Константин Косачев, член СВОП

Исходя из законов математики, если отсутствует один из этих двух элементов или он равен нулю, то нулю в конечном итоге оказывается равной и вся ситуация.

Фото: http://er.ru

Почему Россия постоянно выбирает «жесткую силу?»

Я в данном случае не как руководитель федерального агентства, а в личном качестве и как давний член СВОП, благодарный Совету за его работу, хотел бы поделиться некоторыми мыслями, действительно связанными с основной темой нашей дискуссии – ролью если не личности в истории, то человека во внешней политике.

Буквально этим утром пришла новость, что на сайте Белого дома размещенная несколько дней назад петиция набрала-таки сто тысяч голосов, необходимых для того, чтобы ее официально рассматривали. В этой петиции есть следующие слова, я цитирую: «Мы не можем согласиться с тем, что президент Украины Виктор Янукович и его правительство отказывают украинскому народу в праве сблизиться с Западной цивилизацией». Если брать международную реакцию на то, что происходило вокруг Вильнюсского саммита в более широком контексте, то главным образом суть этой международной реакции сводится к довольно простой формуле: «слабый и непоследовательный президент Украины под давлением сильной и последовательной России предает интересы украинского народа». Я упрощаю, но в основном реакция в мире на происходящее именно такая. И в этой реакции есть оценка характера власти на Украине, есть оценка характера власти в России и есть оценка интересов украинского народа. Не вдаваясь в дискуссию о справедливости этих оценок, не могу не признать, что в этой истории с подписанием либо неподписанием Соглашения об ассоциации с ЕС Запад применял к Украине как «жесткую», так и «мягкую силу». А Россия преимущественно «жесткую», даже когда речь шла о «вербальной аргументации». «Мягкую силу» мы не применяли, наверное, не потому что не хотели, а потому что пока не воспринимаем ее как достаточно эффективный инструмент и, вследствие этого, не ставили перед собой такой задачи на Украине.

«Мягкую силу» мы не применяли, наверное, не потому что не хотели, а потому что не ставили такой задачи»

На мой взгляд, западной «форе» на этом направлении могут быть два объяснения. Первое заключается в том, что европейская идея, нравится нам это или не нравится, сейчас очевидно более привлекательна в глазах многих людей, чем евразийская. Европейская идея устоялась, она понятна, она прозрачна. А евразийская пока находится в движении – хотя в скобках замечу, не хочу в эту тему углубляться, но считаю, что у евразийской идеи действительно есть очень много привлекательных элементов, которые мы слабо рекламируем, и главный из них заключается в равенстве участников. Я не о равенстве прав, хотя там формально тоже все соблюдено, но самое главное – равенство с точки зрения возможностей участников: украинский сыр в евразийском пространстве будет довольно реально и на равных конкурировать с российским, а в европейском пространстве вряд ли с французским, и так далее. Вот первая, на мой взгляд, причина того, что российская «мягкая сила» в данном контексте не была востребована или задействована.

Ну и вторая причина – она важнее. На самом деле для проявления пророссийских настроений на Украине и нами сделано, совершенно точно, меньше, чем могло бы быть сделано, ну и сами украинцы, даже пророссийски настроенные, в этом смысле не очень активны. Если представить себе противоположную ситуацию, когда Янукович все-таки дошел бы до конца в своем намерении подписать договор об ассоциации с Евросоюзом, при всей поляризации общественных настроений на Украине я с трудом себе представляю, чтобы противники этого соглашения так же организованно вышли на Майдан, как вышли противники Януковича. В этом смысле я не готов считать исход этой ситуации полномасштабной победой России. Может быть, тактической победой, но пока еще вряд ли стратегической. В лучшем случае, сейчас, по итогам разбушевавшихся эмоций, мы получим некоторое дополнительное внимание со стороны евробюрократии, которая практически открыто признается в том, что с Россией как-то «упустили и недоработали». И эта евробюрократия снизойдет до каких-то консультаций в двух- или в трехстороннем режиме. Но, боюсь, что значительная часть народа Украины (я беру уже в целом по ситуации) по итогам этой истории, скорее, Россией еще больше обеспокоена, нежели чем привлечена.

«у евразийской идеи действительно есть очень много привлекательных элементов, которые мы слабо рекламируем и главный из них заключается в равенстве участников: украинский сыр в евразийском пространстве будет довольно реально и на равных конкурировать с российским, а в европейском пространстве с французским вряд ли»

И тут уже, увы, я перехожу к еще одной констатации, на мой взгляд, мудрой, но совершенно точно не моей, — она принадлежит одному из китайских политологов, который однажды совершенно справедливо заметил, что на самом деле «жесткая сила» и «мягкая сила» являются не суммой, не сложением, а произведением. Исходя из законов математики, если отсутствует один из этих двух элементов или он равен нулю, то нулю в конечном итоге оказывается равной и вся ситуация. Если это так, если мы и далее будем полагаться только на такой фактор «жесткой силы» в отношениях с нашими партнерами — на договоренности с властями, не уделяя внимания формированию соответствующих настроений в обществе, в данном случае, в украинском, то, боюсь, что президент Украины рано или поздно соответствующее соглашение подпишет, а пророссийский Майдан так и не состоится.

В этом, на мой взгляд, основная проблема и основной ресурс российской внешней политики, подчеркну: и проблема, и ресурс на будущее. Пока мы продолжаем иметь дела и вести диалог, главным образом, с властями, а не с обществами за рубежом. Не особо целенаправленно ездим на всякие важные конференции, не финансируем достаточным образом деятельность наших российских неправительственных организаций, которые работают на внешнем треке, и так далее. Условно говоря, мы пытаемся принудить к каким-то действиям того или иного руководителя государства, будь то Янукович или Саакашвили, кого-то еще через какие-то санкционные решения, через иные жесткие сценарии, при этом дополнительно антагонизируя против России многих простых людей. В результате мы либо теряем партнеров, как, наверное, потеряли, во всяком случае, в обозримом будущем, Грузию, рискуем по-прежнему потерять Украину, и, боюсь, что можем потерять даже Белоруссию и Казахстан, если не сменим эту парадигму действий или, точнее, если мы ее существенным образом не дополним тем самым компонентом «мягкой силы», адресованным уже гражданскому обществу в этих странах, а не только официальным властям.

«…на самом деле «жесткая сила» и «мягкая сила» являются не суммой, не слагаемым, а произведением. Исходя из законов математики, если отсутствует один из этих двух элементов или он равен нулю, то нулю в конечном итоге оказывается равной и вся ситуация»

Влияние на общественное мнение становится важнее влияния на правительство

Уходя от этого конкретного сюжета, могу констатировать, что, действительно, в современном мире на общественные процессы, в том числе политические, все большее влияние оказывает именно общественное мнение, люди, лидеры общественного мнения. Попасть на условную спину Мадонны — я напоминаю историю с ее майкой на концерте в Санкт-Петербурге — оказывается порой важнее, чем попасть в передовицу или на первую страницу «Таймс». Эта новая реальность породила очень важные выводы, они должны быть сделаны, делаются, наверное, властями в разных государствах.

Первый вывод заключается в том, что общественная поддержка оказывается важной не только для внутренних действий властей — скажем, налоговая политика, социальная сфера, образование, и так далее, но и для внешних. И при этом общественная поддержка важна не только в собственной стране, но и в целевой стране, в той стране, на которую эта внешняя политика рассчитана. И, что не менее важно, в третьих странах, которые, может быть, не имеют к этому в данный момент отношения.

Во-вторых, обеспечение общественной поддержки становится самостоятельным инструментом продвижения интересов. Отсюда возникает, в том числе, соблазн манипуляции. Это не пропаганда, а более тонкий инструментарий, когда человек должен получить искренние побудительные мотивы и быть твердо убежден, что он самостоятельно к ним пришел. И это на самом деле, наверное, и есть главная особенность «мягкой силы» как фактора влияния.

И, наконец, в-третьих, адресатом внешней политики и обеспечивающих ее компаний становятся простые и самые обычные люди. Поэтому усиливается акцент на общечеловеческие ценности, на свободу, права, солидарность, справедливость. В ход идут эмоции, и уже где-то если не на втором плане, то параллельно существуют классические аргументы, как то соответствие международному праву, полномочия международных организаций или достижение межгосударственного компромисса. Условно говоря, начинает работать формула, перефразируя классика, когда слезинка ребенка оказывается важнее Устава Организации Объединенных Наций.

И в этом контексте совершенно неслучайно огромную роль начинают играть образы больше, чем слова. Это образ страдающей красавицы за решеткой, это беззащитные демонстранты под дубинками безликих полицейских, это маленькие шлюпки экологов против грозных военных кораблей. И эта политика, политика эпохи символов, образов, эмоций и, разумеется, нарастающей интерактивности через социальные сети, не может не быть комплексной, гибкой и активной. Ориентироваться только на убеждения и интересы руководителей целевой страны и столпов бизнеса оказывается уже не достаточно, если в этой работе не задействованы лидеры общественного мнения, при этом, повторю, убежденные в своих позициях по эмоциональным либо идеологическим мотивам.

Почему у России нет лидеров мнений?

Разумеется, у нашей страны есть специфические проблемы в этой сфере, прежде всего, это недостаточная развитость институтов гражданского общества, тем более, повторю еще раз, тех, которые вроде бы работают вовне; создаваемые сверху организации далеко не привлекательны и совершенно точно не убедительны за рубежом, поскольку в них подозревают искусственное продолжение структур власти, а возникающие стихийно чаще всего имеют протестный характер, который парадоксальным образом распространяется и на сферу внешней политики, когда, скажем, известный эколог, оппонирующий власти по конкретным темам, вдруг начинает поддерживать оппонентов страны, а не только власти, на международной арене, предположим, сирийскую оппозицию или грузинские власти.

«(Начинают играть все большую роль) образы страдающей красавицы за решеткой, это беззащитные демонстранты под дубинками безликих полицейских, это маленькие шлюпки экологов против грозных военных кораблей»

Такая ситуация специфична, разумеется, не только для России, но во многих других странах она уравновешивается, во-первых, активными лояльными власти структурами в этой стране. Во-вторых, четким разделением в сознании общественно активных людей внутренней и внешней сфер, отношения к власти и отношения к стране в целом. It’s my country right or wrong (Это моя страна так или иначе, пер. авт.), — вот что бывает большей частью.

У нас же лояльные сегмент гражданского общества, а надо сказать, что применительно к внешней политике он совершенно точно не маргинален, достаточно посмотреть на цифры поддержки Путина или Лаврова с точки зрения их внешнеполитических действий. Так вот, этот лояльный к властям сегмент гражданского общества скорее пассивен, он не видит смысла в повышении активности собственного места в этих процессах. И надо сказать, что это происходит, в том числе вследствие недостаточного внимания государства к этой сфере, которая достигнув известных нам высот в сфере традиционной дипломатии, пока не очень-то занимается борьбой за умы и души, в данном случае, обеспечением общественной поддержки внешнеполитическим шагам.

Конечно, здесь очень важным фактором является то, что называется погодой в собственном доме. Человек всегда будет активнее защищать и агитировать за свою страну, если уверен, что в ней все хорошо и все в ней его устраивает. Но думаю, что абсолютно линейной зависимости здесь нет, и неправильно было бы противопоставлять, с одной стороны, государственный PR как PR власти самой себя за рубежом, и тот реальный образ страны, который ретранслируют сами граждане.

Кому-то кажется, что власти нужно во что бы то ни стало продать за рубежом успешный, прилизанный, в силу этого искусственный образ России, а вот сознательный гражданин должен видеть свою задачу в том, чтобы любой ценой донести правду до внешнего мира. Вопрос в том – какую правду.

«государство, достигнув известных нам высот в сфере традиционной дипломатии, пока не очень-то занимается борьбой за умы и души»

Всегда это, наверное, то, что человека в данный момент больше всего волнует. Волнуют же, разумеется, чаще всего то, что вызывает недовольство. Таким образом, получается, что тот самый гражданин начинает во внешний мир ретранслировать исключительно проблемы, поскольку о том, что хорошо, что вне политики говорить уже неинтересно и вроде бы, само собой разумеется, что Байкал красивый, что Достоевский великий и что во Второй мировой войне победили все-таки мы. Но в итоге оказывается, что это все само собой разумеющееся вообще не попадает на внешний информационный рынок, а проблемы медийно усиливаются и превращаются в образ страны.

Конечно, не должно быть «хора довольных» и к этому тоже совершенно точно не будет доверия. Но пропорция необходима. Она необходима, на самом деле, не власти, а самим гражданам, нам с вами. И не только потому что власти меняются и политики приходят и уходят, а страна и ее интересы остаются, но и потому, что это очень важно в практическом плане: как будут относиться к тебе за рубежом, как будут относиться к твоим правам, к твоим интересам, как будут решаться семейные, арбитражные споры, и так далее.

«Европейские пирожные наверняка выглядят для украинца намного привлекательнее российского хлеба, но с точки зрения здравого смысла и элементарного выживания придется заниматься скучным трудом – сеять, убирать, выпекать этот хлеб, а не просто красиво просить политического убежища в венском кафе»

Разумеется, эту диспропорцию предстоит выправлять нам самим. В этом смысле, я думаю, наверное, актуальной задачей является восстановление в самих себе, такой ментальное восстановление чувства принадлежности к единому миру, тому самому русскому миру, к единой культуре, к единой цивилизации как сплачивающего момента и внутри страны, и объединительного начала, в том числе, для нашего общения с соотечественниками за рубежом. Не как потребителей каких-то услуг, но как, извините за патетику, полпредов великой нации и носителей уникальной культуры. И в этом смысле сфера внешней политики оказывается действительно не только государевым делом, но оказывается делом общим. И в этом контексте Украина тоже оказывается (я беру Украину, разумеется, в качестве примера) не предметом приложения усилий президента Путина или Кремля, а очень важной задачей для каждого из нас, и не в последнюю очередь для тех русских, которые там живут. И в этом смысле есть совершенно определенная ответственность отечественного экспертного сообщества за формирование внутренней повестки дня, в том числе и по данной проблематике: либо мы будем бесконечно считывать активно вбрасываемые не нами тезисы о том, что право голоса в мире имеют только страны, которые обеспечивают своим гражданам высшие стандарты, мы никуда не денемся от этих факторов чужой привлекательности, либо мы все-таки осознаем, что мы не выглядим и не должны выглядеть обреченными и совершенно не обязательно по умолчанию брать какую-то единственную шкалу измерения, тем самым постоянно страдая комплексом неполноценности.

И это нужно тоже говорить людям, и будет здорово, если людям это будут говорить не только власти, а такие же люди, как они сами, то есть мы с вами.

Метки: внешняя политика России, Грузия, ЕС, ООН, Украина