Газета.ru

Ф.А.Лукьянов

Выступая в Совете Федерации на тему европейской безопасности, министр иностранных дел Сергей Лавров посетовал на то, что «в лице нашей страны некоторые политики хотели бы реанимировать образ «геополитического противника», противодействие которому позволило бы сохранить прочную военно-политическую связку США и европейских членов НАТО». При этом, как справедливо заметил глава российской дипломатии, «мышление в черно-белых категориях «холодной войны» выглядит все более абсурдным на фоне глубинных тектонических сдвигов, которые происходят на наших глазах».

Политик-реаниматор такого рода сегодня известен один — Митт Ромни, который охотно повторяет свою мысль о том, что Россия является главным геополитическим врагом Америки. Всерьез это мало кто воспринимает.

Даже те, кто относится к Москве без всякой симпатии, понимают, что в иерархии угроз место России отнюдь не столь значимо, а кандидат в президенты просто воспроизводит привычные клише, чтобы выразить хоть какую-то позицию.

При этом опасность деградации отношений с Соединенными Штатами и Европой действительно существует, но связана она не с преувеличением российской угрозы, а как раз с нарастанием взаимной индифферентности и безразличного игнорирования. И такие симптомы наблюдаются со всех сторон.

Смещение фокуса мировой политики в Азию окончательно лишает связи России и Евро-Атлантики прежнего концептуального содержания. А его определял долгий шлейф «холодной войны» — противостояние, потом его преодоление и дружное отрицание, затем возрождение на фоне продолжающегося отрицания… В не зависимости от того, имело ли все это под собой реальную почву или нет, создавалась четко очерченная рамка отношений со своей внутренней логикой.

Сейчас осталась одна скорлупа, надолго пережившая сердцевину. Лавров снова перечислил вечные проблемы — разногласия по Договору об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), из которого Москва фактически вышла 5 лет назад, расширение инфраструктуры НАТО, отсутствие взаимопонимания по противоракетной обороне. Последнее отчасти сохраняет актуальность, поскольку имеет отношение к базовой проблеме глобальной стратегической стабильности (а она останется до тех пор, пока существуют накопленные сверхдержавами ядерные арсеналы) и будущей расстановки сил в Азии, остальное напоминает провинциальный театр абсурда. Во всяком случае, наличие даже в формальной повестке дня вопроса о паритете в рамках ДОВСЕ (суть документа заключалась в установлении баланса сил между НАТО и Варшавским договором, если кто еще помнит такой) может свидетельствовать только о том, что больше говорить не о чем.

Туда же стоит отнести постоянно реанимируемый европейцами вопрос о тактическом ядерном оружии — российском и американском — в Европе. Смысл его нахождения там неясен, но непонятно и кому оно мешает, зато начало переговоров на этот счет, на чем настаивают в Старом Свете, открывает ящик Пандоры бесконечных взаимных претензий на пустом месте. Даже расширение НАТО, процесс более свежий, на деле никакого военно-политического смысла сегодня не имеет. Вопрос о вступлении Украины и Грузии в силу известных обстоятельств последних лет де-факто снят, а вступит ли наконец Македония, не интересует никого, кроме самих македонцев и греков.

На этом фоне российские предложения 2008 года заключить юридически обязывающий Договор о европейской безопасности, о которых напомнил Сергей Лавров (давно не вспоминали), тоже выглядят приветом из прошлого — недавнего, но по сути далекого. Подобный документ имел бы некоторый смысл, если бы он стал финальной точкой во всей тематике и закрыл бы тему, но на это, похоже, надежды нет. Скорее, наоборот, предполагается вдохнуть в проблемы европейской безопасности новую жизнь.

Существует, конечно, другое измерение, связанное с тем, что в прежние времена называлось «третьей корзиной»: демократия, права человека и гуманитарная составляющая. Иными словами, пространство действия Совета Европы. Когда-то имелось в виду, что в его рамках и на его принципах будет формироваться общность, в которой военно-политические вопросы отпадут сами собой, а им на смену придет проблематика дружбы и взаимопонимания. Сейчас понятно, что этого не просто не наступило, но СЕ утрачивает функцию двигателя подобного развития.

Недавний конфликт России и ПАСЕ по поводу доклада и рекомендаций качественно отличается от предыдущих многочисленных столкновений официальной реакцией Кремля. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков ответил просто: «Не считаем такие формулировки и призывы уместными и, безусловно, к ним прислушиваться не будем».

Раньше Москва, отвергая критику по существу, всегда доказывала, тем не менее, что по праву принадлежит к сообществу Совета Европы и хочет, чтобы ее оценивали по его меркам, но с пониманием особого положения. Сейчас дает понять, что больше не будет прилагать таких усилий, это уже вообще неважно.

И дело не только в том, что в условиях глубокого европейского кризиса СЕ, пожалуй, больше нуждается в России, одном из крупнейших доноров, чем наоборот. Москва все больше рассматривает себя как герольда иных ценностей — традиционалистских. И это не только стремление заморозить отечественную консервативную модель, но и отклик на глобальные процессы. Столкновение традиции и модернизации, а также спор о том, на каких основах, кроме либеральных, эта модернизация возможна, — один из наиболее напряженных мировых процессов.

В привычной евроатлантической парадигме диалог России и того, что принято называть Западом, себя исчерпал. С Европой он возможен на новой основе, которая сочетала бы очевидный взаимный экономический интерес и общее интеллектуальное наследие, поскольку даже тот странноватый консервативный гибрид, который Москва предлагает в качестве альтернативы «европейским ценностям», тоже укоренен в европейской культуре. Понимание необходимости такого переосмысленного разговора придет в случае осознания обеими сторонами, что в азиоцентричном мире они превращаются в периферию, классическая Европа — даже большую, чем Россия.

С Америкой евроатлантическая инерция еще более пагубна, потому что отвлекает от по-настоящему серьезных проблем будущего.

Митт Ромни в случае его победы может, конечно, попытаться возродить трансатлантическую мифологию про «свободный мир» против наследника «империи зла», но и он быстро поймет, насколько это далеко от подлинных проблем.