«МОЗГИ» И ЗНАНИЯ СТАЛИ ИЗМЕРЯТЬ «КВАДРАТАМИ» НОВЫХ УНИВЕРСИТЕТОВ. КАКИХ СПЕЦОВ В ИТОГЕ ПОЛУЧИМ?
Даже вороватые топ-менеджеры не видят связи между уголовными делами и возможностью «свалить»
Быстро привыкнув наслаждаться плодами новых технологий, общество долго и мучительно приспосабливается к ним, меняя себя в соответствии с их требованиями на всех уровнях — от личных отношений до власти и межгосударственной конкуренции.
В индустриальную эпоху этот процесс описали марксисты; информационную эпоху описывать оказалось некому, так как ее суть — хаотическое преобразование сознания человека — резко ограничило его когнитивные способности.
Одно из проявлений этого — перманентный кризис управления. Игнорирование реальности и стремление менять ее восприятие, а не саму ее, самовнушение как тактическая суть власти, эпидемия безответственности, внешнее управление как «новая норма» и многое другое давно перестали казаться патологией.
Не успев решить эти проблемы и адаптироваться к информационной эпохе, управляющие системы (как и все мы) оказались с 2020 года в новой реальности: в мире, организованном в виде социальных платформ и управляемом через них.
Конечно, платформа не является неким субъектом управления и не принимает решения; это коммуникативная среда, обеспечивающая прямой доступ к нужной информации без посредников и «испорченных телефонов».
Рухнув со всем миром в коронабесие, наше государство в целом справилось с вынужденной тотальной импровизацией именно форсированным переводом работы правительства на платформенную основу.
Созданная в ходе цифровизации единая управленческая платформа на основе как минимум налоговой информации позволяет в режиме онлайн видеть всю легальную хозяйственную деятельность и (при помощи постоянно улучшаемых математических моделей) прогнозировать последствия управленческих решений.
Россия стала мировым лидером этого процесса: использование социально-экономическим управлением почти всеобъемлющей цифровой платформы резко повысило живучесть экономики и общества. Именно поэтому спад ВВП в 2020 и 2022 годах был заметно ниже ожидаемого, а бюджетные расходы (при всех недостатках и даже пороках) частично компенсируют вызванный чрезмерно жесткой финансовой политикой «денежный голод» (что вообще-то требует обновления всей экономической теории).
Но, став лидерами, мы первыми столкнулись и со специфическими проблемами платформенного управления — естественными, но от этого не менее пагубными, если игнорировать их, «болезнями роста».
Эти «болезни» проявляются в искажении сознания менеджеров, работающих в рамках управленческой платформы. Это естественно: всякая технология преобразует сознание того, кто ею пользуются, — и смысл государства заключается в том числе в удержании этой трансформации в общественно полезных рамках, без превращения ее в саморазрушительную (и опасную для окружающих) патологию.
Наиболее опасная «болезнь роста» платформенного управления — естественное для оторванных от социально-экономических реалий математиков и идеологизированных либералов использование заведомо переменных параметров госуправления (налоговой системы, международных соглашений и в целом юридических норм) в качестве постоянных.
Это упрощает разработку и начало использования математической модели общества. Но, когда изменение обстоятельств (например, санкционная агрессия Запада или превращение ВОЗ в инструмент глобальных монополий для тотальных опытов над людьми и превращения сексуальных извращений в норму) требует качественных, а не количественных изменений политики, восприятие ее переменных в качестве постоянных сковывает государство, грозя историческим поражением.
Причина косности — колоссальные усилия, которые надо приложить для переделки уже созданной сложнейшей математической модели, лежащей в основе платформенного управления социально-экономической сферой.
Поэтому стандартный подход официальных отписок — «ваше предложение интересно, но требует изменения принятых нами решений, что невозможно, так как мы уже их приняли», — не глумление, а точное и честное описание ситуации: принятое решение становится частью базовой модели управления и при изменении требует пересмотра слишком большого ее фрагмента.
Вторая проблема платформенного управления — неспособность воспринимать информацию, формат которой не был заложен в базовую математическую модель при ее разработке.
Ценность человеческого сознания (правда, успешно разрушаемая ЕГЭ) — в способности самостоятельно структурировать хаотичную информацию, выстраивая причинно-следственные связи и тем самым перерабатывая ее в пригодные для использования знания. Попав в систему платформенного управления, сознание менеджера (даже успевшего застать советскую по своей основе школу 90-х или начала нулевых) часто утрачивает ее.
В результате мы видим необъяснимое для здравого смысла, но естественное для алгоритмизированного мышления игнорирование реальности, не предусмотренной базовой моделью, — от «теневой экономики» (с ее влиянием на официальную политику) до критики, идущей вне установленных заранее каналов, и генерируемой самой же платформой информации, противоречащей официальным отчетам (например, о росте цен).
Именно в этом технологическая причина (наряду с содержательной — корыстью) игнорирования все более многочисленных сигналов о сбоях в госрегулировании либо о проблемах (вроде разрушения ЖКХ), решение которых в рамках исходно заложенных в модель гипотез и параметров невозможно и потому требует слишком трудоемкого их изменения.
Наконец, фундаментальным пороком платформенного управления (как и любого формального моделирования) является гомерическая недооценка обратных связей, в первую очередь интересов его участников. В итоге даже Счетная палата фиксирует невозможность достичь прокламируемых целей мерами, разработанными для их реализации.
Например, повысить качество высшего образования всерьез намечено строительством университетских кампусов — ведь строительный комплекс стал наиболее влиятельным элементом власти, а отчитываться квадратными метрами проще, чем адекватностью «молодых специалистов».
Данные проблемы сформировали у ряда менеджеров частичность сознания (по аналогии с «частичным работником» Маркса), утратившего способность не только к формированию, но даже и восприятию причинно-следственных связей. Такое сознание с трудом существует в реальности, вне имитационных процессов, в которые его погружает управленческая платформа (как горожанин с трудом выживает в лесу или чистом поле).
С точки зрения восстановления законности наличие массы долго и успешно воровавших топ-менеджеров, сейчас не способных осознать даже связи между возбуждением против них уголовных дел и возможностью уехать за границу, скорее даже радует. Но то, что люди подобного интеллекта и сейчас руководят ключевыми для выживания России сферами, создает риски и свидетельствует о необходимости, — разумеется, не луддитского разрушения передовых систем управления, но форсированного излечения хотя бы названных «болезней роста».
