ПЕРЕСАДКИ МОЗГОВ
Почему ученые будут уезжать из страны и не всегда возвращаться
Знаю одного заслуженного человека, ученого, который несколько десятков лет проработал в крупном научно-исследовательском институте. У этого учреждения случился юбилей. Кого, вы думаете, наградили/поощрили в числе первых заслуженных работников? Правильно. Кураторов от «органов». А у кого в этом институте самые высокие доходы? В разы больше, чем у тех, кто еще пытается делать науку? Опять правильно: у «эффективных менеджеров», к самой науке никакого отношения не имеющих. Это типичная картина наших дней.
Заслуженному работнику даже премии не выписали. Он расстроился и ушел на пенсию. Был бы помоложе – мог бы эмигрировать. Как те десятки тысяч ученых и высококвалифицированных спецов, которые покинули нашу страну за последние лет десять. По данным главного ученого секретаря РАН Николая Долгушкина, с 2012 года число ежегодно уезжающих из России высококвалифицированных специалистов увеличилось с 14 000 до почти 70 000. На момент распада СССР Россия занимала первое место в мире по числу ученых, с тех пор оно снизилось с 992 тысяч до 348 тысяч, то есть на 65%. Мы стали единственной из развитых стран, где число ученых в последние десятилетия сокращается. Между тем, согласно нацпроекту «Наука», число ученых должно было за последние три года вырасти на 35 тысяч. Но оно не выросло, а упало. Как раз примерно на столько, на 30 тысяч.
Не надо только думать, что все эти люди уехали из-за засилья «чекистов», хотя они действительно в последние годы стали настолько пристальнее следить за «связями с заграницей», что лучше этих связей не иметь вовсе, а в качестве темы для научной разработки выбирать такие, в которых нет и не может быть никакой секретности, ибо она легко может перерасти в обвинение против увлекшегося международным научным обменом в измене родине или шпионаже. Но нет, все же пока это не главный фактор. Утечке мозгов есть множество причин, со многими из которых придется, увы, смириться в обозримом будущем.
За границу тянут, конечно, в первую очередь более высокие зарплаты, стремление работать на современном оборудовании и не в убогих условиях лаборатории или институтах, построенных еще при царе, вернее, генсеке Горохе. Сказываются также трудности в продвижении по карьерной лестнице. Потому что это только в песне Дунаевского поется: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет», а на деле пойди сковырни этих стариков, обросших номенклатурным жирком, как броней. Наукой правят/рулят/разруливают все те же люди, что иной раз начинали рулить еще при советской власти. Наконец, уверен (это мое субъективное мнение), сказывается общее состояние общества.
Не то что страна погрузилась в мракобесие и реакцию — нельзя пока так сказать. Несмотря на все экзерсисы законодателей по закручиванию гаек, сейчас у нас на дворе период едва ли не самой большой относительной свободы за многие века. Хотя дело в векторе движения и субъективных ощущениях перспектив. Некоторые приведут в пример период хрущевской оттепели, во время которой наблюдался, пожалуй, наибольший расцвет науки в нашей стране за ХХ — начало ХХI вв. При этом, заметим, степень свободы хрущевского общества была не в пример меньше, чем теперь, как бы кому-то из борцов с «кровавым режимом» это ни казалось противным.
А вот если говорить о настроении общества, то, конечно, тогда оно, только что победившее в войне (слава богу, что живы остались), выпущенное из сталинских застенков, было на эмоциональном подъеме: коммунизм же обещали к 1980 году. В обстановке такого подъема хотелось научно-технического прогресса, наука была в почете, быть ученым было модно и престижно, а государство давало неплохие возможности удовлетворять собственное любопытство за счет бюджета. Но ведь секретности тогда было не меньше, а даже больше, и «органы» бдили по самое не балуй.
А журналы типа «Техника — молодежи», «Знание — сила», «Химия и жизнь», наконец, «Наука» — ими зачитывались миллионы! Их было просто так не оформить по подписке, обязательно с нагрузкой вроде газеты «Правда», например. Все это сгинуло, утонуло в волнах пошлого говногламура и перевернутой с ног на голову экономике госкапитализма большого хапка.
Вот где настоящий престиж «профессии», вот где сказка жизненного успеха: госкорпорация, силовые структуры, «большой гламур & шоу-бизнес», все равно какой, и т.д. А «ботаники» — это все лузеры на маленькой зарплате, которую сам президент поднять никак не может. Потому что он приказывает поднять, чтобы было выше среднерегионального. А потом вдруг в прямом эфире прорезается несанкционированная девушка – молодой ученый и докладывает, что в результате нехитрых статистических манипуляций начальство перед Москвой отчиталось-таки в выполнении президентского поручения, но у нее как было 25 штук, так и осталось.
Такая категория, как «молодой ученый», похоже, скоро сгинет как класс. До защиты кандидатской, по некоторым данным, доходит едва ли не каждый десятый аспират, а десять лет назад доходило до трети, а в позднее советское время так почти все.
Огромной проблемой является возрастная дыра среди ученых среднего возраста. Есть старики, которые еще держатся за привычные места и уже не могут никуда уехать. Есть довольно заметный в последнее время приток молодежи, и сказать, что все пропало уже окончательно, все же пока нельзя. Вроде бы. Но. Эти люди заходят в науку совсем ненадолго — в среднем лет на пять. И, разочаровавшись, уходят. Кто в бизнес, кто в иностранную компанию (таких все меньше, поскольку таких компаний в нашу страну приходит все меньше). А среднего возраста наиболее продуктивные кадры — сокращаются, нарушается в результате механизм передачи опыта от поколения к поколению.
Думаю, относительно меньше теперь будут уезжать по контракту за границу сложившиеся ученые. Зацепиться становится все труднее (визовые ограничения, антироссийская паранойя кое-где тоже имеет место). Зато будет расти число тех, кто уезжает учиться и остается потом насовсем. Это уже не вполне наши мозги утекают. Не мы их воспитали.
При этом становится чуть меньше поводов говорить о том, что науку держат на голодном пайке. Какие-то деньги там появились, появились отечественные гранты, в том числе на фундаментальные исследования, хотя по доле в ВВП затраты на R&D все последние годы неуклонно урезают, и все наши расходы на науку сравнимы с бюджетом одного Гарварда. Хотя какой-никакой триллион рублей за лет 15 нашей науке все же перепал. Где результат? Нет его. Потому что, как говорится, некем взять.
Сама по себе численность ученых в стране — еще не гарантия ее научных достижений. Так, по числу ученых и исследователей на тысячу населения лидируют Южная Корея (15,88), Швеция (15,7), а также Финляндия, Тайвань, Дания, Франция, Бельгия, Норвегия, Ирландия и Австрия (везде больше 10). Показатель России — 5,57, это примерно в полтора хуже, чем в Венгрии, Польше, Испании и Словакии, но чуть лучше, чем в Турции и Латвии.
Однако по уровню развития науки впереди все равно не все эти страны, а США и теперь уже Китай. А еще можно заметить, что рекордная популяция ученых в СССР ведь не привела ни к каким прорывам в большой науке, за некоторыми исключениями. Притом что все наши нобелевки обязаны разработкам 60-х — начала 70-х годов, не позже.
Что касается «утечки мозгов», то не только от нас они утекают. Вот, к примеру, англичане сетуют, что после Brexit квалифицированные кадры повалили в ЕС. Отток таких специалистов из Британии увеличился на 30%, а если взять одну Германию — то в ее сторону аж в несколько раз. Но если нас сравнивать с той же Германией, то за ее пределами проживают 15% имеющих высшее образование, а британцев — более 2% (нельзя ставить знак равенства между имеющими высшее образование и учеными, конечно, но это тоже показатель). Русских же «шибко умных» за границей проживает лишь менее 0,5%. То ли все, кто мог, востребован и конкурентоспособен, уже уехали, то ли масштабы «утечки мозгов» несколько преувеличены.
На самом деле, видимо, надо просто по-другому посмотреть на эту так называемую «утечку мозгов». Она становится совершенно нормальным явлением во многих странах. Ученые уезжают не только из России, но и, скажем, из Испании и Великобритании, из Бельгии какой-нибудь.
Последняя по их числу на 100 тысяч населения входит в первую десятку мировых лидеров. Но такому количеству «мозгов» в маленькой Бельгии просто нечего делать по-серьезному, негде развернуться. Миграция ученых, скажем, увеличивается в такой стране, как Индия. За последние 15 лет две трети из них оставались на месте, другие — мигрировали в другие страны, кто-то возвращался, кто-то нет. Отток насовсем составил процентов 6-10. Приток ученых из других стран в Индию составил менее 1%.
При этом, как выясняется, уезжают не самые лучшие. Индусы проанализировали продуктивность оставшихся в стране научных кадров и покинувших ее. Так вот, продуктивность утекших заметно ниже среднего. Так что успехи в самореализации на родине, даже если за это платят меньше, на самом деле важны. Это и к нам относится. Аналогичные результаты показали исследования, проведенные среди китайских и британских ученых, притом что иммиграция в КНР и Британию ученых из третьих стран в последние годы очень значительна. Те, кто приезжает (как возвращающиеся из-за рубежа китайцы, так и иностранные ученые), показывают более высокую научную продуктивность, чем уезжающие в поисках лучшей доли китайские ученые. То же с британскими.
Британские ученые вообще большие путешественники: за последние полтора десятилетия более двух третей из них попробовали себя за границей. Среди индийских ученых таких было лишь треть, а китайских — так и вовсе четверть
Наука становится все менее «национальной» и все более интернациональной. А ученые — как ни прискорбно — все меньшими «патриотами», чем раньше. Для них настоящая родина — их наука. Пытаться противостоять этой тенденции, конечно, можно, но безуспешно. А вот, скажем, в Америке патриоты находят свой повод для переживаний: мол, более половины докторов наук — иммигранты в первом поколении, среди ученых, соответствующих нашим аспирантам, таких треть. А где же, мол, наши, сокрушаются американские патриоты?
Так что тем, кто сегодня пытается искусственно регулировать миграционные потоки мозгов, придется смириться с неизбежностью: современная наука требует гораздо большей, чем ранее, степени свободы во многих отношениях, в том числе в свободе передвижения по миру от лаборатории к лаборатории. Время бериевских шарашек, где выпущенные из ГУЛАГа научные кадры почитали за счастье работать на благо родины за повышенный паек и в знак благодарности, что их не уморили на Колыме, прошло и уже не вернется.
Как бы кому-то о том ни грезилось и ни мечталось о «научных ротах» и прочих военных «аракчеевских поселениях» для шибко умных. Чем больше будут пытаться ограничить свободу научной мысли, включая свободу международных обменов, тем больше будут ускользать те, кому будет казаться, что за забором трава зеленее и сочнее. Останутся те, кто готов довольствоваться тем, что есть. И их бдительные кураторы. В принципе, можно вполне обеспечить относительный технологический прогресс и такими методами: что не разработаем сами, то купим. Что откажутся продавать, то украдем или скопируем. Да к тому же критическая масса шибко умных, неудовлетворенных то ли собой, то ли скверным климатом, то ли экологией за окном, то ли невостребованностью, объясняемой, конечно же, тем, что «среда заела», а во всем виновато начальство, — такая критическая масса опасна сама по себе для покойного течения бытия. Так что не надо нарушать баланс правильно настроенных мозгов в природе. Хотят ехать? Пусть едут.
В конце концов, еще Мишель Монтень сказал: «Человек страдает не столько от того, что происходит, сколько от того, как он оценивает происходящее». А он был неглупый парень.
