы ни шагнули, все будет упираться в его отсутствие. Без твердого объединяющего идейного начала нас будет преследовать политика «демаркации разъединительных линий» и «выборочного» сотрудничества.

Уже мало кто пытается отрицать, что НАТО переживает кризис. Его пытаются решить на путях расширения альянса, импровизируя по ходу с его предполагаемой «новой миссией», включая «глобализацию».

Кавказский кризис показал, сколь опасную и непредсказуемую ситуацию создает одержимость машинальным расширением НАТО на Восток. Достаточно себе представить, что было бы, если бы Грузия была в составе НАТО, а у России не оставалось бы другого выхода, как действовать точно так же, как нам пришлось действовать в августе прошлого года в ответ на агрессию тбилисского режима против Южной Осетии и убийство наших миротворцев и мирных жителей.

Другой предмет озабоченности — проекты реформы альянса, предусматривающие сценарии применения силы без санкции Совета Безопасности ООН (как будто недостаточно уроков Косова), а также отказ от консенсуса внутри альянса, что привело бы к дальнейшей фрагментации пространства безопасности в нашем общем регионе.

Мы — реалисты и понимаем, что НАТО — один из ключевых субъектов сетевой политики и дипломатии в Евро-Атлантике. Рассчитываем, что за разговорами о трансформации альянса не будут забыты данные нам обязательства о равной безопасности, о недопустимости обеспечения чьей бы то ни было безопасности за счет безопасности кого бы то ни было. При таком условии и при наличии политической воли можно было бы выстроить прочную конструкцию взаимодействия в сфере безопасности в Евро-Атлантике. Ясно, что сегодня надежное обеспечение безопасности в нашем регионе возможно только с вовлечением как всех государств, так и всех соответствующих организаций на евроатлантическом пространстве.

Допускаю, что на ближайшую перспективу значение российской инициативы о заключении Договора о европейской безопасности будет определяться углублением уже начатого процесса коллективного осмысления положения дел в этой сфере. В практическом плане мы предлагаем взятые всеми нами политические обязательства перевести в разряд юридических. Стержневое обязательство — никто не обеспечивает свою безопасность за счет безопасности других. Необходимо будет также согласовать и механизмы, обеспечивающие универсальное применение этого и других согласованных ранее принципов. Такая договоренность стала бы наиболее решительным шагом по разрыву с идеологией и практикой холодной войны.

Мы не против того, чтобы ОБСЕ стала «зонтичной» общеевропейской организацией. Но этого не было сделано 20 лет назад, не просматривается готовности к этому и сейчас. Наши предложения по дальнейшей институционализации ОБСЕ, чтобы она стала понятной, транспарентной структурой, действующей по согласованным правилам, не вызывают у западных партнеров энтузиазма. Встречных идей нет, нам лишь предлагают оставить все как есть и довольствоваться нынешней «рыхлой» ОБСЕ в составе «лоскутной» евроархитектуры. Вместе с тем сама реакция на инициативу Договора о евробезопасности показывает, что мало кто удовлетворен нынешним положением дел — отсюда и необходимость серьезного разговора, который мы предлагаем.

Недавняя ситуация вокруг выборов нового генерального секретаря НАТО подтверждает актуальность проблемы цивилизационной совместимости Европы. Хорошо, что упал «спрос» на антиисламские провокации в Европе. Приветствуем открытость администрации Б.Обамы к широкому сотрудничеству с мусульманскими государствами, в том числе в рамках межцивилизационного диалога. Линия на широкое вовлечение всего арабо-исламского мира — необходимое условие решения афгано-пакистанского узла и других проблем Ближневосточного региона. В этом может заключаться и надежда на прогресс в урегулировании арабо-израильского конфликта — вопреки всем осложняющим моментам на местах.

Трудно переоценить значение религиозно-нравственной составляющей на современном этапе мирового развития. Об этом пишут многие, в том числе о дехристианизации Европы. Тут крайне уместна констатация покойного патриарха Алексия Второго, сделанная им в Страсбурге, о том, что «христианские идеи достоинства, свободы и нравственности в своей взаимосвязи создают уникальный код европейского сознания, обладающий неиссякаемым созидательным потенциалом в личной и общественной жизни».

Хочется надеяться, что эти мысли будут восприняты в интересах обеспечения социальной справедливости и устойчивого развития. На этих путях и при выборе в пользу международного права и многосторонней дипломатии в международных делах, может быть, и получится привести евроатлантическую политику к общему созидательному знаменателю в интересах всего мира.

В конечном счете все проблемы глобальной и евроатлантической политики сводятся к тому, что кто-то продолжает пытаться действовать в новых условиях в прежней системе координат. Думаю, мы вступаем в критический момент международных отношений, который можно назвать эрой созидания консенсусной политики — поскольку вне самого широкого согласия не решается ни одна из общих или частных мировых проблем, будь то новое мироустройство или конкретные конфликты и кризисные ситуации.

В целом будет возрастать значение дипломатии как метода ведения дел в международных отношениях. Ситуация, с которой мы столкнемся, будет на порядок сложнее того, с чем нам приходилось иметь дело в последние несколько лет. Будет неуклонно расти роль таких ресурсов внешнеполитической работы, как парламентская дипломатия, вовлечение отечественных экспертного и бизнес-сообществ, а также неправительственных организаций.

По большей части в течение длительного периода нам придется иметь дело с процессами, а не с конечными продуктами. Не следует при этом недооценивать значение, так сказать, продуктов в неосязаемой форме — укрепление взаимного доверия, качественные перемены в атмосфере отношений и культуре диалога. И в этом смысле, отметим еще раз, первая личная встреча президентов Д.А.Медведева и Б.Обамы обнадеживает.

Многополярный мир сопряжен как с возможностями, так и с вызовами, на которые придется отвечать сообща, и мы хорошо это понимаем. Дебаты о путях дальнейшего общественного и мирового развития востребованы как никогда. И Россия вправе и в состоянии принимать в них участие на равных с другими.