КРАТКИЙ ПОСТСКРИПТУМ К ДЛИННОМУ ВЕКУ ГЕНРИ КИССИНДЖЕРА
Российский Совет по международным делам
Уже в 2013 году он грустил по уходящей эпохе, неизбежное завершение которой он интуитивно ощутил намного раньше многих других политиков и академических ученых
30 июля 1894 г. в своем поместье под Гамбургом умирал престарелый первый канцлер Германской империи, выдающийся государственный деятель XIX века Отто фон Бисмарк. Отходя в мир иной, он прошептал в предсмертном бреду: «Я умираю… Исходя из общих государственных интересов, это невозможно…».
Наверное, примерно то же самое мог бы сказать о себе 56-й государственный секретарь США Генри Киссинджер в своем доме в Кенте, штат Коннектикут, на пороге смерти 29 ноября 2023 г. Действительно, несколько поколений политиков, дипломатов, экспертов-международников и журналистов — не только в Америке, но и в самых разных странах мира — привыкли к тому, что Генри Киссинджер был, есть и будет всегда. Он родился, когда Владимир Ленин еще писал свои последние статьи и послания соратникам. Он умер, когда Илья Суцкевер уже создал свою мультимодальную языковую модель искусственного интеллекта GPT-4.
Генри Киссинджер был последним государственным секретарем, служившим при двух президентах — при Ричарде Никсоне и Джеральде Форде. При том, что как с первым, так и со вторым у амбициозного и не лишенного тщеславия госсекретаря были очень непростые, порой и конфликтные отношения. Он пережил не только обоих своих начальников в Белом доме, не только всех своих предшественников — руководителей дипломатического ведомства США, но и большинство из тех, кто занимал должность госсекретаря уже после него — от Сайруса Вэнса и Александра Хейга до Мадлен Олбрайт и Колина Пауэлла. Согласно опросу журнала Foreign Policy, проведенного в 2015 году, Киссинджер считается самым эффективным госсекретарем США за последние полвека.
Он пережил всех своих многочисленных политических, идейных и академических противников и оппонентов, включая самого последовательного и упорного многолетнего соперника в лице Збигнева Бжезинского. Он вырастил множество учеников и последователей, породил несчетное число подражателей, эпигонов и завистников, став еще при жизни признанным классиком школы политического реализма в теории международных отношений. Его слово значило очень много не только в Вашингтоне или в Брюсселе, но также в Москве и в Пекине. И не удивительно, что всем нам пока трудно представить себе мировую политику без «вечного» Генри Киссинджера.
Однако не вызывает сомнений, что уход Киссинджера будет особенно чувствительной потерей именно для современного американского политического истеблишмента. «Исходя из общих государственных интересов, это невозможно». И не только потому, что на протяжении своей длинной жизни он последовательно и настойчиво защищал именно американские общие государственные интересы — в том виде, в котором он их понимал и чувствовал. Но еще и потому, что он обладал целым рядом немаловажных качеств государственного мужа, которых критически недостает нынешней генерации американских руководителей.
Оговоримся сразу — репутацию 56-го государственного секретаря ни в коем случае нельзя считать незапятнанной. Он так или иначе должен нести часть ответственности за очень многое. За эскалацию войны США во Вьетнаме в конце 60-х гг. прошлого века. За пакистанские этнические чистки на территории будущей Бангладеш в 1971 г. За военный переворот в Чили в 1973 г. За варварские бомбардировки Камбоджи в 1972–1974 гг. За вторжение Индонезии в Восточный Тимор в 1975 г. За операцию «Кондор», когда с середины 70-х гг. правящие диктаторские режимы ряда стран Латинской Америки при поддержке спецслужб США проводили массовые похищения, пытки и казни лидеров оппозиции. На Киссинджере, несомненно, лежит немалая доля вины и за многие другие трагические события в мире в те годы, когда он стоял у руля американской внешней политики. Неслучайно северовьетнамский политик и дипломат Ле Дык Тхо в 1973 г. отказался от Нобелевской премии мира, которую ему присудили вместе с Киссинджером за подписание Парижского соглашения о прекращении огня и восстановлении мира во Вьетнаме.
И тем не менее сам масштаб личности Киссинджера не может не вызывать уважения. Прежде всего, он в полней мере обладал тем качеством, которое в мире политики традиционно определяется как способность к стратегическому мышлению. Генри Киссинджер мыслил не привычными американскими четырехлетними электоральными циклами, а гораздо более протяженными отрезками времени, простирающимися на десятилетия вперед. Поэтому, например, уже на его веку Вьетнам, бывший самым непримиримым противником США в 60-е и 70-е гг. ХХ столетия, со временем превратился в одного из ключевых американских партнеров в Юго-Восточной Азии.
Во-вторых, будучи убежденным политическим реалистом, Киссинджер никогда не позволял своим идеологическим предпочтениям (а они у него, безусловно, были) определять практические решения и задавать внешнеполитические приоритеты. Едва ли Киссинджеру был особенно симпатичен китайский коммунистический лидер Мао Цзэдун, но отправляясь с тайной миссией в Пекин летом 1971 г., госсекретарь прекрасно понимал, что строить американскую внешнюю политику, разделяя мир на «либеральные демократии» и «нелиберальные автократии», — значит с неизбежностью обречь США на стратегическое поражение. План Киссинджера противопоставить две ведущие коммунистические державы друг другу и занять ведущее положение в геополитическом треугольнике «США — СССР — КНР» был успешно реализован и в значительной мере предопределил динамику мировой политики последней четверти прошлого века.
В-третьих, Киссинджер уважал своих противников. Он не только не позволял себе каких-то оскорбительных или пренебрежительных высказываний в адрес Леонида Брежнева, Андрея Громыко или Анатолия Добрынина, но, напротив, неизменно подчеркивал сильные стороны советских оппонентов. Во время переговоров с генеральным секретарем ЦК КПСС он даже согласился принять участие в охоте на кабана в Завидово, хотя заядлым охотником никогда не был и в этой роли выглядел несколько комично.
Но, пожалуй, самая важная особенность Генри Киссинджера состояла в том, что он хорошо понимал ограниченность американских ресурсов и возможностей; в силу этого понимания он пытался ставить перед внешней политикой США только достижимые цели, не грозящие опасным имперским перенапряжением. Подобно Отто фон Бисмарку столетием раньше, Киссинджер твердо верил в многосторонний баланс сил как надежную основу международной стабильности, а потому всегда был готов к поискам взаимоприемлемых компромиссов со своими геополитическими противниками. Он последовательно избегал чрезмерных рисков, выступая за устойчивость и предсказуемость американо-советских отношений и не допуская повторения острых кризисов между сверхдержавами, характерных для бурной эпохи 50-х – 60-х гг.
Возвращаясь к Бисмарку, напомним: ровно через двадцать лет после его кончины своенравный и недалекий император Вильгельм II ввергнул Германию и остальную Европу в мировую войну, которая в итоге обрушила европейский баланс сил, положила конец существованию четырех европейских империй и свела на нет многие из самых значительных достижений великого канцлера. Генри Киссинджеру в этом смысле повезло еще меньше — демонтаж исторического наследия выдающегося американского стратега начался еще при его жизни.
Киссинджер стал свидетелем глубокого и, возможно, необратимого кризиса всей системы контроля над стратегическими вооружениями, основы которой он заложил более полувека назад. Он еще застал новое резкое обострение израильско-палестинского конфликта в секторе Газа, в урегулирование которого он в свое время вложил немало энергии, настойчивости и личного политического капитала. Он наблюдал постепенное формирование и укрепление российско-китайского стратегического партнерства, которое на пике своей карьеры он всеми силами пытался предотвратить. А главное — он прожил достаточно долго для того, чтобы увидеть, как начала неудержимо разваливаться та система международных отношений, сохранению и укреплению которой он без остатка отдал свою длинную профессиональную жизнь.
Десять лет назад — осенью 2013 года — Генри Киссинджер выступал в Российском совете по международным делам. Уже тогда в мировой политике висела душная предгрозовая атмосфера, слышались отдаленные раскаты грома и на горизонте вспыхивали первые зарницы, хотя до настоящей грозы, как многим казалось, было еще далеко. На нашей встрече Киссинджер выглядел сосредоточенным и уверенным в себе, его комментарии и ответы на вопросы, как всегда, были четкими, проницательными и нередко — парадоксальными и остроумными. Но в выступлении Киссинджера уже тогда сквозила некоторая меланхолия и чувствовалась затаенная грусть, которую я не замечал раньше.
Тогда мне показалось, что девяностолетний госсекретарь просто грустит о своей подходящей к завершению жизни, что было бы по-человечески вполне естественным и понятным. Теперь же, спустя десятилетие, мне кажется, что уже в 2013 году он грустил по уходящей эпохе, неизбежное завершение которой он интуитивно ощутил намного раньше многих других политиков и академических ученых. Эпоха хитроумных многоходовых комбинаций и секретных челночных поездок, эпоха «больших сделок» и джентльменских договоренностей, эпоха детально выверенного баланса уступок и умелой консолидации маргинальных преимуществ — эта Belle Époque классической дипломатии второй половины ХХ века безвозвратно уходила в прошлое. Наступали новые времена — откровенно жесткие, предельно контрастные, заведомо малопредсказуемые и куда более опасные.
Отто фон Бисмарк совершил свою последнюю поездку в Москву, приняв участие в 1896 г. в коронации Николая II. Он отчаянно пытался не допустить назревающего разрыва между Россией и Германией и предотвратить надвигающуюся на Европу катастрофу. Генри Киссинджер за четыре месяца до смерти поехал в Пекин в надежде затормозить происходящее ухудшение американо-китайских отношений и стабилизировать эту центральную ось глобальной политики и мировой экономики. Попытки германского канцлера, как хорошо известно, завершились неудачей. Усилия американского госсекретаря истории еще предстоит оценить.
Не хотелось бы думать, что личная трагедия Отто фон Бисмарка повторится в новой версии, и что через два десятилетия богатое внешнеполитическое наследие Генри Киссинджера будет окончательно разбазарено и промотано его незадачливыми и близорукими преемниками. Впрочем, поскольку в нынешнем столетии все происходит гораздо стремительнее, чем в XIX веке, масштабная фигура 56-го госсекретаря США может оказаться в дальнем пыльном уголке постоянно пополняемой, но редко посещаемой кунсткамеры истории намного быстрее, чем это было с фигурой первого канцлера Германской империи. Такая посмертная судьба стала бы не только очевидной несправедливостью, но и крупной политической ошибкой: богатый и многообразный опыт Realpolitik Генри Киссинджера пока рано делать музейным экспонатом. В XXI столетии он нам всем еще очень пригодится, поскольку иной надежной основы для строительства устойчивой международной системы в условиях все более разнообразного мира человечество пока не придумало.
