Александр Крамаренко

Российский Совет по международным делам

К российскому внешнеполитическому нарративу

---

Уже не первый год политологи, в том числе американские, говорят о постамериканском мире. Украинский кризис и его грядущая развязка позволяют судить уже о новом качестве геополитики, поскольку глубокая вовлеченность США в этот «конфликт через подставных лиц» (by proxy) может означать, что поражение Киева будет поражением США/англосаксов, хотя и опосредованным, но единственно возможным в эпоху ядерного противостояния. После поражения Франции Наполеона и Германии Гитлера это — последнее недостающее звено в цепи выяснения отношений между Западом и Россией на поле силовой политики. После этого возможно говорить о новой нормальности в глобальной и европейской политике, установлению которой будет предшествовать период неконфронтации — психологическая адаптация западных элит к данной реальности, осложненная эйфорией «победы в холодной войне» и иллюзией «однополярного момента», формировавших нынешние поколения западных политиков.

В чем мог бы состоять наш текущий внешнеполитический нарратив, пока все не встанет на свои места в грядущем и уже формирующемся миропорядке?

Первое. Действуя в русле глубокой исторической традиции сдерживания, а при случае и расчленения России, исторический Запад, в котором в послевоенный период главенствующая роль перешла от Германии и Британии к США, сделал вполне осознанный выбор в пользу двойного расширения — НАТО и Евросоюза — в качестве «перестраховки» на случай возрождения сильной России и восстановления ею своего статуса глобальной державы. Нынешний кризис был предсказуем: Джордж Кеннан, заложивший теоретические основы политики сдерживания (своей «Длинной телеграммой» 1946 г. из американского посольства в Москве), считал решение о расширении НАТО «наиболее роковым» в американской политике в период после окончания холодной войны.

Второе. Исторически нынешний кризис завершает цикл сдерживания России, восходящий к Первой мировой войне, одной из ключевых целей которой для Берлина было воспрепятствовать — в русле логики «ловушки Фукидида» — мощному экономическому подъему России, сопоставимому с современным подъемом Китая, который стал следствием Столыпинских реформ (как и всех предшествовавших — отмены крепостного права и Великих реформ Александра II). Страна занимала прочные позиции в мировой торговле — на рынке зерна и нефти, имела сильную валюту, темпы экономического роста составляли порядка 10%.

Лондон провоцировал развязывание войны своей двусмысленной позицией в отношении союзнических обязательств перед Францией, состоявшей в военном союзе с Россией. Берлин до последнего момента был уверен, что англичане останутся в стороне, если они объявят войну России. Добиться от англичан публичного заявления на этот счет было главной задачей миссии российского посла в Лондоне Александра Бенкендорфа, которая так и не была выполнена. Немцы сознавали, что Россия может быть сокрушена только изнутри и поэтому работали с Троцким и большевиками. Англичане, в свою очередь, подключились к решению этой задачи в рамках миссии лорда Мильнера в январе-феврале 1917 года, участвуя в заговоре думских либералов против Николая II, который принял форму Февральской революции и отречения царя, ставшего точкой невозврата в дестабилизации России¹.

Либералы проложили дорогу к власти большевикам. Целью Лондона было не допустить успешного весенне-летнего наступления российской армии и получения Россией связанных с поражением Германии и ее союзников геополитических выгод, прежде всего контроля над Черноморскими проливами. Так Русская революция, прервавшая эволюционное развитие страны, стала результатом комплексного заговора внешних сил, использовавших различные сегменты еще незрелого и разнородного политического класса России.

Третье. Конфликт между Россией и Западом имеет культурно-цивилизационное измерение, восходящее к расколу Вселенской церкви в 1054 году, взятию Константинополя крестоносцами в 1204 году и его падению в 1453 году, когда православие уже обрело стратегическую глубину в лице Великого княжества Московского. Речь, таким образом, о разных судьбах христианства на Западе, где со временем возобладала Реформация, которая, по сути, ознаменовала собой возвращение к Ветхому Завету, и на Востоке, прежде всего в России. Федор Тютчев в середине XIX века так определил взаимосвязь между Россией и Западом, вполне разделяемую западными элитами, в том числе судя по последнему развитию событий: «Самим фактом своего существования Россия отрицает будущее Запада».

Таким образом, конфликт между Западом и Россией на всем своем протяжении, независимо от конвергенционных моментов, которых было немало и в XX веке (включая Русскую революцию, по своему смыслу сопоставимую с Реформацией), был культурно-цивилизационным и, насколько можно судить по развитию событий после окончания холодной войны, не может иметь иного позитивного исхода кроме мирного сосуществования, апробированного в годы холодной войны. Однополярная иллюзия исторического Запада, с одной стороны, и восстановление современной Россией связи времен и исторической преемственности (по отношению ко всему дореволюционному периоду) — с другой, обусловливают остроту нынешнего конфликта, его экзистенциальный характер для обеих сторон.

Более того, развитие самого западного общества последних по крайней мере 50 лет свидетельствует в пользу вступления западной цивилизации в эпоху заката. Его предсказал в своем «Закате Западного мира» О.Шпенглер, согласно которому XXI и последующие века будут характеризоваться, в числе прочего, «внутренним распадом наций в бесформенное население» и «медленным проникновением первобытных состояний в высокоцивилизованный образ жизни». Все это сопровождается кризисом культуры, начало которого восходит к разрушению традиционного общества вследствие Французской и последующих революций XIX века.

Применительно к Америке многое проясняет аристократическая критика западной демократии, в частности наблюдения французского политолога А. де Токвиля, который в своей «Демократии в Америке» отмечал, что «свободы мнения не существует в Америке», где «большинство создает [ей] внушительные барьеры». Эта особенность американского сознания и политической культуры вполне проявилась в таком явлении, как маккартизм, и проявляется сейчас в форме политкорректности, включая навязывание «новых ценностей» и апологию политических движений, подобных «Жизни черных тоже имеют значение!» (BLM).

Четвертое. Учет указанных культурно-цивилизационных факторов означает разрыв с советской политологической традицией и выход за весьма узкие рамки ее категорий, сформировавшихся под западным влиянием, при всей их внешней критичности. Им не хватает философской глубины и осмысления именно современных реалий, ставших продуктом западного и мирового развития последних 50 лет. Можно утверждать, что советская политологическая наука в то время безнадежно отстала в силу идеологического догматизма, а новая российская не сформировалась, по существу, будучи под полным влиянием западной (вследствие общей идейной ориентации на Запад, западного финансирования и отсутствия веры в собственную страну).

Один из ее крупных когнитивных недостатков — игнорирование философии постмодернизма (М.Фуко, Ж.Деррида, Ж.Бодрийяр, Дж.Агамбен и др.), категории которой наиболее адекватно описывают состояние западного общества, уже не говоря о том, что они возникли на американском материале и стали реакцией левой европейской (преимущественно французской) политической мысли на катастрофу нацизма, от которой Европу не уберегла многовековая культура (базовое доказательство тому: комендант нацистского концлагеря на досуге читал Гёте). Эти понятия («экстаз», «обсценность», «деконструкции» и др.) имеют вполне прикладное значение для анализа современных международных отношений и решения внешнеполитических задач.

Особое значение в этом плане имеет работа Бодрийяра «Фатальные стратегии» 1983 года, только недавно вышедшая у нас в русском переводе. В ней содержится тезис о том, что фатальные стратегии, укорененные в истории и судьбах народов и государств, перебивают банальные стратегии и навязываемые ими стратегические правила игры (идеально объясняет нашу победу над Наполеоном и нацистской Германией). Бодрийяру принадлежат такие предвидения, имеющие последствия для практической политики, как «воссоздание человеческого пространства войны» в тени ядерного противостояния (игнорирование этого обернулось для Запада и НАТО неготовностью к «большой войне» в Европе с применением обычных вооружений, о чем говорит реакция на нашу СВО на Украине) и обретение гонкой вооружений характера «технологического маньеризма» (под это определение подпадают наши стратегические и иные системы вооружений последних лет, начиная с объявленных Президентом В.Путиным 1 марта 2018 г.). Они наилучшим образом описывают современную геостратегическую ситуацию, ее дилеммы и императивы.

В целом речь идет о преодолении постмодернистского/виртуального существования Запада и мира и о переходе в неомодерн, то есть на почву реальности и фактов. Россия и ее политика служат мощным катализатором этого перелома в мировом развитии, а по сути, эмансипации мира от затянувшегося и ставшего тормозом доминирования США/Запада в мировой политике, экономике и финансах.

Пятое. Важнейший момент — о том, что именно либерализм с его унификаторством и уравниловкой, а не традиционный консерватизм лежит в основе тоталитаризма, включая фашизм и нацизм². Свидетельства тому дает и Гражданская война 1861-1865 годов в самих США. Об этом же говорит и кризис современного либерализма, наиболее ярко проявившийся в Америке. Он перерастает в откровенную тоталитарную диктатуру либеральных элит, противостоящих большинству электората, которое исповедует здравый смысл и традиционные консервативные ценности, в том числе семейные (вопреки разнузданному давлению ЛГБТ-сообщества при поддержке официальных кругов). Тут уместны гениальные предвидения Достоевского в его «Бесах» и «Легенде о Великом инквизиторе», которые, как и предупреждения Дж.Оруэлла, имеют всеобщее значение для европейской цивилизации, высвечивая ее фундаментальные, на уровне мироощущения и политической культуры, пороки.

Америка была основана протестантскими фанатиками (последователями Кальвина), которым не нашлось места на Британских островах в рамках внутреннего урегулирования (после Английской революции и последовавшей Реставрации) в форме так называемой «Славной революции» 1688-1689 годов, ставшей ничем иным, как госпереворотом, с призванием Вильгельма Оранского и оккупацией Лондона его войсками. Эти фанатики объявили себя избранным Богом народом (хотя это место в христианстве занято), выдали доход с капитала и деловой успех вообще за благодать и отрицали право на Спасение (и даже жизнь) за всеми остальными. Отсюда идея об исключительности Америки и возможности Царствия Божия на земле — «града на холме». Это входит в противоречие с претензией — уже в послевоенный период — на универсальность своих ценностей и, соответственно, империалистической политикой США за пределами Северной Америки с конца XIX века. Данное противоречие, служившее драйвером всей послевоенной внешней политики Америки, в прошлом разрешалось в рамках политики изоляционизма, куда более органичной для традиционного американского самосознания. Ее проводником был Президент Эндрю Джексон, считавший, что Америка должна воздействовать на мир только своим примером.

Его последователем стал Д.Трамп, сделавший упор на воссоздание внутренних основ национальной конкурентоспособности и считавший мир «миром сильных суверенных государств», конкурирующих/соперничающих между собой, что близко по смыслу к нашему пониманию многополярности. По сути, речь шла о демилитаризации самой доктрины национальной безопасности как наследия холодной войны (в пользу этого высказывались эксперты еще при Обаме). Так, начальник Объединенного комитета начальников штабов США адмирал Маллен говорил о необходимости заняться «нациестроительством у себя дома». Глобализация была признана ошибочной, поскольку, будучи движима интересами инвестиционных классов, привела к разрушению среднего класса (точнее, коренной белой Америки). Ее главным бенефициаром стал Китай, использовавший для своего «мирного подъема» американские/западные инвестиции, технологии и даже рынки. По внешнеполитической традиции послевоенного периода он стал «противником номер один» (плюс «империей зла»), что требовало его превентивного сдерживания по логике «ловушки Фукидида». Пандемия коронавируса только усилила тренд к деглобализации, в который под санкционным давлением Запада вписалась Россия со своей политикой суверенной самодостаточности.

За пределами этого черно-белого видения мира оставалась Россия, воспринимаемая многими в консервативной среде как потенциальный партнер в рамках «треугольной дипломатии» США — Россия — Китай. В свое время Г.Киссинджер заложил основы такой дипломатии, когда добился урегулирования с Пекином на антисоветской основе. Теперь речь должна идти о партнерстве с Россией, в том числе для того, чтобы конкурентные позиции Китая не прирастали нашими Сибирью, Дальним Востоком и Арктикой.

Шестое. Антироссийский курс Вашингтона, вылившийся в его украинский проект и нынешнее обострение, нельзя понять вне контекста внутреннего состояния современной Америки. После непродолжительной консервативной «революции Трампа» (будущее, которое бросает тень, прежде чем наступить?) возобладали либеральные элиты, ведомые Демпартией. Именно при администрации Б.Обамы Вашингтон сделал ставку на агрессивно-националистическую трансформацию и даже нацификацию Украины как средства создать России угрозу на уровне идентичности и истории, подорвать нравственно-духовное основание современной России, каковым является Великая Победа, и заодно задним числом реабилитировать нацизм как специфический продукт западной цивилизации, приравняв Советский Союз к нацистской Германии. Соответственно, этот курс был активизирован после президентских выборов 2020 года в США, на которых победили демократы.

Еще с конца 1970-х годов в США наметилась стагнация среднего дохода домохозяйств. С начала 1980-х годов американские элиты взяли курс на дерегулирование, а точнее, воссоздание в новых условиях капитализма образца до Великой депрессии 1930-х годов. К 2000 году был окончательно демонтирован Закон Гласса — Стиголла, регулировавший финансовый сектор. Глобализация усугубила ситуацию. В итоге страна, а с ней в значительной мере и Евросоюз, получили финансиализацию экономики, эрозию среднего класса и стагнацию потребительского спроса. Все это вылилось в Глобальный финансовый кризис 2008 года, который продолжается до сих пор, практически исчерпав традиционные ресурсы макроэкономического регулирования. В известном смысле правящие космополитичные элиты оторвались от национальной почвы и интересов большинства населения. На политическом уровне произошло усреднение курсов двух основных политических партий, политика стала, по существу, безальтернативной с упором на политтехнологии, подрывалось доверие электората к элитам, которые, в свою очередь, под лозунгом политкорректности занялись зажимом свободы слова и подавлением инакомыслия, действуя прежде всего через подконтрольные традиционные СМИ.

Выборы 2020 года стали переломным моментом во внутриполитическом развитии США. Либеральные элиты, усвоив уроки Трампа, апеллировавшего к своему электорату в обход традиционных СМИ через соцсети, действовали методами откровенного подлога и фальсификации (прежде всего через массированное почтовое голосование и опору на маргинальные слои населения — афроамериканцев и другие этнические меньшинства). В ход пошли «культура отмены», «критическая расовая теория» и другие идеологические продукты, обслуживавшие интересы нового режима и его социальной опоры в ущерб интересам белой, коренной Америки, которой предлагалось принять новые ценности в качестве «прогрессивного развития» традиционно-консервативных.

По сути, произошла новая, ультралиберальная американская революция, сходная по своему радикализму и методам с большевистской. Как и у нас 100 лет назад, маргинальные слои возглавила «прогрессивная интеллигенция». Разумеется, по отношению к «революции Трампа» речь идет о контрреволюции и охранительном процессе, запущенном элитами для спасения явного перебора с либерализмом, что может быть достигнуто только через переформатирование национальной идентичности и переписывание истории, то есть разрыв связи времен и отказ от исторической преемственности.

Речь идет о новом и, надо полагать, решающем этапе того, что сами американские политологи определяют как «культурную революцию» и «негражданскую войну», начало которой восходит к президентству Б.Клинтона (1992-2000 гг.). Важнейший фактор сложившейся ситуации — утеря белым, преимущественно англосаксонским и протестантским, населением своего большинства в Америке уже в обозримой перспективе. Обстоятельства явно требуют решительных мер внутри страны, включая цензуру в соцсетях, и легитимизацию внутренней политики через ее подачу как часть глобального тренда, то есть своей ультралиберальной «мировой революции» (стоит вспомнить, что большевики изначально не верили в то, что смогут удержать власть в одной стране вне контекста грядущей «мировой революции»). На волне украинского кризиса Ф.Фукуяма выступил с идеей «социал-либерализма» как возможности укоренения либерализма на национальной почве, что сильно напоминает нацизм в современном обличье и попытку реабилитации нацизма/неонацизма на Украине и в современной Европе в целом.

Проблема идентичности и истории остро стоит для Запада по крайне противоречивым итогам глобализации и неолиберальной экономической политики, которая, по мнению независимых политологов, может рассматриваться как «контрреволюция» по отношению к послевоенному «общественному договору» с его социально ориентированной экономикой. Об этом же говорят противоречия между космополитичными элитами и укорененным в своих странах и регионах большинством: эти противоречия обостряются по мере роста иммиграции при сложившемся избытке рабочей силы.

В то же время традиционализм сохраняет свое влияние на уровне элит и их внешнеполитической философии и инстинктов. Это, по сути, остатки имперского мышления, будь то стремление к поддержанию статуса ядерных держав (Великобритания и Франция) и получению постоянной прописки в СБ ООН (Германия и Япония) или заимствование у Древнего Китая ощущения своей «срединности» в мировой архитектуре (США). Как удачно заметил британский телеведущий Дж.Паксмен, та же Великобритания стремится остаться тем, чем была в эпоху империи, «только в уменьшенном виде». Надо полагать, нечто похожее испытывают и американские элиты, хотя у них есть альтернатива — традиция изоляционизма. В любом случае фактор истории играет свою роль, хотя и в разной мере для различных стран. Так, ведущий политобозреватель «Файненшл таймс» Г.Ракман, пытаясь извлечь уроки из брекзита, объединяет Великобританию и Россию в категорию «исторических держав», с которыми надо обращаться соответственно: либо интегрировать в международную систему на достойных условиях, либо быть готовыми их сдерживать или им противостоять. Именно последний выбор сделал Вашингтон в отношении России.

Седьмое. Антироссийская политика Вашингтона при всех администрациях (с разной степени иллюзиями и разрушительными последствиями для самой Америки и ее международного положения) отражала императивы этого внутреннего комплексного кризиса. Благодаря окончанию холодной войны и распаду СССР, что создало иллюзию мира безальтернативности на уровне идей и моделей развития, Запад получил своего рода «второе дыхание». Его ресурс был исчерпан за 30 лет, в течение которых закрепилась тенденция к многополярности, символами которой стали подъем Китая и восстановление Россией своего статуса глобальной державы, что проявилось в наиболее чувствительной для самосознания западных элит сфере силовой политики (Крым, Донбасс и Сирия).

В этой связи при Обаме ставка была сделана на создание двух торгово-экономических блоков на Западе и Востоке — Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства и Транстихоокеанского партнерства, которые решали бы задачу обеспечения западного доминирования в глобальной политике, экономике и финансах в новых исторических условиях и одновременно сдерживания России и Китая. Мыслилось что-то в духе опор-крепостей Запада. От этих планов отказалась администрация Трампа. Момент во многом был упущен, Пекин нарастил свои усилия в АТР, добившись создания под своей эгидой и с опорой на АСЕАН Всестороннего регионального экономического партнерства, а в Европе было подорвано доверие к «американскому лидерству»: там в конце ноября 2019 года было парафировано Инвестиционное соглашение между ЕС и Китаем. Санкционное единение Запада на антироссийской почве в связи с событиями на Украине служит своего рода реваншем Вашингтона за указанные геополитические «просчеты» Трампа.

С приходом в Белый дом Байдена американцы взялись за «ремонт» своей неформальной глобальной империи в стремлении, уже не полагаясь на «автоматизм» расширения своего контроля над миром (ошибочность такого примитивного расчета косвенно признал даже Киссинджер), на путях более агрессивного сдерживания Китая и России еще раз добиться этого «второго дыхания», воссоздания своих геостратегические опор в Евро-Атлантике и в АТР. Ставки в западной политике резко возросли и приобрели, без преувеличения, экзистенциальный характер. Пришло осознание, что Запад столкнулся с перспективой «войны на два фронта», которую дважды не вытянула Германия — при кайзере и Гитлере. Теперь западные элиты оказались едины — с Германией и Японией под американской оккупацией и политическим контролем, правда в мире, во многом ставшем многополярным.

Восьмое. В послевоенный период в США сформировались агрессивная, по существу, имперская внешнеполитическая философия и традиция со своими «большими стратегиями». На этот раз «к рулю» пришли своего рода «младотурки» от политологии (такие как Джейк Салливан, Уэсс Митчелл и другие из пресловутой «Инициативы Марафон»), которые обвинили прежнее поколение в том, что оно «проиграло» Пекину и Москве (в том числе на Украине). Они пришли со своими идеями, как поправить положение, и соответствующей «большой стратегией». У.Митчеллу принадлежит авторство стратегии, как «избежать войны на два фронта» (в его терминологии это проблема «одновременности» двух войн), так как ресурсы Америки не позволяют вести такую войну. Предполагается «дать бой» России на Украине, чтобы остановить нашу «экспансию» в западном направлении (судя по всему, под этим понимается укрепление наших позиций на постсоветском пространстве и отношения с ЕС, в особенности с Германией). То есть начать с более слабого противника — заставить Москву развернуться на Восток, внедриться в освоение Сибири и Дальнего Востока и даже не возражать против поставок российских вооружений Индии.

Очевидно, что именно эта стратегия реализуется сейчас администрацией Байдена. По утверждению самого Митчелла, он предлагал Пентагону при Трампе данную идею осенью 2020 года, уйдя годом ранее в отставку с поста помощника госсекретаря. По ходу нашей СВО уже открыто говорится о том, что цель Запада — нанести нам «стратегическое», а то и военное поражение на Украине, что с разной степенью вероятности приведет к дестабилизации в России и ее «размягчению» в плане готовности к учету западных интересов.

Главное — не допустить выхода России из западной системы координат, включая идейные, образовательные и иные. Но прежде всего воспрепятствовать интернационализации рубля. Только последнее обеспечит решительный разрыв с Западом и воссоздание заново наших отношений на основах подлинного суверенитета и равенства. Именно нерешенность этой задачи — на протяжении целого столетия — определяла глубинную зависимость Советского Союза от Запада и ущербность его суверенитета. Отсюда поистине исторический характер нашего противостояния с Западом на Украине, в ходе которого будут решаться судьбы Украины, России, Запада (раздельно США и Европы) и мира.

Девятое. История показывает, что именно в противостоянии западной агрессии, будь то Северная война при Петре Великом, нашествия Наполеона и нацистской Германии, наиболее полно проявлялось отличие нашей идентичности от западной. Поэтому логично рассматривать происходящее на Украине как новую Великую Отечественную, требующую жертв и мобилизации всех ресурсов. При том различии, что сейчас наши действия носят превентивный характер условно «войны на чужой территории и малой кровью». Одновременно по последствиям для миропорядка можно говорить о Третьей мировой, разыгранной нашими усилиями на ограниченном пространстве и преимущественно в гибридном режиме, хотя и с перспективой эскалации вплоть до применения ТЯО в Европе. За нами остается, по признанию западных аналитиков, преимущество в силовой политике (технологическое, а также готовность нести боевые потери, решимость и умение брать города и укрепрайоны), в то время как Запад оказался не готов к «большой войне» в Европе и одновременно опасается ядерной эскалации, грозящей расколоть западный альянс, с таким трудом и жертвами скрепленный в последние месяцы на почве противостояния России в связи со СВО.

Ситуация характеризуется как «ловушка в ловушке» или фатальная стратегия против банальной. Вашингтон полагал, что, как и в случае с Афганистаном, спровоцирует нас на вторжение на Украину, где мы увязнем или будем вынуждены уйти, не добившись заявленных целей. При этом Запад сам оказался спровоцированным (отчасти возможностью замораживания половины наших золото-валютных ресурсов) на санкционное давление «из ада», подрывающее основы его глобального доминирования (система теряет свою базовую характеристику — универсальность, присутствовавшую даже в годы холодной войны, что говорит о совершенно новом качестве противостояния и самой угрозы Западу), а также вскрывающее масштабы нашей торгово-экономической и валютно-финансовой взаимозависимости, прежде всего в энергетике, в части поставок минеральных удобрений и продовольствия (применительно к последнему наша СВО выводит из оборота соответствующие ресурсы Украины). «Отдача» от антироссийских санкций ведет к росту инфляции и стоимости жизни и, соответственно, социально-политической напряженности в западных странах, предоставляя нам эффективное средство воздействия на их внутреннее состояние, калибруя встречные торгово-экономические меры по охвату и срокам применения.

Западный блицкриг на российском направлении не получился, в то время как наш вполне возможен в экономическом измерении конфронтации, а наша ответная реакция в целом рассчитана на то, чтобы дать поработать времени. Наш конфликт выливается в то, что в американской политологии определяется как «кто моргнет первым?». Очевидно, что время, которое становится решающим фактором, и внутриполитическая устойчивость оказываются на нашей стороне. Уже не говоря о том, что Запад в результате своего «банального» гамбита (как и Германия в Первую и Вторую мировые войны) оказывается в состоянии войны на два фронта, когда Китай вследствие увязания Запада в конфликте с Россией фактически получает свободу рук для силового решения проблемы Тайваня — главного фактора его сдерживания американцами.

Таким образом, четко обозначается перспектива крушения всей послевоенной внешнеполитической конструкции США и Европы, включая «семерку», НАТО, ЕС, иные военно-политические альянсы, МВФ, МБ, ВТО и прочие институты. Соответственно, для самого Запада возрастает значение системы ООН. Более того, Запад находится в положении слабого, вынужденного апеллировать к международному праву (тут мы поменялись местами), что дополнительно обеспечивает устойчивость ООН на перспективу. Формат саммитов «Группы двадцати» также служит последним резервом существующего миропорядка и средством его плавной трансформации. Альтернатива — хаос, то есть неподконтрольность, что является кошмаром для западных элит, и прежде всего для американцев, теряющихся в любой ситуации, которую они не контролируют, даже если этот контроль иллюзорен (особенность послевоенной американской политической и стратегической культуры).

Десятое. В целом налицо осмысление реальности эндшпиля геополитической ситуации, вскрытой развитием событий в последние годы (начиная со второго срока Обамы), и создание основы для более глубокой, в том числе на историческую глубину, оценки ситуации в глобальной политике с применением адекватных когнитивных инструментов с позиций текущих интересов национальной безопасности России и с перспективой реалистичного прогнозирования и применения во внешнеполитическом планировании. Одновременно решается задача внятного и аргументированного, с задействованием современных категорий, разъяснения целей внешней политики российской власти на основных направлениях, таких как американское и наши отношения с Западом, что стало бы мощным фактором успеха нашей публичной дипломатии, работы в международном информационном пространстве.

---

¹Мультатули Петр. Российская империя и западные союзники в годы Первой мировой войны: от попыток военной изоляции до участия в Февральском перевороте 1917 года // Международная жизнь. 2022. №2. С. 104-121.

²Фененко А. Истоки Третьего рейха // https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/istoki-tretego-reykha/

Впервые опубликовано в журнале «Международная жизнь».

Метки: антироссийская политика Вашингтона, постамериканский мир, Россия и Запад, Украинский кризис