ОТРЫВ ДНИЩА
Как справиться с катастрофой в Норильске
В Норильске продолжаются работы по ликвидации последствий крупнейшей экологической катастрофы – разливу резервуара с соляркой. Специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД на месте изучил, как теперь объясняют причины произошедшего, как люди и техника восстанавливают отравленную землю – и что нужно сделать, чтобы ничего подобного больше никогда не случилось.
– Птицы, – говорит Юлия Гуменюк. – Надо не допустить все это хотя бы до птиц.
Таймыр – объясняет Юлия Анатольевна, заместитель министра экологии и рационального природопользования Красноярского края – зона, комфортная для диких животных. А комфорта и для животных, и для людей после разлива солярки из резервуара № 5 на ТЭЦ-3, что на территории Надеждинского металлургического комбината близ Норильска, на Таймыре стало существенно меньше. Есть экологическая цепочка, напоминает Гуменюк: «черви, рыба, птица, звери – и вплоть до катастрофических последствий», вызванных попаданием дизельного топлива в ручей Безымянный, а оттуда в реки Далдыкан и Амбарную. А дальше уже – огромное озеро Пясино в 70 км длиной со своим биологическим миром, который тоже оказался под угрозой.
– Весь водный маршрут – более 25 км. Чтобы не допустить развития негативного сценария хотя бы для птичек, нужно, чтобы компания «Норникель» приняла меры по сбору нефтепродуктов на дне водных бассейнов, – подытоживает замминистра Гуменюк.
– Весь водный маршрут – более 25 км. Чтобы не допустить развития негативного сценария хотя бы для птичек, нужно, чтобы компания «Норникель» приняла меры по сбору нефтепродуктов на дне водных бассейнов, – подытоживает замминистра Гуменюк.
– Ручей Безымянный, который в нескольких сотнях метров от протекшего резервуара, дренировал нефтепродукты, – вспоминает Гуменюк о первом полете в зону техногенной катастрофы. Было это в первый день лета, через четыре дня после разлива солярки. – Там было 1100 ПДК – да, превышение предельно допустимых концентраций в тысячу сто раз.
Числами подобного рода, если говорить об этой аварии, сейчас вряд ли кого удивишь. На последнем совещании с участием Владимира Путина глава Росприроднадзора Светлана Радионова говорила о 83 500 – еще раз, медленно: о восьмидесяти трех тысячах пятистах ПДК у последних боновых заграждений, перегородивших Амбарную перед озером Пясино. Правда, по состоянию на 3 июня. Сейчас там на пике до двадцати ПДК. Ну и, понятно, заграждений куда больше, чем сразу после аварии: 45, а в первые дни – единицы.
– Уже 1 июня мы брали пробы воды за первыми бонами. Чтобы понять, держат ли боны нефтепродукты, – говорит Гуменюк. – Выяснили, что концентрация варьируется от 80 до 120 ПДК. Предположили: либо боны неэффективно держат – поскольку солярка вступает в реакцию с водой, обводняется и через это сито проникает. Либо основное пятно успело пройти до того, как появились боны. Мы считали скорость течения, проводили эксперименты с пластиковыми бутылками, как в школе.
По самым первым выкладкам выходило, что через ручей и две реки водно-топливная взвесь могла достичь озера Пясино через десять часов. Сегодня ясно, что самого страшного не произошло. Прежде всего – усилиями сводного отряда спасателей под началом федерального МЧС: 700 человек, более 300 единиц техники.
«Однако если бы реакция на аварию была моментальная, то первые боны можно было бы выставить не за 20 км, а гораздо ближе [к месту разлития топлива]», – констатирует Александр Усс, губернатор Красноярского края.
Шапка, вывернутая внутрь
На дальнем подъезде к ТЭЦ-3 кажется, что все четыре резервуара теплоцентрали заволокло дымом. Только приблизившись, понимаешь: обман зрения. Неподалеку – так называемый брызгальный бассейн, большое открытое пространство с постоянным облаком пара над ним. Происходящее на площадке, впрочем, впечатляет и так. Трактора, экскаваторы – по пять штук на несколько десятков метров. Насосы, которые гонят пропитавшую землю смесь воды и солярки в полимерные емкости-квадраты – по 250 тонн в каждой.
И бесчисленные грузовики – от КамАЗов до карьерных «катерпиллеров». Одни увозят землю – всю, что попала под разлив непосредственно близ резервуара. По восемь-девять тысяч тонн в сутки – итого около 130 тысяч тонн, если считать и землю, собранную по берегам двух рек. Везут на саму ТЭЦ, где подготовили специальный отвал. Другие грузовики привозят песок, чтобы засыпать место разлива – в сопоставимых количествах. Земля тут своя, а вот песок, как и очень многое в Норильске и на Таймыре, приходит с северным завозом.
Емкость № 5, из которой 29 мая утекло 21 163 кубических метра солярки, стоит – как и все резервуары норильской ТЭЦ-3 – справа от дороги, за отдельным заграждением. Узнать пятый резервуар легко:
– Все емкости имеют крыши, похожие на соломенные шапки вьетнамцев – не очень островерхую, – объяснил спецкору газеты ВЗГЛЯД Анатолий Цыкалов, заместитель председателя правительства Красноярского края, занимающийся, помимо прочего, чрезвычайными ситуациями. – А на емкости № 5 шапку вьетнамца вывернуло внутрь, прогибом в обратную сторону. То есть, вы представляете, какое там было разрежение, с какой скоростью выходило дизельное топливо. И что там отнюдь не капало, а текло.
Обгорелое пятно на дороге едва просматривается сквозь пропечатанную шинами грязь. Наверное, когда все смоют, было бы полезно зафиксировать это пятно. Как напоминание о том, с чего началась крупнейшая техногенная экологическая катастрофа за Полярным кругом.
– 29 мая произошло событие, – официальным тоном говорит вице-премьер Цыкалов, – связанное с утечкой дизельного топлива на хранении в компании НТЭК на ТЭЦ-3. Было СМС-информирование по линии нашего оперативного центра, доложено старшему оперативному дежурному, что загорелась машина. Легковая, японская. Водитель, Андрей Юрьевич А., не пострадал.
Вскоре пришла вторая СМС: пожар ликвидирован двумя пенными атаками на площади 350 кв. м.
– Между эсэмэсками звонил руководитель краевого МЧС, сообщил, что возник пожар, приступили ко второй пенной атаке, прислал фото. Я написал «держите меня в курсе», он написал, что пожар ликвидирован. Если бы мне тогда стало известно, что из резервуара вытекло топливо в таком объеме, я бы сразу проинформировал губернатора, и мы приняли бы меры, – говорит Цыкалов.
Насколько виновата мерзлота?
– Да, ситуация уникальна, – признает Руслан Шарафутдинов, директор Института экологии и географии Сибирского федерального университета, также побывавший на месте техногенной катастрофы в самом начале июня. – Крупные загрязнения морей нефтепродуктами – это случается, и технологии отработаны. Но, как правило, в теплых морях. А для арктической зоны… Редко, когда ученые и производственники сталкиваются с таким масштабным загрязнением. Технологии надо дорабатывать еще и потому, что возникают техногенные риски, связанные с вечной мерзлотой, ведь мы говорим о том, что климат меняется.
На «климатическое» – то есть внезапное – проседание опор емкости №5 сослался в начале июня и Владимир Потанин, глава «Норникеля»: «Похоже, что вечная мерзлота отступает, и до нас дошло глобальное потепление». Краевой вице-премьер Цыкалов готов рассмотреть и этот фактор – но только наряду со многими другими:
– Любая версия имеет право на жизнь. Самое правильное – провести инструментальный контроль. Если он установит, что сваи оторвались от днища одномоментно, то мы это сможем увидеть. Металл будет без коррозии, без ржавчины. А если обрыв идет постепенно – нагрузка увеличивается, трещина нарастает… Пусть специалисты выясняют, с помощью приборов.
Кандидатскую диссертацию Цыкалов защитил как раз по воздействиям вечной мерзлоты. Написал и докторскую, но защититься не успел – ушел на госслужбу.
– Иногда мы слышим, что где-то произошла разгерметизация трубопровода. И объяснения: подвижка грунтов, температурные перепады в вечной мерзлоте, – говорит чиновник. – А потом приезжают специалисты и смотрят, что сварочный шов не проварен по всей толще металла, а фактически на окалине держится – как это делают плохие студенты в стройотрядах. Или по документам труба должна быть бесшовной – а она шовная, для заявленных целей не приспособленная. Или сталь должна быть определенной марки, позволяющая при подвижке грунтов эластично изгибаться – а на деле там чистое железо или даже чугун, который при малейшей нагрузке ломается…
– Я считаю, что Потанин имеет основания говорить о вечной мерзлоте, – говорит Шарафутдинов. – Действительно, и сам объект, и характер его разрушения указывают на это. И предварительные выводы комиссии показывают: предприятие не обманывает нас, вечная мерзлота является одним из негативных факторов. Но ведь мы не должны говорить о том, что во всем виновата только природа? Ведь бак поставила не она. И уж тем более не природа следила за его состоянием.
Тут спорить сложно. «Значительные дефекты одного из конструктивных элементов» одного из резервуаров ТЭЦ-3 были отмечены – причем самой компанией – еще в 2016 году. Вскоре начался ремонт – не капитальный, обычный. На каком из четырех резервуаров – не уточняется. Следственный комитет РФ уверен, что именно емкость № 5 «требовала проведения капитального ремонта». А в ноябре 2018 года, продолжает СК, «резервуар в нарушение установленного порядка, в отсутствие требующегося заключения экспертизы промышленной безопасности был введен в эксплуатацию».
Чуть позже прошла и экспертиза: емкость соответствует не в полной мере, эксплуатация возможна – но лишь «при условии выполнения ряда ремонтных мероприятий». Таковых не было, а топливо хранилось. Как минимум до полудня 29 мая – если, как допускает Цыкалов, утечка не пошла до того, как мимо резервуаров проехала злополучная «японка». В любом случае директор ТЭЦ-3, главный инженер теплоцентрали, его зам и начальник цеха – под следствием.
– Чаще всего к аварии приводит совокупность факторов, – напоминает краевой вице-премьер. – Проектные решения – правильные или неправильные. Выполнение проектных решений. Марка стали, марка бетона, привязка к почве. Наблюдения за объектом либо их отсутствие. Выполнение предписаний – проводить периодический осмотр, испытания, усиливать фундамент; а если невозможно – прекращать эксплуатацию… Есть очень много факторов. С которыми, повторю еще раз, должны разобраться специалисты.
Шесть эшелонов топлива
В чем уверен и Цыкалов, и краевые власти в целом – так это в том, что информация о характере аварии изначально была неполной.
– 29 мая ни владельцы ТЭЦ-3, ни руководство «Норникеля» нам не звонили, о происшествии ничего не говорили. На второй день – 30 мая, около девяти вечера, через полутора суток – мне позвонил губернатор [Александр Усс] и сказал, что в Сети появился видеоролик
с информацией о том, что на реке Амбарной зафиксирован разлив дизельного топлива. Вы его видели, конечно: мужчина зачерпывает из реки обрезанной бутылкой, вставляет туда газету, поджигает, потом у него и трава загорается – как он там еще речку не зажег… Губернатор сбросил мне это видео и попросил узнать, что там происходит.
«Только после появления тревожащей информации в социальных сетях и настойчивых вопросов соответствующим должностным лицам… была выяснена реальная картина происшедшего», – сообщил губернатор Усс 3 июня Владимиру Путину. Настойчивые вопросы вечером 30 мая задавал именно вице-премьер Цыкалов. Прежде всего – гендиректору Норильско-Таймырской энергетической компании (НТЭК) Сергею Липину. Поскольку в управлении НТЭК, подразделения «Норникеля», и находится ТЭЦ-3.
– «Что там у тебя такое произошло, что от тебя утечка такая?» – вспоминает свой первый вопрос Цыкалов. – Липин мне: «Да, там у нас протекло немного. Как, куда протекло – мы еще не знаем». «Подожди, говорю, немного – это сколько?». «Где-то тысяч пять», последовал ответ.
– Тонн или кубических метров?
– Разговор шел только про цифры, – говорит Цыкалов. – Вот я переспрашиваю с удивлением: «Тысяч пять?». Может быть, он понял, что это мало. И говорит: «Ну не пять. Может, семь. Ну где-то до десяти тысяч. Это уточняется». Подчеркиваю, разговора о том, что емкость полностью опорожнена, что все содержимое резервуара № 5 вытекло – 21 163 кубометра – не было.
Чтобы перевести кубометры в тонны, следует помножить 21 163 на 0,85. Получится около 18 тысяч тонн. Можно разделить кубометры на 60 – объем одной железнодорожной цистерны. Выйдет 352 вагона.
– Считайте, что шесть эшелонов шли. Одновременно опрокинулись. У всех открылись крышки. Всё из цистерн вылилось полностью, – говорит Цыкалов. – Содержимое одной цистерны загорелось, потому что в этом месте проехал автомобиль. В результате двух пенных атак эту цистерну потушили… Это, конечно, правда. Но только часть ее.
Еще часть правды можно обнаружить в информационных донесениях за подписью оперативного дежурного Д.В. Кулаева в дежурную часть ЦУКС ГУ МЧС России по Красноярскому краю. Первое – через два часа после ликвидации пожара близ ТЭЦ-3. Второе – через четыре часа. Предмет – разлив дизельного топлива на проезжую часть подъездной автодороги и загорание машины «вследствие попадания топлива на горячие части (выпускной коллектор)». Особо указано: «Разлив дизельного топлива произошел вследствие разгерметизации резервуара № 5. Причина разгерметизации устанавливается». И общее количество топлива в пятой емкости: «21 163 м куб.».
«Это могла быть кружка. Ведро. Десять тонн, – рассуждал губернатор Красноярского края Александр Усс о возможных масштабах разлива. – В донесении [от 30 мая] черным по белому сказано: «запаха дизельного топлива, а также пятен на водной поверхности не обнаружено. Экологический ущерб прилегающей территории отсутствует»… Остается только развести руками… Возникает вопрос: откуда такая потеря зрения и обоняния? Ничем другим, как специальным умыслом на сокрытие масштабов происшествия, я объяснить не могу».
– Я не хочу сказать, что люди что-то искажали умышленно. Здесь по-разному можно относиться. Наверное, компания ориентировалась на то, что у них есть утвержденный план ликвидации, и действовать надо по нему… А вот то, что информация была неполной – это 100%, – говорит Анатолий Цыкалов. – Произошел разлив топлива в объеме шести железнодорожных составов, а нам в самом начале сообщают только две вещи. Топлива в цистерне – 21 тысяча 163 кубических метра, это раз. Загорелся автомобиль, возник пожар на площади 350 квадратных метров, пожар ликвидирован – два. И все?
«Все вытекло за двадцать минут»
После разговора Цыкалова с главой Норильска Ринатом Ахметчиным (ныне находящимся под следствием, подозрение в халатности), последовал ночной доклад губернатору. В воскресенье, 31 мая, с утра – срочное заседание краевой комиссии по ЧС: «Заслушиваем город, заслушиваем НТЭК. Понимаем, что ситуация вопиющая, катастрофическая. Липин говорит, что объем уточняется, что принимаются меры по выставке бон, что газоспасательная служба, которая работает с «Норникелем» по договору на ликвидации аварий, всем занимается».
1 июня рабочая группа вылетела на место аварии.
– Не заезжая в гостиницу, поехали на ТЭЦ-3. Увидели, что емкость № 5 абсолютно пустая. Произошел, – Цыкалов берет со стола карандашницу и проводит по самому дну, – произошел отрыв днища на протяжении порядка 15 метров. Открылось днище, как крышка. Разрыв от 5 до 40 сантиметров. Определить, что емкость пустая, можно даже визуально…
Когда я увидел эту дыру – задал прямой вопрос Сергею Валерьевичу: «При таком повреждении емкости – сколько выливалось по времени?». Липин ответил: «Я приехал через час после инцидента с автомобилем [29 мая]. Емкость уже была пустая». 21 163 кубометра дизельного топлива. А 30 мая вечером мы звонили – и нам, напомню, говорили: то ли пять, то ли семь, то ли десять тысяч тонн ушло.
На следующий день после первого совещания с Владимиром Путиным – то есть, 4 июня – на месте в очередной раз уточняли обстоятельства аварии. В администрации Норильска собрались – помимо прочих – глава МЧС Евгений Зиничев, заместитель генерального прокурора РФ Николай Шишкин, губернатор Александр Усс.
– Вопрос Сергею Липину у всех был один: как все-таки это произошло, и почему не приняли какие-то меры, – вспоминает краевой вице-премьер. – Липин на это ответил, что меры принять не могли, потому что все произошло слишком быстро. «Что значит «очень быстро»?» – спросил Зиничев. Липин пояснил, что освобождение резервуара происходило в крайне сжатые сроки. Зиничев спросил: «Что значит «сжатые» – нельзя было отсечку сделать?». Липин сказал, что бесполезно. Мне-то – вы уже в курсе – он ранее говорил, что приехал через час, и емкость была пустой. А тут, еще через несколько дней, он ответил, что цистерна опустошилась максимум за двадцать минут. Ему задали вопрос: «Откуда вы знаете, что за двадцать, с чего вы взяли?». «У нас датчики показали, что за двадцать минут она была пустая».
Поправка как рычаг давления
– Статья 42 Конституции РФ – где говорится о том, что каждый из нас имеет право на благоприятную окружающую среду, достоверную информацию о ее состоянии – в нынешнем виде не очень понятна, – говорит эколог Шарафутдинов. – Ответственность непонятна, размыта. А вот с поправкой к Основному закону, возлагающей на правительство прямые обязательства по обеспечению качества экологии, все будет понятнее и интереснее. Правительство будет отвечать в области охраны природы от техногенных катастроф за все. Не по ведомственным распоряжениям, не само по себе и в своих собственных регламентах – а по Конституции. Я эту поправку очень жду.
– Мне понравилась фраза Владимира Владимировича Путина, когда он разговаривал с Владимиром Потаниным: надо соотносить стоимость работ по замене, ремонту емкостного парка с тем вредом, который может быть причинен, – говорит Цыкалов. – Во сколько бы ни оценили сейчас подрядчики стоимость замены этой емкости, она кратно меньше, чем затраты, которые сейчас несут все. Начиная от потери самого топлива, плюс сбор грунта, организация аварийных работ. Возможные штрафы для владельцев ТЭЦ-3 я даже не пытаюсь сейчас обсуждать…
– О конкретных цифрах экологического ущерба, наверное, говорить преждевременно, – поясняет Шарафутдинов. – Эксперты, специалисты Росприроднадзора не торопятся давать оценку. По одной простой причине: все будет зависеть от того, какой объем нефтепродуктов в итоге окажется в водоемах. От этого сильно будут зависеть и платежи, покрывающие ущерб. Навскидку? От 10 до 70 млрд рублей. Огромный разбег по ущербу, поэтому и преждевременно уточнять.
– Земля, берега, водные ресурсы… По нашим данным, общая площадь загрязнения – бешеная: 74 тысячи гектаров, – говорит Юлия Гуменюк, министерство экологии и природопользования Красноярского края. – Коллега Шарафутдинов прав: поправка поможет ужесточить ответственность. Как говорится на берегу, превентивно. Чтобы ничего такого больше не происходило, ведь ужас же.
– Значимый рычаг – политическое давление, – возвращается к смыслу экологической поправки к Конституции Шарафутдинов. – Одно или, не дай бог, несколько таких ЧП по идее может стать поводом для отставки профильных министров, руководителей надзоров. Или даже для роспуска правительства, которое не справляется со своими задачами. Административное давление – великий инструмент. По крайней мере, в нашей стране. Поправка его здорово обеспечивает, на мой взгляд.
На всех уровнях, в том числе и в плане предоставления полной, исчерпывающей информации от компаний-природопользователей.
Когда власть заслуживает большего
– 29 мая нам никто из компании ни о чем не сказал, – в очередной раз возвращается к хронологии Цыкалов; видно, что для него это важно. – Говорят только, что отправили официальное сообщение по линии единой диспетчерской службы, и все об этом знали. 30-го числа, когда я инициативно позвонил Липину, он мог бы мне сказать: «Емкость пустая. Я там был, там огромная дыра. Более того, у нас стоят приборы учета, датчики, которые показали, что все вылетело за 15-20 минут». Но нам предоставлялась частичная информация: было 21 163 кубометра, объем вытекшего уточняется…
– Хорошо, допустим, вы получили всю информацию почти через полтора дня после аварии. Что можно было сделать, если все произошло за двадцать минут?
– Физически мы не могли бы заткнуть это отверстие, устроить дамбу – все было стремительно, – признает вице-премьер. – Но если бы мы узнали 29 мая в 15 часов по Норильску, что приборы учета показали: емкость пустая, мы, как минимум, всем миром набросились бы туда, повезли бы боновые заграждения и так далее. И не ждали бы, пока течение сначала ручья Безымянного, потом речки Далдыкан, а потом Амбарной унесло бы все к озеру Пясино. Локализация этого огромного пятна, растекание было бы на меньшей протяженности. Нам бы удалось раньше его остановить, ранее приступить к сбору солярки в реке и на берегах. Не дожидаясь, когда все это получит такую большую-большую огласку.
С Липиным вице-премьер Цыкалов знаком – причем близко, подчеркивает собеседник – с 2014 года, когда сам получил пост краевого министра промышленности, энергетики и ЖКХ. Отношения края и «Норильского никеля» – крупнейшего плательщика в региональный бюджет, более 40% – понятно, еще более давние и прочные.
– У нас очень долгие, сформированные еще с советских времен отношения с НТЭК и руководством Заполярного филиала «Норникеля» в целом, – говорит Цыкалов. – Промышленные, человеческие. Их планы – наши планы: рабочие места, налоги и так далее. Мы прекрасно понимаем, что сейчас перед нами беда, которую нужно совместно преодолеть… Надеюсь, что проблема должна сплотить, помочь сделать выводы. Да, были проблемы с информированием, не позвонили, не предупредили. Может быть, на объекте были заняты более важными делами – все были мобилизованы, искали технические решения… Коллеги из «Норникеля» говорят, что действовали чисто по инструкции, куда надо бумагу направили сразу. Но в такой ситуации, полагаю, региональная власть заслуживает, чтобы информация ей была передана полностью и на самом раннем этапе. Быть вместе надо не только в радости – на открытии нового цеха, нового передела, новой установки. В проблемных ситуациях, когда надо оперативно действовать, нужно тоже быть на тесном, рабочем, человеческом контакте.
«Таскайте вертолетами, убирайте вездеходами»
– А вы две хапнули? – слышится удивленный голос из ближайшей рации.
– Вам сейчас одна емкость полагалась, – продолжает голос. – И еще одна мурманчанам. Им из предыдущей партии ничего не досталось.
– Мы в первую уже качаем, – отвечает второй (видимо, «хапнувший»). – И вторую готовим под закачку.
– Молодцы, оперативно, – вклинивается третий голос.
– Вы наглеете уже, ребята! – говорит первый. – Прекратите разворачивать вторую емкость. Борт прилетит, заберет ее. Мурманск вот-вот встать может. Качайте в первую, ближе к вечеру всем завезу еще.
– Правда, давайте по-честному, как решали, – говорит третий. – Всем достанется по потребности. Но мурманчан-то в прогар тоже не надо вводить. И никого не надо.
– Вопросов нет, – ровно отвечает второй. – Просто говорили, что сразу будут две. Я и взял две. Любой бы взял, если говорили.
— Речь шла, претензий нет, – подтверждает первый голос. – Просто мурманчанам пока ее отдайте, к вечеру все будет.
Вечер в штабе спасательной операции на реке Амбарной и вообще в этих широтах – понятие относительное: полярный день в разгаре, а работы идут круглосуточно. От Норильска сюда – 20 минут вертолетом. Либо несколько часов на вездеходе: таков ландшафт и, соответственно, таков путь. Бригады приезжают к штабу и отъезжают на точки каждые 20 минут, от силы полчаса. Вертолеты – тоже, считайте, по графику общественного транспорта: внутри – люди, в подвесных люльках – те самые белые емкости, в которые влезает 250 тонн солярки с водой.
На точках – собственно федеральные МЧС, краевые спасатели, специалисты «Транснефти», Газпрома, самого «Норникеля». Отдельно – Морская спасательная служба (Морспас), подразделение Минтранса РФ: те самые мурманчане и еще Питер. Они на особом счету, поскольку прибыли на место первыми.
За право объявить себя теми, кто вызвал Морспас в зону бедствия, сегодня борются многие. Вплоть до Всемирного фонда дикой природы (WWF) России. «Наши эксперты, получив информацию об аварии из социальных сетей, были вынуждены вмешаться и оповестить Морскую спасательную службу», – утверждает директор фонда Дмитрий Горшков в открытом письме Владимиру Потанину.
– Лично мне, Чернову Виктору Ивановичу, об обращении представителей фонда неизвестно, – говорит первый заместитель руководителя Морской спасательной службы Виктор Чернов. – Не хочу умалять достоинства фонда. И не исключаю вариант, что его представители могли обратиться в один из девяти наших филиалов по всей России. Но ко мне лично, как к координатору операций высшего уровня управления, таких обращений не было.
А было другое обращение, 31 мая, через двое суток после объявленной разгерметизации резервуара № 5:
– В районе 12 часов дня по Москве у меня был контакт с [директором департамента федеральных и региональных программ «Норникеля»] господином Андреем Грачевым. Был разговор о необходимости работы наших спасателей. Он вывел меня на [директора Заполярного филиала «Норникеля»] господина Николая Уткина. После разговора с Уткиным я был переключен на господина Липина. В дальнейшем стал понятен приблизительный объем работ, необходимое оборудование, минимальное количество людей, – говорит Чернов. – Уже к вечеру «Норникель» сложил логистику, предоставил самолет в Мурманске для погрузки восьми тонн оборудования и специалистов. В 7.30 по Норильску 1 июня спасатели прилетели, через два часа они уже на месте ставили первые боны…
Что с вертолета, что на земле – полная картина как на ладони. Насосы – у каждого из почти полусотни боновых заграждений: легко заметить по оранжевым пластиковым ваннам для смеси солярки и воды. Смеси все меньше, белые полимерные резервуары заполняются постепенно. Отдельно от лагеря спасателей – несколько десятков чугунных ванн. От первоначального проекта ликвидации последствий. Не реализованного, слава богу.
– Когда мы 1 июня появились на берегу, коллеги из «Норникеля» доказывали, честно глядя нам в глаза, что ничего, кроме сжигания в ваннах либо поджога на водном объекте, нет. Я на них смотрела и говорила: «Вы совсем, простите, что ли?» – вспоминает Юлия Гуменюк. – Да, и [гендиректору НТЭК] Липину, которого позже Владимир Владимирович про здоровье спросил, мол, все ли у него в порядке… Мы встали с большими глазами и высказали «фи». И на предложение, и на аргументацию – что дорог нет, что место труднодоступное. Вице-премьер Цыкалов нас поддержал: «Нет дорог? Сделайте. Нельзя сделать? Таскайте вертолетами, убирайте вездеходами». На следующий день коллеги осторожно стали говорить, что рассматривают другие способы утилизации…
Каналы, сорбенты, бактерии…
Способы, как можно понять в лагере спасателей у Амбарной и вокруг него, таковы. Землю у берегов – посыпать сорбентом. Особо загрязненную землю – паковать в особые серые кубы, прицеплять десяток-полтора таких кубов к вездеходу и вывозить на площадку ТЭЦ-3. Постепенно, по бездорожью. Дальше рекультивировать и использовать для благоустройства производственных территорий.
Солярку с водой – откачать насосами в те самые емкости по 250 тонн. Это уже практически сделано: всего получилось более 30 тысяч кубометров, с запасом от разлившейся двадцати одной тысячи с лишним. Отправлять будут туда же, к теплоцентрали – по временному трубопроводу на десятки километров. Трубопровод еще предстоит построить – поверх тундры, разрезанной речушками и озерцами. А солярку – отделять от воды и использовать по назначению.
Все? Нет, не все. Даже без учета того, что ликвидация последствий аварии займет многие годы.
Во-первых, есть еще микронная пленка, о которой докладывала Владимиру Путину глава Росприроднадзора Светлана Радионова на последнем заседании по Норильску. Здесь нужны более изощренные заграждения – сорбирующие боны. И, судя по тому же докладу Радионовой, «Норникель» в ближайшее время займется их установкой. За свой счет, разумеется – как и все остальные работы.
Во-вторых, то, что эту пленку производит. И что бонами не уловить: взвесь, остающаяся на дне.
– Только загрязненные реки формируют участок протяженностью примерно 26 километров, – напоминает Руслан Шарафутдинов. – Уже вполне понятно, что озеро Пясино в некоторой степени… испытало воздействие.
– «В некоторой степени» – или…
– Все же в некоторой, – считает эколог. – Площадь зеркала озера огромна, около 370 квадратных километров. Сейчас – еще больше, потому что реки разлились, озеро сильно поднялось, и боковые притоки, конечно, разбавляют. Поэтому катастрофических последствий для озера Пясино – не ожидаю.
Однако, напоминает Шарафутдинов, вопрос, какой объем нефтепродуктов попадет в озеро в итоге, не снят:
– Защитные сооружения поставлены с опозданием. Частично влияет еще и неблагоприятная ледовая обстановка: по правому берегу озера еще находятся льды. Какой-то объем нефтепродуктов окажется и на дне ручья и двух рек, и в озере…
– Есть подозрение, что тяжелая фракция дизельного топлива при прохождении по рекам просто осела на дно, – подтверждает Гуменюк.
Подозрение основано на ее собственном опыте забора проб на Амбарной:
– Втыкаешь пробоотборник посередине речки – а у тебя выходят клубы, и они бегут по реке дальше. Достаешь – весь щуп пропитан, и проба донного грунта пахнет соляркой.
– Хотелось бы в ближайшее время получить детальную информацию, какой объем связан именно с донными отложениями, – формулирует Шарафутдинов. – Будем надеяться, что он совсем небольшой, что большая часть находится на поверхности. Но недооценить ситуацию – куда опаснее, чем решить, что все было только наверху. Недооценка страшна.
Что делать с взвесью? Есть технология строительства обводных каналов и снятия грунта из русла. В пересчете на 25 с лишним километров попавших под удар рек – это около полусотни километров каналов. Плюс-минус вечная мерзлота и огромные деньги. Есть другая технология: опускать сорбент на дно – чтобы нейтрализовать солярку и предотвратить ее скатывание к озеру.
– А еще есть бактерии, разработанные коллегами из Южного федерального университета, – говорит Шарафутдинов, Северный федеральный университет.
– Они едят нефтепродукты?
– И очень активно! – подтверждает эколог. – Другое дело, что они требовательны к температуре. Бактериям нужно хотя бы +14 по Цельсию. А озеро у нас холодное, ледникового происхождения, на дне мерзлота. Бактерии будут не очень активны. Да и вносить чужеродную биоту в озеро, уникальное по своему составу, изолированно развивавшееся… Это как с рентгеном у маленького ребенка. Когда консилиум собирается и решает: что же будет вреднее – оставить так, как есть, или сделать рентген?
Чтобы все протестировать, у ученых есть примерно месяц. От силы полтора – когда вода в озере Пясино относительно прогреется. Первая группа коллег Шарафутдинова планирует уехать на место через две недели, для экспериментов с бактериями.
– Научная работа по озеру и его притокам ведется давно, – говорит эколог. – Исходный фон в принципе известен. Остается решить, как правильно проводить эксперимент. И по его итогам – вносить ли бактерии для борьбы с донными отложениями или нет.
Отложения и отношения
В общем и целом понятно, что делать дальше с последствиями отрыва днища, которые находятся на доньях ручья Безымянного, рек Далдыкан и Амбарная. И – вполне возможно – озера Пясино.
Но есть и то, что куда глубже любых отложений.
– Когда происходит какая-то беда, то, как правило, люди с такой длинной историей взаимоотношений, и хороших человеческих взаимоотношений, на мой взгляд, могли бы поднять трубку, – уверен Цыкалов. – И сказать курирующему направление ГО и ЧС вице-премьеру, который отвечает еще и за «севера» в целом, а раньше был министром, который курировал энергетику и промышленность: «Так и так, у нас беда произошла. Не знаем, что делать». Или «Делаем все, что надо, просто имейте в виду, что у нас такая-то беда». Или: «Беда, окажите помощь». Или «Беда, но помощь не нужна, у нас все под контролем. Завтра, сегодня, через час сбросим вам план ликвидации». Вот этого почему-то не хватило. И такая информация, насколько я знаю, не поступила ни председателю правительства, ни губернатору.
При нормальных человеческих и рабочих отношениях субъекта Федерации и объекта промышленной деятельности власти региона получили первоначальные сведения из других источников, резюмирует краевой вице-премьер Цыкалов:
– А дальнейшую информацию получали частями – из телефонных разговоров и после приезда на место… Вот это – штрихи, которые будут учтены в дальнейшей работе.
Как сейчас принято говорить – в работе над отношениями. К примеру, властей огромного региона и, допустим, крупнейшего плательщика в региональный бюджет. Многолетние, завязавшиеся еще в прошлой стране симбиотические отношения, которые по определению не могут не быть особыми. В человеческом, не административно-производственном измерении – как минимум дружескими, если не куда более близкими. Отношения, конечно же, определяющиеся законами, регламентами, положениями, указами и постановлениями разных уровней. И не в меньшей степени – тем, что никакими документами не зафиксировано.
Авария на ТЭЦ-3 поставила вопрос не о том, насколько они возможны в принципе – доверительные, человеческие отношения бизнеса и власти. Скорее, о том, во что они преобразуются после крупнейшей экологической катастрофы за Полярным кругом. Не только для отдельного региона и отдельной компании, отнюдь нет.
Что останется от этих отношений после того, как будут закручены гайки. Ужесточены проверки. Выявлены все формально и неформально выстроенные цепочки и связи на местах. И отдельно – проверены те, кто призван надзирать за исполнением законов, регламентов, положений и прочего. Это неизбежно после вопроса Владимира Путина на последнем совещании по аварии: «Где они были-то? Видели же, что топливо пошло по земле… Заставляет задуматься, как у нас на практике организована работа».
Не исключено, что по итогам придется выстроить что-то взамен старых схем. На всех уровнях – и формальном, и неформальном. Нечто новое или как минимум кардинально модернизированное. Вряд ли пока что понятное и – тем более – осознаваемое в деталях всеми участниками процесса. Что, наверное, не очень хорошо – как любая неясность.
Но есть и худший вариант: если после этой аварии ничего не изменится вообще.
