11 октября 2023 г. в г. Владикавказе Совет по внешней и оборонной политике провёл круглый стол «Культурное многообразие против ценностного универсализма» на базе Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований имени В.А. Абаева в рамках проекта «Северный Кавказ как форпост России в меняющемся мире: риски и перспективы».

Публикуем тезисы участников дискуссии.

ЛУКЬЯНОВ Федор Александрович, председатель Президиума СВОП; главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»; профессор-исследователь факультета мировой экономики и мировой политики НИУ «Высшая школа экономики»; научный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай».

Нам чрезвычайно приятно и интересно снова быть во Владикавказе. За прошедший период произошло множество событий, важность которых сложно переоценить. Масштаб событий на Ближнем превосходит СВО (которая вписывается в общую тенденцию расстановки сил), поскольку характер сдвигов, которые могут произойти, будет иметь воздействие на весь мир. По ближневосточному региону, который всегда был квинтэссенцией мировых противоречий, нанесен обвальный удар. Это имеет отношение к теме нашей сегодняшней дискуссии – крушение иллюзий, мифов, установившихся представлений.

Что объединяет и события вокруг Израиля, и карабахскую проблему? Те, кто полагали, что могут разными методами удерживать благоприятный для себя статус-кво, просчитались просто совсем. А те, про кого думали, что они неспособны что-то кардинально менять, оказались в выигрыше и изменили расстановку сил в свою пользу. Это важный урок для всех.

Это касается и устройства общественного организма. Возникает по-человечески понятное внутреннее желание стабилизировать и зафиксировать ситуацию. Но не выходит. Конструкция стояла долгое время, но сейчас наступило время, когда рассчитывать на инерцию покоя уже не получается. А другая инерция работает не в пользу тех, кто успокоился. На проблему необратимых изменений можно смотреть двояко – или хвататься за голову и переживать, что дальше делать, либо смотреть на них как на открывающиеся возможности, которые мы можем использовать или нет. И это ответ на вопрос, как в этом новом мире сделать Россию не сторонним наблюдателем, но страной, которая благодаря отчасти стратегии, а отчасти исключительно инстинктам и наитию, останется в стороне от самых страшных потрясений.

Северный Кавказ в стратегии пространственного развития России: вызовы и возможности

ЧИБИРОВ Алексей Людвигович, директор Федерального научного центра «Владикавказский научный центр РАН»

Мы прекрасно понимаем значимость проектов, которые проводит Совет по внешней и оборонной политике непосредственно во Владикавказе. Нам важна сама возможность диалога между центром и регионами и понимание того, что позиция субъектов востребована, потому что проблема, озвученная в качестве основной темы сегодняшнего мероприятия актуальна как никогда.

Февраль 2022 года внес существенные корректировки в наши представления о том, какое место Россия занимает в современном мире и как далеко она готова пойти, чтобы отстоять основополагающие принципы самого своего суверенного существования. Сегодняшний кризис в мировых отношениях способствовал тому, что впервые за долгие годы у России появилась потребность внимательно посмотреть на себя в зеркало, обратить внимание на собственный человеческий, экономический потенциал, который при правильном подходе и правильной организации может вывести страну из сложившейся непростой ситуации. Тем более, что события последнего времени еще раз продемонстрировали, что Россия в состоянии адекватно реагировать на все вызовы, которые стоят перед страной вне зависимости от их конфигурации.

Такие примеры в новейшей истории уже были. Это 1930-1950-е годы советской власти, когда СССР практически находятся в полной изоляции. Это и предвоенные годы, и Великая Отечественная война, и знаменитая Фултонская речь У. Черчилля. Полная мобилизация внутренних ресурсов способствовала тому, что СССР в этой важной идеологической гонке вышел победителем. Акцент в те годы делался в том числе и на два очень важных аспекта. Это культурное многообразие, которое формировалось в условной, но все же общности под названием «советский народ». Это значило причастность (вне зависимости от национальной принадлежности или географии) к великой стране, ее прошлому, великой культуре и чувство дома, которое не покидало тебя, где бы ты не находился – в Ташкенте, Мурманске, Киеве или Владивостоке. И второй немаловажный аспект – это всеобщее и доступное образование. Оба этих фактора сегодня важны как никогда. Факт остается фактом – конец 1980-х и 1990-е годы способствовали существенной девальвации образования и его значимости, что в том числе способствовало возникновению ряда кровавых межнациональных конфликтов на территории бывшего СССР. Осетия, Южная и Северная, с ее тяжелой постсоветской историей является ярким примером того, как государственный дилетантизм и слепое потакание интересам условных «друзей» может в одночасье вызвать хаос в собственной стране вплоть до ее развала.

Рубеж 1990-х годов – это оголтелая пропаганда невежества со всеми вытекающими отсюда последствиями. Халиф Умар завоевавшей в 642 Александрию, четко знал, что надо делать со знаменитой Александрийской библиотекой. Согласно легенде, он приказал полководцу Амру ибн аль-Асу сжечь ее, сказав при этом: «Если в этих книгах содержится то, что есть в Коране, то они бесполезны. Если же в них говорится что-нибудь другое, то они вредны. Поэтому и в том, и в другом случае их надо сжечь». Это очень интересная историческая параллель вне зависимости от эпохи. Мы почти «сожгли» наше образование и науку в 1990-е годы. У нас образовался серьезный поколенческий разрыв в науке, который сегодня не так-то просто восполнить. Количество высококвалифицированных специалистов, уезжающих из России, только с 2019 по 2021 гг. выросло в 5 раз. Число исследователей в стране за этот период сократилось на 30 000 человек, вследствие чего Россия не может выполнить показатели нацпроекта «Наука», который ставил своей задачей увеличить число ученых. Не последнюю роль играет отток научных кадров за рубеж: число ежегодно покидающих страну специалистов с 2012 г. увеличилось с 14 000 до 70 000 человек. Россия – единственная из развитых стран, где несколько десятилетий подряд сокращается количество исследователей. Если в 1990 г. она занимала первое место в мире по числу ученых, то с тех пор их количество снизилось на 65 процентов. В апреле 2023 года по данным Росстата, общее количество молодых исследователей в возрасте до 30 лет в РФ снижается: в 2010 г. их было 71 000, а в 2021 г. стало 53 000. В условиях, когда технологический суверенитет и будущее зависит от новых технологий, проблема заключается в том, что РФ упустила тех, кто может это сделать. Во всех случаях эксперты склоняются к необходимости немедленного и кратного увеличения финансирования науки. Однако рост финансирования сам по себе ничего не решает. Мобилизация научного потенциала необходима для решения комплексной проблемы безопасности, не только технологической и военной, но и культурной, духовно-нравственной, экологической и т.д. Справедливости ради стоит отметить, что миграция ученых – это естественный процесс, к которому надо относиться спокойно. Важен не столько их отъезд за границу, сколько уход исследователей в другие отрасли, в частности, в бизнес и производство, что было нехорошей тенденцией и практикой в 2000-е гг.

Теперь о возможностях. ВНЦ РАН склонен рассматривать сложившуюся ситуацию как время новых возможностей. Мы прекрасно понимаем, что так, как было раньше, уже никогда не будет. Поэтому новые вызовы ставят перед нами задачи качественного иного уровня. Я бы обозначил следующие приоритеты. Первое – активизация взаимодействия с российскими научными центрами. Нужно избавляться от комплекса «периферийности», потому что ВНЦ РАН есть что предложить нашим коллегам, и опыт сотрудничества с научными центрами по всей России (более 30) это только подтверждает. За последнее время география наших контактов заметно расширилась: мы сотрудничаем с зарубежными научными организациями Ирана, Турции, Германии, Италии, Индии, Белоруссии, Армении, Кахахстана, Грузии, Абхазии, Южной Осетии. Владикавказский научный центр активно взаимодействует с органами власти, министерствами и ведомствами РСО-Алании по различным направлениям деятельности. Третий аспект – это создание максимально благоприятных условий для привлечения в науку молодого поколения, в том числе с помощью различных программ, социальных и исследовательских грантов и т.п. В данной ситуации важно понимание связки школа – вуз – научный центр. Взаимодействию между этими ветвями научно-образовательного процесса должно быть уделено особое внимание, так как качественный уровень будущего ученого всецело зависит от уровня образования, который он получает в школе и в вузе. Четвертый аспект – качественно иной уровень партнерства с нашими зарубежными коллегами, определение приоритетов и поиск новых векторов взаимодействия. Практически никто из наших иностранных коллег не отказался от сотрудничества с нами, исходя из того, что истинная наука интернациональна и надполитична, и не может быть «французской», «румынской», или «якутской» физики.

Последние несколько десятилетий мы постоянно стремимся доказать кому-то (Западу, Востоку, неважно) что мы лучше. На мой взгляд, это такая рефлексия по СССР. «Стоит один раз ввязаться в процесс покорения Америки, и это уже никогда не остановить». А может, нам уже стоит перестать «догонять и перегонять» Америку? Может, просто стоит начать доказывать самим себе, что мы самые лучшие? Спокойно, уверенно, без бутафории.  

На протяжении последних двух столетий «друзья» России не оставляли надежды расшатать ее изнутри. Из раза в раз они воздействуют на ее самую болевую точку, Кавказ, неоднократно пытаясь проверить данную геополитическую реальность на прочность, не учитывая историю вопроса. А вкратце она такова. Великие русские ученые зарубежья М.И. Ростовцев и Г.В. Вернадский считали, что предтечей славянства был синтез греческой и иранской культур в Северном Причерноморье – то самое Боспорское царство. Потом было 10 столетий тесного соседства Кавказа (прежде всего, Северного) с Древней Русью, с Московским царством, Русским централизованным государством, полтора века в составе Российской империи и еще 70 лет в составе СССР. Взаимосвязь эта прочнее, чем кому-то представляется, несмотря на то что в этой истории были разные, в том числе и трагические страницы. Здесь уместно вспомнить слова знаменитого поэта Расула Гамзатова: «Мы добровольно в Россию не входили, и добровольно из нее не уйдем».

«Цивилизационные присадки» и понятие «уважаемого Иного»

РЫБАКОВ Вячеслав Михайлович, главный научный сотрудник Института восточных рукописей РАН, доктор исторических наук, писатель

В детстве, в 60-х годах, я очень любил тогдашнюю советскую фантастику. Что мне нравилось? Во-первых, она рисовала будущее человечество исключительно как единое коммунистическое общество. Во-вторых, в этом едином коммунистическом обществе люди в основном занимались тем, что летали в космос, искали братьев по разуму и устанавливали с ними плодотворные контакты. Я уже тогда задумывался, неужели нет других дел? Конечно, по сюжету и по психологии очень интересно рассказывать про иные цивилизации и взаимоотношения с ними. Но почему такое пристальное внимание, почему этому посвящено столько произведений? Теперь я думаю, что дело не только в увлекательности. Это был инстинкт, чутьё. Хорошие писатели не отдавали себе в том отчета, конечно, но, может быть, интуитивно ощущали, что именно когда человечество окажется единым (пусть даже очень благополучным, без горя, без насилия, без войн и угнетения), именно тогда понадобятся какие-то внешние братья по разуму для того, чтобы не остановиться в развитии. В ту пору коммунизм представлялся как мир стремительного положительного развития, но ведь любая культура, формируясь и изменяясь, порождая новое и отказываясь от устаревшего, время от времени допускает ошибки, нелепости, и, если рядом нет иной культуры, эти нелепости некому скорректировать. Во-первых, потому, что никто не смотрит со стороны и некому выразить хотя бы удивление. А во-вторых, и изнутри этой культуры никто не может заметить неизбежно возникающих время от времени заблуждений, потому что для этого нужно взглянуть на себя как бы отстраненным взглядом чужака, отринув сиюминутные общие увлеченности. Не с чем сравнивать. И тогда ошибки накапливаются, множатся, потому что люди склонны заниматься своим делом и, следовательно, все время доказывать свою правоту. А если ты ошибся и продолжаешь доказывать свою правоту, то эта неправота распухает и начинает затрагивать все более и более обширные сферы общественной жизни. Поэтому даже только для того, чтобы корректировать некоторые неправильности, заблуждения, гипертрофированности культуры ― обязательно должен быть некто Иной рядом.

Да к тому же любая культура – сколь угодно богатая, плодотворная, развитая, – будучи изолированной, устает. Раньше или позже это настигает любого. Тут дело уже не в каких-то отдельных ошибках, а в общекультуртной исчерпанности. Я в свое время придумал термин «цивилизационная присадка». Объясню на двух самых знаменитых примерах. Во-первых, это христианизация Римской империи. Империя обладала великолепной культурой, мы знаем, какие политические, культурные, философские достижения она продемонстрировала окружающему миру и себе самой. Но в какой-то момент был утрачен смысл жизни. Раньше мы жили для Рима, для его величия, для того чтобы у нас все было хорошо и мы были самыми замечательными. Прекрасно, но в какой-то момент это перестает работать – мы уже не самые замечательные, не самые хорошие, не самые сильные. Тогда оказывается, что нам не для чего жить, и культура оказывается в тупике. И в этот момент вдруг приходят какие-то жалкие христиане из совершенно дикой Азии, и возникают две мощнейшие цивилизации — католическая на Западе и православная здесь, на Востоке. Даже если брать в расчет только Византию, и то жизнь Римской империи на ее территории была после падения самого Рима продлена христианством более чем на тысячу лет – не говоря уже о европейской и православной цивилизациях современности, которые возникли позже и существуют до наших дней.

Другая великолепная и очень показательная «цивилизационная присадка» произошла на пару веков позже и на другом конце Евразии – это проникновение буддизма в Китай, и через него в другие страны Восточной и Юго-Восточной Азии. К тому моменту китайская культура насчитывала 1500 лет. Каких только мудростей она не придумала! Были и Конфуций ― Кун-цзы, и Лао Цзы, и Мо Цзы, и Хань Фэй-цзы… каких только Цзы там не было! И представьте себе, за 1500 лет никто в этой разнообразной и богатейшей культуре не озаботился вопросом, как человек может сам воздействовать на свою посмертную судьбу. Считалось, что дети должны заботиться о духах своих родителей и приносить им жертвы. Традиционная китайская культура очень внимательно относилась к детям, которые отвечают за посмертную судьбу родителей, на этом выросло очень много китайских систем ценностей. Но за 1500 лет никто не подумал о том, что человек при жизни сам может воздействовать на свою посмертную судьбу. Единственной мощной соседней культурой, которая этим вопросом всерьез озаботилась и дала на него убедительные, воодушевляющие ответы, стала буддийская культура. Исподволь, со стороны она проникла в Китай и породила там плодотворнейшие идеи. На родине, в Индии буддизм оказался не совсем ко двору и в конце концов уступил место традиционным индийским религиям. А в Восточной и Юго-Восточной Азии буддизм дал поразительное разнообразие течений. Но главная его ценность для дальневосточной цивилизации была в том, что он дал человеку возможность (через кармические закономерности, воздействие добрыми делами, молитвами, чтением сутр, самыми разными способами) самому заработать себе или рай, или нирвану, избегнуть ада, дурных перерождений и так далее. Синкретическая культура Китая процвела, и сам буддизм процвел в этой культуре гораздо сильнее, нежели там, где он возник. Но в процесс этого и он сам изменился, стал органической частью другой, сопредельной ему цивилизации, которая в итоге оказалась более жизнеспособной, чем была до того.

Мировая история показывает нам и негативные примеры того, как плохо оказывается культуре, если вовремя с ней рядом не оказывается уважаемого Иного. В частности, исчезнувшая культура майя. В доколумбовой Америке было три великих очага цивилизации, но они в силу географии самого континента были практически отрезаны друг от друга, не могли оказывать один на другой достаточно мощного взаимообогащающего действия. И не исключено, что майасская культура в какой-то момент попала в некий тупик (сродни, например, тому, с каким мог столкнуться Китай, если бы не пришел буддизм, или какой мог бы настигнуть Римскую империю, если бы не подоспело христианство). Опираясь только на свои внутренние потенции, она оказалась не в силах ответить на какие-то новые вызовы бытия и исчезла. Может быть, из-за того, что вовремя не подоспела цивилизационная присадка.

На мой взгляд, ровно в этой ситуации находится сейчас европейская культура. Сегодня контакты между различными цивилизационными очагами активнее некуда, самолеты летают куда угодно. Однако европейцы сами ввергли себя в состояние цивилизационного одиночества, уверившись, что Иные есть, а уважаемых Иных нет. Иные они не потому, что несколько иначе отвечают на основные вопросы бытия, а просто потому, что недоразвиты. Вот когда разовьются, станут такими же, как мы, тогда и поговорим. Следовательно, сейчас никого кроме нас нет. И мы видим, что происходит: нежизнеспособные мутации не корректируются, наслаиваются, гипертрофии гипертрофизируются все сильнее и сильнее, и нет никого, кто мог бы сказать: «Ребята, мы свернули не туда». Не на кого посмотреть и увидеть, что Иные живут в чем-то гораздо плодотворнее, разумнее и благороднее.

Бывают и более мелкие цивилизационные присадки. Новый курс Рузвельта – ведь это была до некоторой степени цивилизационная присадка от сталинского СССР. Конечно, я далек от мысли, что великие американские президенты думали о том, как использовать опыт Сталина. Но. Первое, что обуславливает саму возможность цивилизационной присадки, это некоторая обида на себя: «Ну почему у нас не получается?». Вот у нас депрессия, а в дикой России 40 процентов роста ВВП в год. Почему? Государственное регулирование. Да, оно совершенно не подходит для нашей системы. Мы на том стоим, что государство не вмешивается в деятельность хозяйствующих субъектов. На этом основано наше понятие о свободе. Но кто сказал, что государственное регулирование так уж несовместимо со свободой? Давайте попробуем. Попробовали, получилось замечательно. Цивилизационная присадка – не копирование чужого опыта, но резкое расширение пространства поиска возможных решений и создание ориентира для этих решений там, где кто-то добился успеха в той области, где мы его добиться не могли.

Каковы главные факторы, обусловливающие возможность цивилизационных присадок? Во-первых, это осознание культурой некоторой недостаточности, «пустотности» внутри себя, начинающей раздражать и мешать дальнейшему движению. Второе – наличие рядом какого-то иного цивилизационного очага, который не презираем, а уважаем хотя бы за то, что в той сфере, в которой мы не можем добиться успеха (хотя раньше в целом добивались, а сейчас почему-то перестало получаться), этот Иной успеха добился. Это обидно, это неприятно. Мы не хотим стать такими как он, у нас и в мыслях нет отказываться от себя и уподобляться кому-то, но надо подумать, как мы можем, используя модель чужого успеха, изменить себя, оставаясь сами собой.

В последние века цивилизационные присадки в основном сводились к заимствованиям европейского опыта – по многим причинам. Петровские реформы в России – тоже до некоторой степени цивилизационная присадка. Но можно очень четко разграничить: там, где цивилизационные присадки принимали форму вестернизации, происходила национальная катастрофа. А где цивилизационная присадка принимала форму модернизации, там происходил рывок. После принятия буддизма китайская культура развивалась 2000 лет и тоже до некоторой степени устала, законсервировалась. Проникновение европейской культуры в Китай в XIX веке тоже оказалось грандиозной по воздействию, по глубине трансформации в стране  и по ее результату цивилизационной присадкой. Но в 1930-х гг. копирование европейского опыта и институтов привело к распаду страны на фактически враждующие регионы, возглавляемые военными лидерами, государство погрязло в повальной коррупции и стало беспомощным в экономическом и политическом отношениях, несмотря на миллионные армии. То есть присадка привела не к усилению страны, а к ее проседанию, к удалению от будущего. И только вторичная присадка, тоже европейская, но в очень специфической форме ― от сталинского СССР, отчасти переваренная уже через нашу страну, через ее опыт применения европейских концепций и их трансформации, адаптации к нашей реальности, дала Китаю второе дыхание и по историческим меркам очень быстро привела к беспрецедентному взлету.

Теперь, может быть, самое спорная и самая важная часть моего выступления. Два века назад только начали возникать споры славянофилов и западников, которые в советское время трансформировались во вражду диссидентов-либералов и диссидентов-почвенников. За последние 50 лет, со времен социалистического реализма, наша культура не породила никаких новых смыслов, целей, никаких новых, эмоционально эффективных способов заманивания человека в человечность, в верность, в трудолюбие, в бескорыстие, без чего большие коллективы людей становятся, мягко говоря, неэффективными. Боюсь, что этот смертельный клинч, который возник в результате схватки западников и славянофилов, почвенников и либералов, «кто за белых, кто за красных», парализовал нашу культуру. Выше этого мы не можем подняться, мы ходим по кругу. И не исключено, что настало время получить и усвоить какую-то новую присадку. Откуда? Наш бравый Роскосмос пока не дал нам возможности найти инопланетных братьев по разуму, поэтому выбирать придется из того, что представлено на нашей планете. Что именно даст возможность вырваться из этого круга заранее сказать невозможно, культура должна осознать свою недостаточность и сама найти себе уважаемого Иного. Во всяком случае, понятно, что это будет не европейский опыт, потому что, во-первых, европейцы перестали быть для нас уважаемыми, а во-вторых, у них у самих нет того, что нам надо. В этом отношении они находятся в еще худшем состоянии, чем мы. Но России повезло, потому что при нашем культурном разнообразии нам даже за государственные границы ходить не нужно. У нас есть ислам. Значительная часть населения России исповедует эту религию, и исповедуют довольно-таки по разному в разных регионах. У нас есть буддизм, довольно популярный среди некоторой части интеллигенции, и тем более ― в местах компактного проживания буддистов в Калмыкии, Бурятии, Тыве, Забайкалье. Есть государственнически-конфуцианская китайская цивилизация, которая, во-первых, демонстрирует из-за границы впечатляющие успехи, а во-вторых, благодаря все ширящемуся потоку китайцев, которые едут к нам зарабатывать и работать, они уже и внутри страны могут послужить примером. Предсказать это невозможно. Может статься, помощь придет от каких-то относительно локальных культур, представленных внутри России. Главное, чтобы они не были идентичны нашей господствующей и уже истертой до дыр бесконечным монотонным спором российско-советско-антисоветской традиции. Во всяком случае, момент кажется для этого очень благоприятным и важным, и дай Бог, чтобы он завершился каким-то успехом, выходом из этого порочного круга. Можно сказать, перед российскими культурными традициями, отличными от нашей основной, стоит великая и благородная задача – добиться какого-то вдохновляющего, заразительного успеха там, где до сих пор не смогла его добиться советско-антисоветская культурная традиция, и стать для всех нас тем уважаемым Иным, который подвинет нас не от будущего, а к будущему.

Опыт гармонизации межнациональных отношений и предотвращения межэтнических конфликтов в Республике Северная Осетия-Алания

БАГИЕВ Алан Казбекович, министр по делам национальностей и внешних связей РСО-Алания

Северная Осетия – одна из республик Северного Кавказа, где исторически сосуществуют различные этнические группы и имеется богатейший опыт построения межкультурных и межэтнических отношений на основе прочных традиций добрососедства, взаимопонимания, уважения и веротерпимости. Для нашей многонациональной, многоконфессиональной республики, которая стала общим домом более чем для сотни народов и этносов, межнациональное согласие является безусловным приоритетом, важнейшим условием сохранения стабильной общественно-политической ситуации в регионе. Наша задача – сберечь согласие, которое достигнуто в республике, в первую очередь, в результате обеспечения постоянного конструктивного диалога власти и общества.

Важное место в общественно-политической жизни республики более 30 лет занимает Северо-Осетинское региональное межнациональное общественное движение «Наша Осетия». Оно создавалось в переломное для истории Осетии и всей страны время, в начале 1990-х гг., когда в условиях негативных преобразований, отсутствия сбалансированной политики в государстве, фактического безвластия создавалась благодатна почва для вседозволенности националистов, и на карте бывшего СССР появились горячие точки. Под лозунгами о возвращении исторических территорий разжигались межнациональные конфликты. В североосетинском обществе зрела необходимость создания объединяющей, консолидирующей общественной организации, способной в форме народной дипломатии при взаимодействии с органами государственной власти отстаивать интересы граждан республики. В ноябре 1991 года в результате многочисленных консультаций со старейшинами, молодежными организациями, учеными, работниками культуры и другими слоями населения была проведена учредительная конференция, положившая начало созданию республиканского общественного движения «Наша Осетия».

С самого начала в работе движения принимали участие ученые, творческая интеллигенция, профессора, народные артисты России и Осетии, писатели и журналисты. Их вклад в сохранение стабильности в нашем регионе достаточно значителен. Движение активизировало просветительскую и общественно-политическую деятельность национально-духовных обществ России. Первыми национально-культурными объединениями в его составе стали зарегистрированные Греческое общество «Прометей», Азербайджанское национально-культурное общество «Азери», Армянское общество «Эребуни», Грузинское общество «Эртоба», Еврейское «Шалом» и объединение славян «Русь».

Вне осетино-ингушского конфликта 1992 г., невзирая на национальную принадлежность, народ республики сплотился вокруг национально-культурных центров, находящихся в движении «Наша Осетия», игравшего в то тревожное время роль центра примирения. Обстановка осложнялась и тем, что республика, которая сама была охвачена огнем вооруженного межнационального конфликта, приняла на своей территории около 130 000 беженцев из Южной Осетии, Грузии, Армении, Таджикистана, Чечено-Ингушетии и других регионов. Члены «Нашей Осетии» в те дни проводили разъяснительную работу среди беженцев из Южной Осетии, негативно настроенных по отношению к грузинам, брали представителей грузинской национальности под свою охрану и не допускали обострения конфликта. На счету обществ «Шалом», «Эртоба», «Эребуни» и др. десятки благотворительных акций, в том числе оказание помощи беженцам из различных регионов СССР. Будучи горячей точкой на постсоветском пространстве, Осетия, в том числе благодаря работе движения, сумела сохранить свои диаспоры, позитивный характер их жизнетворчества, условия для этнокультурного возрождения.

Росту авторитета организации способствовало ее дальнейшее участие в переговорах по вопросу урегулирования грузино-осетинских отношений. В 1993 г. представителям движения «Наша Осетия» с государственной делегацией Грузии удалось принять совместный документ – предложения по урегулированию грузино-осетинских отношений, который положил начало переговорному процессу между Грузией, Осетией и Россией.

Единым фронтом «Наша Осетия» была и после чудовищного теракта 1-3 сентября 2004 г. в школе №1 города Беслана. История хранит многие примеры помощи пострадавшим.

Движение внесло неоценимый вклад в прорыв информационной блокады вокруг правды о трагических событиях августа 2008 г. в Южной Осетии. Общество «Шалом» пригласило в разрушенную Южную Осетию руководителей еврейских общин ведущих стран мира – США, Франции, Англии, Польши, Германии, Норвегии, приехавших в Цхинвал с представителями СМИ.

Сегодня, спустя 30 лет стала очевидна конструктивная роль такого общественного движения как для сохранения межэтнического согласия, так и для формирования гражданского общества в республике. Организация оказалась жизнеспособной, авторитетной, востребованной, что во многом обусловило ее активную миротворческую деятельность в сложный период нашей республики и страны. Руководство Осетии всегда с интересом и пониманием относилось к решению всех вопросов движения «Нашей Осетии». К своему юбилею движение пришло большой дружной семьей, являя собой наглядный пример единения народов разных вероисповеданий, культур и традиций.

Гражданская нация на войне: украинский кризис и российское многообразие

СИЛАЕВ Николай Юрьевич, старший научный сотрудник Центра кавказских исследований МГИМО МИД РФ, директор Лаборатории анализа международных процессов Института международных исследований МГИМО МИД РФ.

Я хотел бы начать с оговорки о том, что категории, о которых я сегодня буду говорить («гражданская нация», «идентичность», «цивилизация») имеют смысл и как категории науки, и как категории политической практики, и их важно в этом отношении различать.

Потому что, если мы будем их смешивать, то подвергнем себя риску рассуждать недостаточно точно. Итак, я не буду давать этим категориям определение. Скажу только, что идентичность – это в самом широком смысле ответ на вопрос «Кто я?» и «Кто мы?». Но я хотел бы, в связи с этим разговором о российском многообразии, границах, напомнить, как эти категории работают в социальной науке.

Что важно для исследователей, когда они говорят об идентичности? В первую очередь, что идентичность нечасто бывает чем-то законченным, сформировавшимся, постоянным. Она представляет собой материю становящуюся, текучую, изменчивую и предмет постоянно оспариваемый. Люди постоянно спорят о том, как ответить на вопросы «Кто мы?» и «кто я?». Иногда эти ответы дополняют друг друга, иногда они вступают в противоречие. Когда мы говорим о российской идентичности, важно понимать, что никогда не будет момента, когда мы сможем сказать, что мы эту российскую идентичность построили, теперь она такой и останется. Нам все время нужно будет инвестировать свои усилия и ресурсы в то, чтобы эта идентичность сохранялась и развивалась в том направлении, в котором это для нас необходимо.

Тезис о том, что идентичность конструируема, который доминирует сейчас в общественных науках, тоже получил свое проявление в сфере политической практики. Очень часто говорят о том, что идентичность сконструирована, а значит она не подлинна. Каждый раз, когда я сталкиваюсь с этим аргументом, вспоминаю очень хорошее рассуждение на эту тему французского социолога Бруно Латура, который говорил так: «Возможно, для гуманитария имеет значение вопрос о подлинности идентичности. Но если мы посмотрим на то, как работает слово “конструировать”, “сконструированный” у инженеров или в точных естественных науках, мы увидим, что вопрос о подлинности в связи с вопросом о конструируемости просто не стоит. Инженер не задает вопрос о том, подлинная конструкция или не подлинная, он задает вопрос, хорошо она сконструирована или плохо, работает она или нет. То же самое относится и к социальным идентичностям». Приведу пример. Когда я заканчивал школу или учился в старших классах школы (это начало 1990-х гг.), воспоминания о Великой Отечественной войне были совсем не такими интенсивными, какие они есть сейчас. Далеко не так много в нашей тогдашней исторической памяти было связано именно с ВОВ. Значит ли это, что российская идентичность, которая в огромной степени за последние десятилетия оказалась связана с Великой Отечественной войной, сконструирована? Разумеется, да. Но важно то, что она сконструирована хорошо. Это значит, что люди воспринимают эту идентичность всерьез и всерьез относятся к исторической памяти о ВОВ.

Здесь нужно сделать еще одну оговорку. Если наша память о ВОВ настолько прочна и важна для ответа на вопрос «Кто мы?», который мы даем сейчас, то трудно не признать, что ситуация, когда у нас у Могилы Неизвестного Солдата в Александровском саду находятся стелы, посвященные городам-героям Киеву и Одессе, а в то же время в Одессе в 2014 г. произошли хорошо известные нам события, и в Киеве ежегодно проходит факельное шествие в честь украинских коллаборационистов, что эта ситуация создает определенное напряжение. И мы не можем не думать о том, как ее можно разрешить, если всерьез относимся к нашей идентичности в той ее части, которая относится к ВОВ.

Несколько слов о российском многообразии и разнообразии применительно к советской/российской национальной политике. Конечно, мы в большой степени унаследовали тезис о многонациональности России и наше территориальное устройство от СССР. Но мне кажется, очень важно понять и оценить не только преемственность, но и разрыв этой преемственности. Итак, советская национальная политика на доктринальном уровне была основана на восточноевропейском опыте, на опыте региона, где существовали две крупные империи (Пруссия и Австро-Венгрия), где было множество (особенно на рубеже XIX-XX веков) влиятельных, сильных, хорошо организованных национальных движений, где последние сумели построить собственные национальные государства. Вот та среда, та историческая ситуация, из которой вышла советская национальная политика. Кстати говоря, до сих пор широко цитируемые теории национализма тоже возникли именно в этой среде. Неслучайно Э. Геллнер, автор известной формулировки о том, что «национализм – это принцип, согласно которому политическая и культурная границы сообщества должны совпадать», он ведь сам родом из Восточной Европы, сформулировал этот тезис тоже на восточноевропейском материале. О том, что на самом деле может быть не всегда так, мы узнали сильно позже. И чтобы это узнать, потребовалось очень много трагических исторических событий.

Итак, что же большевики вынесли из той исторической ситуации, в которой родился их взгляд на национальный вопрос? Я бы выделил три вещи, которые лучше других сформулировал Терри Мартин, я следую за ним. Первое, это очень тесная связь этничности, территории и административных институтов, которые управляют этой территорией – такой прообраз национальных государств для любой этнической группы. Второе – это этничность как свойство, которое предписывается каждому гражданину. Ни один советский гражданин не мог не ответить на вопрос о своей этнической принадлежности, когда ему выдавали паспорт. Он не мог не ответить на этот вопрос, когда устраивался на работу или когда поступал в университет. Человек должен был обязательно обладать этничностью, в этом смысле ему недостаточно было быть просто гражданином. Что изменилось с этой точки зрения в российской национальной политике? Во-первых, мы все-таки в значительной степени отошли от этнической федерации в пользу федерации территориальной. Во-вторых, – мы ушли от предписываемой этничности. И конечно, самый яркий признак этого – отсутствие соответствующей графы в паспорте (но, на мой взгляд, раньше это выходит далеко за рамки формальных институтов). В-третьих, в современной постсоветской России права национальных меньшинств стали понимать не как права групп, а как права индивидов, которые чувствуют свою принадлежность к этой группе. Это очень важный сдвиг, потому что известная категория «права народов» как общностей сыграли очень негативную роль в том, как именно развивался распад СССР. Наконец, тезис о российской гражданской нации, который был в зачаточном виде сформулирован и в «брежневской» конституции Советского Союза, где появилась новая историческая общность «советский народ». Помимо того, чтобы провозгласить такую общность, гражданскую нацию (а я считаю, что юристы, работающие при Брежневе, так сформулировали на своем языке именно категорию гражданской нации), нужно еще что-то сделать для того, чтобы это работало, чтобы люди, искренне отвечая на вопрос «Кто мы?», говорили: «Мы принадлежим к российской гражданской нации». Итак, по сравнению с поздним СССР и ранними 1990 гг. перемены действительно произошли.

Что касается украинского кризиса. Любопытно то, что принцип, когда культурные границы должны совпадать с границами политическими (тот самый, который был заложен в советскую национальную политику и который в значительной степени преодолевается в национальной политике российской) – это тот самый принцип, который положен в основу государственного строительства на Украине. Очень интересный вопрос, было ли это безальтернативным.

Украинский социолог Владимир Ищенко и наш соотечественник Олег Журавлев в журнале «Post-Soviet Affairs» опубликовали статью «Exclusiveness of civic nationalism: Euromaidan eventful nationalism in Ukraine». Речь шла о том, как участники государственного переворота на Украине на Майдане формулировали, что такое украинская гражданская нация. И авторы написали интересную вещь: вы все считаете, что этнический национализм – исключающий, он четко делит людей на наших и не наших, а гражданский национализм – он всех включает, такой пушистый, добрый и ласковый. На самом деле нет, сказали они. Потому что энергия исключения чужих, которую демонстрировали активисты на Майдане (хотя они вроде бы говорили от имени украинской гражданской нации), на самом деле могла дать фору многим этническим национализмам. И этот раскол на тех, кто «наш», «за Европу», и тех, кто «не наш», «чужой», не «за Европу», а за что-то другое, он ощущался очень сильно.

Я хотел обратить ваше внимание на то, что раскол, который так ярко проявил себя в 2014 г. и который привел к гражданской войне на Украине, в которую в итоге вступила Россия в 2022 г., ведь этот раскол очень быстро начал приобретать форму именно этнического раскола. Когда украинские власти, для того, чтобы этот раскол усилить, маркировать и закрепить (вот это деление на тех, кто «наш», и тех, кто «не наш»), начали политику форсированной украинизации. И в этом смысле украинский кризис точно так же, как и многолетний кризис в Карабахе, как в свое время политика грузинских властей в отношении Абхазии и Южной Осетии, в огромной степени выступает следствием доктрины и практики советской национальной политики. И с этой точки зрения, российская идентичность и российская гражданская нация переживает сейчас еще более резкое размежевание с принципами советской национальной политики, очень тесно связанной с этническим национализмом.

Следующий важный пункт – это вопрос о содержании идентичности. В чем состоит идентичность российской гражданской нации? Основывать ее на том, что у всех нас в кармане лежит одинаковый паспорт, конечно, можно. Но нужно что-то еще. Поэтому для российских властей, российской политической и интеллектуальной элиты так важна память о Великой Отечественной войне. Это то содержание российской гражданской нации, которое собирает нас вместе. И хотя по масштабам (слава Богу) СВО нельзя ни в какое сравнение поставить с ВОВ, здесь российская гражданская нация оказывается перед общим очень важным делом, которое требует самопожертвования, всех сил, и в которое – нравится нам это или нет – мы вовлечены именно как гражданская общность. Перефразируя известную советскую шутку, бьют сейчас именно по паспорту. Да, на Западе много разных инициатив по поводу того, что Россию нужно деколонизировать (переводя на человеческий язык – создать в РФ новые этнические расколы). Но ведь когда речь идет о политической практике западных правительств в отношении России, они не смотрят на то, чем мы внутри страны друг от друга отличаемся. Эта политика направлена против России как целого и против российских граждан как целого сообщества.

Еще несколько важных деталей. Первое, касательно известного «красно-белого» спора о том, что же является высшей точкой нашей истории, Российская империя или СССР. Я не согласен ни с теми, ни с другими, а считаю, что наша высшая точка истории еще впереди. На самом деле этот спор, хотя почти всегда бесплоден, закрепляет одну очень важную вещь: по сути дела, это тоже спор о содержании российской гражданской идентичности, о содержании российской гражданской нации. И в данном случае важно не то, какие стороны есть в этом споре, а то, что сама повестка укрепляет ту самую российскую гражданскую идентичность, которую мы ищем и пытаемся построить.

Второе. Я сейчас говорил о вещах, которые нас в контексте украинского кризиса скорее интегрируют, а хотел бы поговорить и о стороне разнообразия. Например, спор об изучении украинского языка в новых регионах России, особенно в Херсонской и Запорожской областях. Очевидно, что появление граждан, которые говорят на украинском, усложняет нашу внутреннюю сложную культурную структуру, увеличивает наше многообразие. И с этим предстоит иметь дело, потому что если есть язык, то значит нужна и программа литературы на этом языке. Что это будет за литература? О чем в ней будет говориться?

Третье. На Украине сопротивление «украинизаторству» и прозападному курсу осуществлялось не только с позиции «русскости» и связи с Россией, но и с позиций социалистических. В этом смысле те, кто называют себя монархистами или еще как-нибудь, ругаются по поводу памятников Ленину или улиц Ленина в новых регионах, возможно, недооценивают это обстоятельство. И вполне может быть, что с точки зрения разнообразия нашей уже внутриполитической жизни мы через некоторое время получим такую интересную, украинскую по происхождению, новую левую фракцию, с которой нам тоже нужно будет как-то иметь дело.

Об одном методе предсказания социально-политических конфликтов

КАМЕНЕЦКИЙ Евгений Самойлович, д.ф.-м.н., главный научный сотрудник Южного математического института ВНЦ РАН

Во всем мире растет число людей, не удовлетворенных своим положением в обществе, что является источником напряженности. Как следствие этого ежегодно увеличивается количество социально-политических конфликтов. Поэтому, несмотря на сложность, актуальна задача прогнозирования хотя бы крупных конфликтов.

В настоящее время существуют два основных подхода к прогнозированию социально-политических конфликтов. Первый – экспертное предсказание на основе имеющейся информации и накопленного опыта. Хорошим экспертом считается тот, который 1–2 раза предсказал крупные, резонансные события (например, ликвидацию Нагорно-Карабахской республики). Но, с точки зрения естественных наук, этого недостаточно: надо предсказывать достаточно часто, и большая часть предсказаний должна сбываться. Второй подход заключается в применении методов машинного обучения. При этом из произошедших конфликтов предсказываются 90–95%, но в 30-40% случаев предсказываются конфликты, которые не происходят. Кроме того, методы машинного обучения требуют большого объема исходных данных.

Нами предлагается метод прогнозирования крупных социально-политических конфликтов, не требующий анализа причин конфликта и не использующий большого числа влияющих факторов. Предлагаемый метод основан на следующих предположениях:

1. Высокий уровень напряженности в обществе повышает вероятность конфликта.

2. Напряженность можно оценить количественно с помощью индикаторов.

3. Наиболее информативными индикаторами напряженности являются – количество убийств и самоубийств.

4. Для оценки напряженности используются не абсолютные значения индикаторов, а их пятилетние темпы роста.

5. Превышение напряженностью некоторого порогового значения, свидетельствует о высокой вероятности массовых протестов и/или беспорядков.

Метод апробирован на событиях Арабской весны, странах ЮВА и субъектах СКФО:

1. «Арабская весна»: Страны, в которых происходили события, имеют близкую культуру и события в них были вызваны одним и тем же триггером (самосожжением в Тунисе). 

Крупные конфликты возникли в странах с высокой напряженностью. Произошедшие крупные конфликты были предсказаны в 83% случаев, случаев, когда предсказанные конфликты не произошли не было.  

• Для стран ЮВА произошедшие крупные конфликты были предсказаны в 89% случаев, а в 43% случаев предсказанные конфликты не произошли.

Причинами того, что не все предсказанные конфликты происходят является отсутствие триггеров. Помимо высокой напряженности в обществе для возникновения крупного конфликта нужен триггер, предсказать который невозможно.

• Для субъектов СКФО произошедшие крупные конфликты были предсказаны в 33% случаев, а в 93% случаев предсказанные конфликты не произошли. Во всех субъектах СКФО всплеск напряженности наблюдался в 2021-2022гг. В эти годы протесты были только в Дагестане в 2022г. В Ингушетии в 2018–2019 гг. был крупный конфликт, связанный с делимитацией границ при низкой напряженности. Это показывает, что крупный конфликт при слабой напряженности может быть вызван триггером, актуализирующим негативную историческую память.

Национальное и всеобщее в Российской империи и СССР: четыре жизни Васо Абаева (1900-2001)

ИСЭРОВ Андрей Александрович, заместитель декана факультета гуманитарных наук НИУ «Высшая школа экономики»

Мое выступление называется «Четыре жизни В.И. Абаева». Можно добавить: «четыре жизни и два корпуса текстов». Первая – жизнь в селении Коби у Военно-Грузинской дороги, которая не столь сильно отличалась от традиционной осетинской культуры Нарской котловины, которую описал Коста Хетагуров в «Особе». Это мир традиционной культуры кавказского горного общества, которую нам сейчас труднее всего понять. Вторая – жизнь в Тифлисской гимназии. Это стремительно меняющийся, сверхразнообразный мир Российской империи начала XX века и культуры серебряного века в ее необычном «тифлисском» виде. Третья (наверное, самая интересная) – жизнь в Петрограде-Ленинграде, описанная в романах Константина Вагинова 1920-х гг. Мир вчерашней столицы накануне страшных репрессий, начавшихся в 1934 г. года после убийства Кирова и сильно упростивших социальное устройства города. Мир, встретившийся с революцией, пытающийся ответить на вопрос, куда мы идем; где грабят, распродают по дешевке и уничтожают культурные ценности, но их так много, что их не удалось разграбить даже до сегодняшнего дня. Репрессии еще не массовые, и пока можно свободно говорить. Это мир самых разных кружков, о котором успел рассказать В.И. Абаев. Представления о развитии общества, о природе человека, которые ученый разделял до конца своей жизни, относятся к опыту того времени. Четвертая жизнь великого старца – жизнь советского ученого, которому довелось дожить до распада единого государства, войны на его родине, в Южной Осетии.

Его тексты можно условно разделить на два корпуса. К первому можно отнести, скажем этимологический словарь осетинского языка, им можно будет пользоваться и через 300 лет. Это строго научные тексты (хотя, конечно, «строгость» – понятие сложное).  Наука того времени претендовала на то, что называют «объективным знанием». Сегодня мы все больше понимаем ограниченность понятия объективности, обусловленность рационализированного подхода к миру текущими обстоятельствами. В XIX веке верили в то, что наука может быть объективной: самым ярким примером подобных объяснительных моделей стал марксизм. Весь мир XIX века был таковым. Даже СССР в чем-то продолжал наследие споров XIX–XX веков. И есть второй корпус текстов, мировоззренческого свойства, менее «строгих», более обусловленных эпохой. Абаев был человеком XX века, и его жизнь человека прошлого столетия еще требуется изучать по его литературоведческим, общественно-политическим текстам.

Для Абаева существовала национальность, понимаемая овеществленно (эссенциалистски). Он считал себя представителем своего народа, для него это было важно. При этом «национальное» понималось как часть «всеобщего», без чего «всеобщее» невозможно. А «всеобщее» ценно как проявление частного, как сложение разнообразных частных – то, о чем говорил М.И. Глинка: «Народ сочиняет музыку, мы, композиторы, только аранжируем ее».

В.И. Абаев участвовал в «Кружке трансцедентного этического дуализма» вместе со своим другом, геофизиком и метеорологом А. А. Сипягиным (который был расстрелян в Томской области в 1938 г.). Они разрабатывали дуалистическую, манихейскую версию мирового развития. Для Абаева, подходившего тогда к иранистике, было важно, что манихейство имеет иранские корни, а он как осетин представляет эту традицию. Согласно этому представлению (не христианскому), в мире есть абсолютное зло (государство) и добро (народ, понимаемый как нечто цельное). В этом прослеживается наследие Руссо, Толстого. Сипягин писал о двух христианствах на Руси: народной религии святых подвижников и христианстве государственном, которое портит все, к чему ни прикасается – превращая его в религию иерархии, насилия и пр. Он говорил о князьях, жестоких борцах за власть, использовавших христианство в целях подавления. Похожие вещи ещё совсем молодой Абаев написал и про два зороастризма в Иране. Опыт советской жизни ученого доказывал это противопоставление, с этим же, видимо, связаны его критические высказывания о перестройке.

Как это может нам помочь сегодня? В нашей стране процесс гуманитарного диалога был в какой-то степени «заморожен»; дискуссии, начавшиеся в XIX – первой половине XX вв., закрепились в советские годы на много лет вперед. Во многом это произошло потому, что великие люди прошлого сами придают авторитет философии и представлениям о жизни последних двух столетий. Мы часто продолжаем мыслить языком прошлого, он лежит в основе наших действий. Поэтому, чем лучше мы будем знать этот язык и понимать, что он не абсолютный, а был создан прошлым и может меняться, тем выше будет качество нашей исследовательской работы.

Подготовила Евгения Прокопчук

Метки: Владикавказ, президентский грант, проект СВОП, Фонд Президентских грантов. Владикавказ