ПОЛИТИКА ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ И УКРАИНСКИЙ ВОПРОС
Невозможно сейчас предсказать, к каким последствиям приведут их действия и решения
В поведении двух соперничающих великих держав просматриваются архетипические образы, но их реализация происходит в условиях развитой процедурной и институциональной экосистемы современной международной политики. И невозможно сейчас предсказать, к каким последствиям приведут их действия и решения, которые в других исторических условиях могли бы сделать развитие событий вполне предсказуемым, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
Исполненное драмы развитие диалога между Россией и США по поводу будущего их отношений в Европе имеет то очевидное достоинство, что позволяет нам увидеть международную политику в исполнении великих держав «без фильтров». Дипломатический напор со стороны Москвы, встретивший не менее энергичное противодействие Вашингтона, создал условия, от которых региональная политика успела отвыкнуть за несколько десятилетий неоспоримого доминирования Запада. Неудивительно, что наиболее распространённой реакцией со стороны искренних, хотя и не всегда достаточно просвещённых, обывателей на происходящие события и заявления сторон становится тревога и ожидание катастрофы, вероятность которой, вообще-то, никогда не может нами исключаться, когда речь идёт о взаимодействии суверенных государств.
Между тем академический интерес, который может вызвать происходящее на наших глазах дипломатическое взаимодействие, является ни в коем случае не меньшим, чем практические соображения. В первую очередь потому, что мы имеем счастливую возможность наблюдать воочию фантастическое по своему многообразию соцветие явлений и процессов международной политики. Тем более удивительное по своей наполненности и богатству эмпирического материала, что произросло оно на почве, считавшейся ещё совсем недавно крайне скудной и непригодной.
Буквально несколько лет назад сам ландшафт взаимодействия между государствами казался нам, не без убедительных на то оснований, пустым и безжизненным воплощением антиутопии о «конце истории». Однако уже сейчас мы видим, что внешняя политика великих держав, а также их менее значимых для вопросов войны и мира партнёров сохранила в себе способность производить события, отдельные аналоги которых мы если и находим в истории, то уж точно не можем рассчитывать на даже сравнительно близкое повторение уже имеющегося опыта. Главные действующие лица – Россия и США – демонстрируют способность к дипломатическому маневрированию, достойную самых ярких примеров прошлого либо даже их превосходящую.
Как будто освободившись от сковывавших их свободное движение цепей, основные участники конфликта обращаются к небывалому разнообразию средств взаимного убеждения, широта диапазона которых отражает всё богатство инструментария, находящегося в распоряжении внешней политики современного государства. В их действиях мы видим удивительное сочетание примеров поведения, известных нам по глубокой истории, и средств, созданных под влиянием совсем новых процессов международной жизни. Движение войск сочетается с угрозой экономических санкций, а обращение к международному праву и институтам – с яркими примерами пренебрежения по отношению к слабым государствам. Действительно, международной политике стоило накопить за несколько столетий такой опыт и инструментарий для того, чтобы мы дождались кризиса, где все эти богатства стали доступны для заинтересованного наблюдателя.
Разворачивающийся перед нами конфликт имеет все признаки классической революционной ситуации – одна из великих держав в силу своих внутренних причин не может далее мириться с международным порядком, ограничивающим реализацию её базовых интересов и защиту ценностей.
Требования, с которыми в конце 2021 года выступила Россия, обращены одновременно к субстантивной и процедурной сторонам всего комплекса её отношений с Западом. Несмотря на то, что настойчивые пожелания Москвы по поводу принятия США обязательств отказаться от расширения институциональной и военно-технологической базы своего присутствия на российских границах указывают на конкретную территорию, гипотетическое выполнение этих требований означало бы новую интерпретацию правил, определяющих европейский международный порядок после холодной войны. Россия не стремится к разрушению этих правил, как того стоило бы ожидать от революционной державы, но настаивает на смещении акцентов в Парижской хартии 1990 года как способе осуществления политических изменений, необходимых для устранения проявленной по её поводу несправедливости. США, в свою очередь, отказываются от формальных решений по этому поводу, хотя, вполне вероятно, и предлагают России субстантивные обязательства, содержание которых может устранить её озабоченности в практическом плане.
При этом, как мы знаем, встречные предложения США, поддержанные, разумеется, их союзниками, имеют исключительно субстантивный характер. В силу того, что всеобщая война не представляется сейчас политически рациональным способом достижения нового баланса сил и, соответственно, оформления легитимного международного порядка, Запад не видит оснований отказываться от своего формального доминирования и предлагает сократить практические угрозы для России, которые оно создаёт на протяжении последних тридцати лет. По сути, речь идёт о запуске процесса взаимного маневрирования, единственным предназначением которого является концентрация сил в преддверии неизбежного столкновения.
Альтернативой таким промежуточным решениям мог бы стать полный разрыв отношений, однако к этому не стремятся обе стороны – для России, США и ведущих европейских держав полный раскол выглядит даже не опасным анахронизмом – он неприемлем с точки зрения основных целей их развития. Поэтому на Западе обращаются к средствам экономического давления как суррогату прямого конфликта даже в случае гипотетической вероятности того, что Россия вознамерилась бы решить украинскую проблему силовым путём. Но и здесь мы видим, что даже наиболее драматическое развитие событий не обязательно станет основанием для полного разрыва экономических связей. Тем более что за спиной России стоит Китай, для которого не составит большого труда оказать ей помощь в случае возникновения действительно критического положения в экономике или технологиях. В таких условиях все участники конфликта воздерживаются в действительности от проявлений подлинной «стратегической фривольности», примеры которой можно было наблюдать в период сползания Европы к Первой мировой войне.
Прекрасные возможности для выхода общественного напряжения и имитации борьбы представляет информационная область. Одним из наиболее впечатляющих проявлений текущего кризиса является, конечно, информационная кампания, которая разворачивается на Западе по поводу гипотетических действий России на её границах. В последние недели эта кампания стала настолько масштабной, что не только контрастирует с реальными военными приготовлениями, но и заняла место отдельного направления дипломатии. И если во все известные нам исторические периоды державы стремились к тому, чтобы их военные приготовления и намерения воспринимались максимально серьёзно, то теперь Россия ведёт себя крайне сдержанно. Тогда как США и их ближайшие союзники преувеличивают масштаб российских приготовлений и их направленность настолько, что это всё чаще вызывает недоумение у минимально подготовленных наблюдателей.
При этом мнение и соображения собственно украинских властей отходят для Вашингтона на второй план. В этом смысле он ведёт себя в лучшем стиле политики великих держав прошлого, для которых любые слабые партнёры были не более чем инструментом в отношениях с равными, либо территориальной базой. Но в отличие от положения Западной Европы в годы холодной войны, Украина даже не является сейчас такой базой для США и союзников. Мало сомнений в том, что если Россия сейчас признает возможность вступления этой страны в НАТО, то уже в скором будущем её территория будет использоваться против российских интересов безопасности. Однако сейчас это не так, и разворачивающиеся дипломатические баталии являются сражением за будущее – точно так же, как колониальные экспедиции европейских империй в Африке или на Востоке были нередко направлены на то, чтобы не допустить даже гипотетическое освоение территорий другими империями.
Возможно, что именно в этом причина пренебрежения мнением Киева, которое мы сейчас наблюдаем со стороны США. Другая интересная особенность состоит в том, что интересы самой Украины в их современной интерпретации совпадают с желанием США освоить её территорию. Точно так же во второй половине XIX века английские или российские колониальные экспедиции на Среднем Востоке провозглашали своей целью именно защиту интересов народов, на порабощение которых они были направлены в рамках конкуренции двух империй.
Приведённые здесь примеры не являются, безусловно, даже приблизительно исчерпывающими для того, чтобы представить картину происходящего. В поведении двух соперничающих великих держав мы находим самые архетипические образы, однако их реализация происходит в условиях развитой процедурной и институциональной экосистемы современной международной политики. И невозможно сейчас предсказать, к каким последствиям приведут их действия и решения, которые в других исторических условиях могли бы сделать развитие событий вполне предсказуемым.
