Конфликты: переосмысление
Игроки будут заново оценивать важность конфликтов в условиях сокращения ресурсов
Один результат пандемического кризиса налицо — из международной повестки дня выпали конфликты и «горячие точки», которые еще два месяца назад находились в центре внимания. Про Сирию не вспоминают, и даже громкое заявление фельдмаршала Хафтара о том, что он берет на себя власть в Ливии, вызвало дежурную реакцию. Оживление самоназваного президента Венесуэлы Гуайдо замечают боковым зрением, а восток Украины отошел в тень даже в ходе пропагандистских дискуссий…
Очаги противоречий никуда не исчезли, там все продолжается своим безрадостным чередом. Скорее мы в очередной раз убедились в искажающем влиянии информационного пространства — если о чем-то не говорят, значит, этого и нет. Практически любую тему можно легко «включить» и «выключить», что открывает пространство для манипуляций. Но встряска в мире действительно происходит мощная, и, может быть, упомянутые и иные конфликты все же теряют значение?
Много сказано, что при всем шокирующем характере ситуации пандемия не ломает мировую повестку, а выступает в качестве ее катализатора. Те тенденции, что начались годы назад, получают импульс к развитию. И мировая фрагментация, и более агрессивное преследование своих национальных интересов, и обострение конкуренции больших стран, в авангарде которой идут США и Китай — все это было, а теперь присутствует и подавно. Иными словами, характер и содержание международной политики не меняются, а скорее очищаются от наслоений более ранних эпох. Идеологию, конечно, не стоит переоценивать. Как бы ни упаковывались те или иные действия великих держав, за ними всегда стоит определенный набор интересов. Будь то ситуация в Латинской Америке, Европе и — шире — в Евразии либо на Ближнем Востоке, шаги США, европейских стран, России, Турции, Китая и других значимых игроков обусловлены их пониманием безопасности и стабильности. Это очевидные азы международных отношений, о которых даже неудобно напоминать, если бы не аберрация сознания, возникшая в последние четверть века. Доминирование либерального мировоззрения, которое ставит в центр всего универсальные ценности и трактует интересы через призму норм, привело к тому, что риторическая настройка деформировала восприятие базиса, в том числе и в сознании тех, кто эту риторику больше всего использовал. Рассуждения об интересах стали восприниматься в качестве чего-то старомодного. На Россию, где классический подход всегда вылезал наружу, даже если дипломаты и политики старались приспособиться к иностранной моде, смотрели покровительственно.
Примечательно, что красивый нарратив: нам, мол, ничего не надо, лишь бы все были счастливы, производился не только к западу, но и к востоку от российских границ. Китайский вокабуляр, принципиально отличный от западного, тоже всячески избегал конкретики по поводу интересов. Причем в случае Китая это была не дань современной политкорректности, которая в Европе и Америке взяла верх лишь в последние десятилетия, а наследие собственной культуры, всегда сторонившейся европейского понимания стратегии как жесткой конкуренции и игры с нулевой суммой.
Как бы то ни было, но нематериальные факторы влияли на жесткий «хардкор» отношений между странами в период от окончания биполярной холодной войны СССР-США до кризиса американского доминирования в истекающем десятилетии. И хотя наиболее острые столкновения интересов в этот период в основе своей имели стратегическую природу, идеологические факторы воздействовали на то, каким образом эти интересы пытались воплощать в жизнь. Скажем, стремление доминировать в нефтеносном регионе Ближнего Востока было вполне рациональным для Соединенных Штатов как мирового гегемона. Но вот формат «продвижения демократии», выбранный в качестве морально-этического обоснования, только усугубил проблемы, погрузил эту часть мира в долгосрочный хаос и исказил картину подлинных приоритетов. Ту же схему можно применить и к постсоветскому пространству, где идеологическая подложка стимулировала эскалацию, в основе своей чисто геополитическую.
Что происходит сейчас? По разным причинам снижается значимость именно этого морально-идеологического компонента и на Западе, и в Китае. Откровенное соперничество и столкновение интересов более не считается необходимым скрывать. Применительно к локальным конфликтам это означает следующее. Во-первых, каждый игрок будет заново оценивать, насколько тот или иной конфликт ему важен в условиях сокращения ресурсов и ухудшения собственной внутренней ситуации. Иными словами, иерархия приоритетов может измениться, и те конфликтные зоны, которые казались крайне важными несколько месяцев назад, такой статус утратят. Во-вторых, конфликты никуда не денутся и могут даже обостриться, если интересы внешних игроков там достаточно существенны. Немного скрашивает лишь то, что есть шанс на более «чистый» и предметный торг с честным артикулированием этих интересов.
