ПРИОРИТЕТЫ УПРАВЛЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТЬЮ И ОБОРОНОЙ В УСЛОВИЯХ ПОСТГЛОБАЛЬНОГО МИРА
Дмитрий Евстафьев, Андрей Ильницкий
Требуется переосмыслить не только роль и место России в современном мире, что уже происходит, но и значение военной силы в обеспечении её способности оставаться одним из наиболее мощных, глобально значимых «центров силы»
В ПОСЛЕДНИЕ несколько лет наблюдается резкое ускорение процессов трансформации на глобальной арене. Мир столкнулся не просто с призраком системного кризиса, но с коллапсом моделей развития. Большинство из них строилось исходя из неизбежности утраты национальными государствами своей внутренней целостности и перехода к управлению крупнейшими экономическими, социальными, а в перспективе и политическими системами на сетевой основе при доминировании не только транснациональных корпораций, но и международных социальных, гуманитарных и политических структур. Фактически ставился вопрос о демонтаже мироустройства, основанного на национальных государствах.
Нарастание объемности межгосударственного военно-политического противоборства
Концепция «плоского мира» без этнорелигиозных, культурных и политических особенностей, а главное — без национального суверенитета, стала одной из доминирующих на Западе, причем не только в научно-экспертном сообществе, но и на политическом уровне, приобретя свойство протоидеологии.
Развитие глобальных процессов во второй половине 2010-х годов и особенно прогнозируемые тенденции трансформации политических и экономических отношений [1] продемонстрировали перспективу появления региональных центров экономического роста, демонстрирующих темпы развития существенно выше, чем у условной «метрополии» (США и их ближайшие сателлиты), но имеющих ограниченный потенциал развития в силу доминирования Вашингтона в глобальных финансах, инвестиционной деятельности, логистике и информационных технологиях.
Невозможность преодолеть данные ограничения, становившиеся все более жесткими и откровенными, подтолкнули крупнейшие государства, претендующие на влияние в соответствующих регионах, к созданию механизмов защиты своего политического и экономического пространства и образованию достаточных для обеспечения устойчивого экономического роста макрорегионов, где возможно формирование относительно устойчивых правил игры, прежде всего экономических, но также и политических.
Наиболее очевидной точкой кристаллизации, юридической легализации и опубличивания политики сдерживания экономического развития перспективных региональных центров силы следует считать финансовый кризис 2008-2009 годов, показавший уязвимость финансовой системы США и их ближайших сателлитов. Одним из наиболее показательных эпизодов данного процесса стало противоборство КНР и США вокруг британского банка HSBC после кризиса 2008-2009 годов, закончившееся его подключением к санкциям против китайской компании Huawei в 2020 году, когда политика сдерживания экономического роста региональных держав стала практически официальной.
Современную ситуацию можно охарактеризовать как конкуренцию процессов регионализации глобальной экономики и ее сетевизации. Победа на выборах 2020 года в США группировки «глобалистов», приведшей к власти администрацию Байдена—Харрис, с одной стороны, объективно усиливает позиции сторонников радикальной глобализации и разрушения национальных суверенитетов. Но, с другой стороны, процессы регионализации за последние пять-шесть лет приобрели серьезную динамику, отличающуюся рядом специфических нюансов по сравнению с концептуальными разработками.
Вначале считалось, что первичной будет экономическая составляющая регионализации, определяющая также форматы политической и военно-политической институционализации. Но сейчас, как показывает анализ, на первый план выходят военно-политические аспекты регионализации, что, например, проявилось в действиях Турции по формированию системы союзнических отношений в Восточном Средиземноморье и на Южном Кавказе. В перспективе по такой же модели может развиваться ситуация еще в целом ряде «центров приложения силы» регионального уровня. Смена администрации в США лишь усилит конфликтность и «разогрев» этих центров. При этом надо понимать стратегический характер данного процесса, поскольку Россия и Китай доктринально закреплены США как враги (оппоненты).
Считалось, что формирование регионализированных экономических систем будет происходить относительно эволюционно, а главное — в пределах текущего международного права и существующих глобальных институтов, и это оградит Россию от целого ряда опасных рисков, в том числе военно-политического характера. Но на деле эти процессы радикализируются и обретают все более силовой характер, выражающийся в активной борьбе за влияние и контроль над ресурсно и логистически привлекательными «серыми зонами».
Выступая на Санкт-Петербургском экономическом форуме 2019 года, Президент РФ В.В. Путин обратил внимание на разрастание кризиса международных экономических отношений и предупредил о возможном сценарии дальнейшего хода событий: «…фрагментация глобального экономического пространства политикой ничем не ограниченного экономического эгоизма и его силовое продавливание. Но это путь к бесконечным конфликтам, к торговым войнам, а может быть, даже не только торговым, образно говоря, к боям без правил: всех против всех» [2].
Все это, на наш взгляд, создает риски военно-политической непредсказуемости и неконтролируемого развития ситуации вблизи территории России. В частности, действия Турции в Восточном Средиземноморье (2018—2019) и на Южном Кавказе (2020) следует рассматривать как попытки силовым путем обеспечить пространство геополитического влияния, превратившись в одного из лидеров формирования относительно целостных макрорегионов. При этом гибридные военно-экономические средства становятся для турецкого руководства одним из важнейших инструментов построения подобных макрорегионов, причем не только в Восточном Средиземноморье и на Южном Кавказе (Карабахский конфликт — актуальная иллюстрация этого), но и в других перспективных для экспансии районах планеты. Важно иметь в виду, что успешный опыт Анкары может подтолкнуть и другие страны к изменению стратегии обеспечения своих геополитических и геоэкономических интересов. И тогда «силовая геоэкономика» вполне вероятно станет базовой моделью развития процессов регионализации.
Следовательно, требуется переосмыслить не только роль и место России в современном мире, что уже происходит, но и значение военной силы в обеспечении ее способности оставаться одним из наиболее мощных, глобально значимых «центров силы», обладающим высоким уровнем военно-политической устойчивости.
Политика России в области обеспечения национальной безопасности основывается на соответствующей Стратегии, в скорректированном виде утвержденной Президентом РФ в декабре 2015 года [3]. Она создает прочную основу для проведения проактивной политики в области национальной безопасности. Принципиальный момент ее реализации — комплексный подход к обеспечению национальной безопасности, предполагающий учет как военно-политических, так и иных влияющих на нее факторов.
За последние пять лет в глобальной экономике, политике, а также в развитии технологий произошли значительные сдвиги, существенно изменившие пространство межгосударственной конкуренции. Они касаются как расширения инструментария, так и пространства межгосударственного противоборства. Происходит это на фоне глобального структурно-коммуникационного сбоя. Под угрозой коронавируса государства вынужденно приостановили работу важнейших отраслей промышленности, ввели ограничения в сфере услуг и закрыли свои границы. Экономическая стратегия, основанная на процессах глобализации, усиления взаимозависимости национальных экономик и подразумевающая ускорение движения постоянно увеличивающихся объемов товаров и услуг, технологий, капиталов, а также рабочей силы через государственные границы, оказалась неактуальной [4].
Россия стоит перед масштабным вызовом комплексности в своей политике безопасности, который не просто должен быть осознан политическим руководством и элитой, но и стать основанием для принятия стратегических политических и организационных решений, обеспечивающих сохранение РФ места одного из глобально значимых центров силы с учетом всех потенциально возможных сценариев глобальных трансформаций [5]. Нынешний кризис носит геоэкономический характер и должен решаться не только за счет изменения монетарных оснований экономического развития, как это принято сейчас, а через трансформацию геоэкономического пространства.
Усугубляет риски логистическая уязвимость России, связанная с возможностью ее потенциальных геоэкономических конкурентов оказывать давление на российские экспортные потоки, значение которых в обозримой перспективе возрастет в силу общего сжатия несырьевого сегмента мировой торговли и повышения значимости ресурсного экспорта, а также высокой вероятности возникновения вблизи границ РФ «серых зон влияния», не контролируемых на уровне постсоветских национальных государств и способных стать анклавами для вызревания радикально-деструктивных тенденций.
В связи с этим представляется актуальным поставить вопрос о необходимости развития положений ныне действующей Стратегии национальной безопасности РФ, а главное — о пересмотре ее места в системе инструментов развития государства, среднесрочного и долгосрочного планирования.
Базовым предположением о характере процессов в сфере национальной безопасности страны, вероятно, следует считать принципиальную неразделимость внутренних и внешних рисков и вызовов безопасности страны. Современные подходы к обеспечению национальной безопасности РФ должны учитывать нарастающую сложность разделения военно-силовых и невоенных рисков на фоне сращивания внутриполитических и внутриэкономических опасностей с внешними.
Выступая на итоговой расширенной Коллегии Министерства обороны РФ 21 декабря 2020 года, Верховный Главнокомандующий ВС РФ В.В. Путин отметил: «Мы с вами знаем и должны отдавать себе отчет в том, что ведущие армии мира тратят огромные, несопоставимые с нами ресурсы для того, чтобы обеспечить свое превосходство. У нас нет шансов им уступить ни в чем. Хочу, чтобы это было понятно для всех» [6].
Запад во главе с США избегает прямой военной конфронтации с Россией, поскольку она способна нанести им непоправимый ущерб. Происходит смена парадигмы противостояния. Идет апробация сценариев «теплой войны» — чуть ниже планки прямого военного столкновения — и расширения зоны политико-информационных манипуляций с элементами военно-силового воздействия на оппонента.
Новая стадия конфронтации характеризуется выходом за рамки «техносферной войны» [7] и внедрением механизмов военно-политического противоборства, включая усиливающийся компонент соперничества в информационном и социальном пространстве, а также задействование потенциала социального конструирования. Но одновременно такие механизмы требуют принципиальных решений при переходе от противостояния мирного времени к противоборству предвоенного времени и особого периода.
Главный отличительный аспект сегодняшнего пространства военно-политического противоборства — размывание границы между миром и войной и нарастание его объемности. Под объемностью противоборства следует, на наш взгляд, понимать системное его проникновение не только в социально-политические, но и в социальные процессы общества конкурента (потенциального противника) как для оказания влияния на настроения важнейших социальных групп, так и в целях прямого разрушения базовых социально-государственных институтов.
В современном пространстве межгосударственной конкуренции, очевидно, приходится иметь дело с рисками социально-технологического характера для мирного времени, которые в условиях нарастания военной опасности трансформируются в военно-технологические. Встает вопрос не только о механизмах снижения подобных рисков, но и об инструментах предотвращения их перерастания в угрозы, что в последние годы происходило исключительно быстрыми темпами.
Для обеспечения национальной безопасности требуется, на наш взгляд, создание встроенной в систему государственного управления геосоциально-экономической модели мобилизационного типа, дублирующей (страхующей) на случай возникновения разного рода гибридных кризисов типа коронавируса или техногенных сбоев в будущем. Необходима также новая стратегия социально-политического и пространственного устройства страны, базирующаяся на трех составляющих: безопасность, сбережение народа и территориально-экономическая связанность.
Требуется переосмыслить не только роль и место России в современном мире, что уже происходит, но и значение военной силы в обеспечении ее способности оставаться одним из наиболее мощных, глобально значимых «центров силы», обладающим высоким уровнем военно-политической устойчивости.
Высокое внутреннее напряжение, обусловленное удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание России в гуще геополитической борьбы — делают задачу консолидации общества и власти, обеспечения национальной безопасности и развития государства важнейшей и решающей сегодня. Необходима национализация экономического роста, затрудненная в существующем геоэкономическом контексте доминирующей финансово-инвестиционной либеральной модели.
Принципы рационального «многослойного» социально-территориального планирования следует взять за основу при формировании понятного обществу образа будущего России. Это теснейшим образом увязывается с нашим цивилизационным кодом, поскольку РФ — это цивилизация пространства, цивилизация простора, так формировались наши ценности и наш образ мышления.
«Скученность» и концентрация — это разнонаправленная с русским менталитетом модель организации социальной среды и пространства жизни. Подчеркнем — для России регионализация экономики в условиях кризиса важна не сама по себе, а как процесс, открывающий новые возможности для развития ее как цивилизации.
Реализация подобного подхода возможна при условии целостного понимания «пространства развития» и опоры на высокий уровень военно-политической связанности территории страны.
Формирование глобально значимых геоэкономических макрорегионов: риски для России
В России, как и в остальном мире, сейчас идет наращивание многополярности, которая становится объемной, причем четырехмерной, где к трем пространственным координатам добавляется информационное поле, направленное как во вне, так и внутрь государства. Естественным следствием такого качественного разворота станет выход на первый план вопросов устойчивости и живучести России, как геосоциальной системы. Данное новое понимание в гуманистической трактовке обозначил Президент РФ В.В. Путин в Послании Федеральному Собранию 15 января 2020 года, говоря о первичности социальной устойчивости в стране как об условии сохранения Россией статуса великой державы [8].
Пока удается поддерживать относительную целостность системы международных отношений за счет сохранения всемирной повестки дня, обеспечиваемой глобальностью и подконтрольностью США информационного пространства (что само по себе подчеркивает приоритетность данного направления для Вашингтона и его сателлитов). Но рано или поздно разрыв целостности достигнет критической отметки, причем толчком может послужить распад глобального финансового пространства. После этого процессы регионализации могут начать развиваться сверхбыстрыми темпами в слабо контролируемом формате с существенно более широким, чем ранее предполагалось, задействованием военно-силовых инструментов.
В ходе данных процессов очевидно будет утрачиваться целостность ряда мировых георегионов, особенно сформировавшихся «явочным порядком» и на основании политических, а не геополитических и геоэкономических факторов как, например, Большое Средиземноморье. Уже можно, в частности, наблюдать разрушение целостности так называемого Ближнего Востока, распадающегося на два субрегиона — Персидский залив и Восточное Средиземноморье. Процессы регионализации создают возможность внешних манипуляций, включая и ограниченное силовое давление в различных формах в целях управления средне- и долгосрочными процессами развития [9].
Такие же процессы, хотя и в менее активной форме, затрагивают и Евразию, включая и пограничные с Россией пространства, образуя для нее не только «имиджевые» или политико-институциональные, но также политические и экономические риски. Так, о росте напряженности в районах, сопредельных с Афганистаном, говорил в своем выступлении на VIII Московской международной конференции по безопасности (апрель 2019) Министр обороны РФ генерал армии С.К. Шойгу [10], и этот прогноз полностью подтвердился.
Наблюдается также превращение Среднего Востока в узел военно-силовых противоречий с перетеканием нестабильности из одной части данного региона в другую.
Главный вопрос национальной безопасности России в данном аспекте состоит в том, как «выгнется» сформировавшаяся средневосточная дуга нестабильности — в направлении Персидского залива и арабских нефтяных монархий или в сторону Прикаспия и Центральной Азии. Но исход данного важного для РФ военно-стратегического тренда современности зависит от ее способности не только сдерживать тенденции радикального исламизма на дальних рубежах, но и обеспечивать относительную военно-политическую и социальную стабильность по периметру Евразии, а также на важнейших внешних и внутренних форпостах России.
Примерами важнейших внутренних форпостов, демонстрирующих синергию внешних и внутренних рисков, а также рисков и возможностей развития, следует, на наш взгляд, считать Астрахань (Нижнее Поволжье) и Оренбург (Южное Зауралье). Там сходятся сразу несколько силовых линий геоэкономического и геополитического развития. А в период формирования новых макрорегионов значение данных форпостов будет только расти, но одновременно усиливаться их военно-силовая уязвимость и привлекательность в качестве точки для нанесения удара со стороны потенциального противника, как это, например, произошло при завязке русско-японской войны в отношении Порт-Артура.
Участие в процессах регионализации на пространстве Евразии и в ближайшем геополитическом окружении России — важнейшая составляющая политики в сфере обеспечения безопасности страны и создания условий для ее поступательного развития. Это потребует пересмотра многих базовых, концептуальных подходов к политике в сфере национальной безопасности и управления нейтрализацией общегосударственных рисков.
Компоненты политики национальной безопасности России: постглобальное прочтение
Особенности глобальных трансформаций, изменений институциональной структуры глобальной политики и экономики требуют нового переосмысления политики России в сфере безопасности. При этом нельзя полагаться ни на традиционное ее понимание, основанное на стереотипах времен «холодной войны», ни на концепции, доминировавшие в период активных попыток интеграции с коллективным Западом и утверждавшие о вторичности военно-силовых факторов национальной безопасности страны и о возможности как минимум купировать часть возникающих военно-политических рисков за счет участия в глобальных и региональных институтах. В современных условиях целесообразно, на наш взгляд, говорить о следующей структуре взаимосвязанных приоритетов обеспечения национальной безопасности и развития России (рис. 1).
Рис. 1. Структура приоритетов обеспечения национальной безопасности и развития России в современных условиях
Рассмотрим более подробно суть и содержание каждого из представленных приоритетов.
Первый приоритет — военная защищенность по всему спектру конфликтов, включая субконвенциональные угрозы и угрозы в сфере кибербезопасности — подразумевает понимание оборонной сферы как единого пространства в управлении государством, требующего функциональной интеграции всех его ресурсов. Необходимо концептуальное, если хотите, социально-философское переосмысление ситуации в контексте нарастания угроз национальной безопасности в условиях глобального кризиса, развивавшегося последние десятилетия и особо обострившегося в ходе пандемии коронавируса. Требуется также изыскание (разработка) адекватных моделей, обеспечивающих социально-экономическую и оборонную устойчивость страны на средне- и долгосрочную перспективу.
Представляется актуальным поставить вопрос о необходимости развития положений ныне действующей Стратегии национальной безопасности РФ, а главное — о пересмотре ее места в системе инструментов развития государства, среднесрочного и долгосрочного планирования. Базовым предположением о характере процессов в сфере национальной безопасности страны, вероятно, следует считать принципиальную неразделимость внутренних и внешних рисков и вызовов безопасности страны.
Второй приоритет — обеспечение возможности быстрого перевода системы политического и экономического управления страной в мобилизационный режим — обусловлен форсированной разработкой в США концепции и инструментария внезапного «обезоруживающего» удара по центрам управления и ключевым экономическим и инфраструктурным объектам, включая и точечное использование тактического ядерного оружия, причем даже в случае сохранения неядерного характера противоборства. В связи с этим необходимо создание устойчиво дублированных и зарезервированных экономических систем, выведенных за рамки экономики мирного времени и не действующих в формате «коммерческой выгодности».
Третий приоритет — существенное расширение понятия «военная угроза» и уточнение условий привлечения ВС сил для их предотвращения — вытекает из предыдущего приоритета и позволяет адаптировать указанный там аспект политики национальной безопасности и обороны к новой ситуации. Интегральной частью данного приоритета должен стать надведомственный механизм выработки стратегии военно-технологической политики и в целом — промышленно-инвестиционной политики, а также налаживание действенного контроля за ее реализацией как в рамках государственного оборонного заказа, так и через стимулирование инициативных проектов в пределах частно-государственных отношений и особого инвестиционного контура.
Четвертый приоритет — резкое повышение уровня геостратегической военно-политической связности страны, которая должна восприниматься как целостное понятие, существенно выходящее за рамки чисто логистического или даже экономико-управленческого понимания. Об том говорил Президент РФ В.В. Путин на заседании Госсовета (23 декабря 2020), выделив в качестве приоритета инфраструктурное «сшивание» страны, которое не может быть достигнуто эволюцией существующих программ инфраструктурного развития «от достигнутого». Глава государства однозначно указал на определяющее значение социального компонента в инфраструктурном и пространственном развитии [11].
Сформировавшаяся ныне стратегия концентрации ресурсов в мегаполисах, навязанная России извне, противоречит ее цивилизационному коду и закладывает социальную бомбу под ее будущее. Сейчас на Москву и Санкт-Петербург приходится треть валового внутреннего продукта РФ. Но любая конструкция устойчива, когда есть минимум три опоры. Такой третьей опорой России должны стать города и территории развития Сибири и Дальнего Востока, где уже имеются многие виды ресурсов, промышленный и научный потенциал, но наблюдаются дефицит кадров и управленческих компетенций, а также главные проблемы и угрозы — депопуляция и слабая инфраструктура.
Геостратегическая связность — важнейший инструмент обеспечения социально-политической целостности страны и сохранения управляемости при любых сценариях развития. Одной «вертикали власти» в условиях гибридизации угроз уже, на наш взгляд, недостаточно. Обеспечение устойчивости системообразующих социальных систем, воспроизводство традиционных для нашей страны социальных и социально-управленческих институтов становится условием достижения высокой степени геостратегической связности России [12].
Целесообразно пересмотреть политику развития территорий — перейти от укрупнения и концентрации к разумному рассредоточению, к формированию единого стандарта управления и качества жизни по всей территории РФ. Слово «невыгодно» должно быть убрано как приоритет из государственной политики России и заменено словом «безопасно».
Пятый приоритет — обеспечение экономических и политических интересов России, а также предотвращение возникновения политических угроз для нее с потенциалом перерастания в военно-политические — касается не только ближайших прилегающих к РФ регионов, но и значительного пространства Евразии, в ряде случае выходящего за рамки территорий постсоветских республик. Политика укрепления геостратегической связности должна иметь экстравертный характер, стимулируя активность страны на важнейших внешних направлениях в целях создания пространств стабильности и безопасности. Решение данной задачи, безусловно, потребует уточнения места и роли военно-политических, а в ряде случаев также военно-силовых инструментов и снятия целого ряда ограничений на их применение, в том числе унаследованных Россией от периода раздела советского наследства.
Шестой приоритет — обеспечение проецирования политического и экономического влияния России и благоприятного для нее характера экономических процессов в ключевых регионах мира — предполагает стремление к формированию вокруг РФ, в том числе и за пределами Евразии, защищенного от внешнего давления пространства экономической деятельности, для чего могут понадобиться не только политические и экономические меры, но и гибридные инструменты, включая военно-силовой компонент.
Седьмой приоритет — обеспечение высокого уровня информационной безопасности и социоинформационной защищенности — относится не только к информационному пространству России, но и ее партнеров по евразийским интеграционным проектам, прежде всего в рамках Союзного государства России и Белоруссии и ЕАЭС. С учетом сращивания манипулятивных и кибер-ударных средств и постепенной легализации их в качестве инструментов воздействия на конкурента и потенциального противника в условиях мирного времени возникает настоятельная потребность в уточнении роли ВС России относительно реализации данного приоритета [13]. Цифровые платформы и технологии искусственного интеллекта также могут быть активным инструментом десуверенизации России, создавая бреши в национальной безопасности. Американцы уже три года как приняли федеральные законы и доктрины, где Россия назван оппонентом (противником) США, там предписано «to close the loopholes against the Russian Federation» — «закрыть все бреши против Российской Федерации».
В США создано отдельное киберкомандование — кибервойска, входящие в Агентство национальной безопасности (АНБ), одну из самых секретных и технологичных спецслужб Пентагона и разведсообщества США, ведущую в том числе киберразведку и контрразведку.
Эта армия из 18 тыс. военных интеллектуалов ведет против России войну гибридными методами — от экономических санкций до информационных и кибератак. В США также принята на вооружение концепция «перманентной активности и обороны на передовых рубежах» в целях захвата и удержания стратегической инициативы в киберпространстве, создавая у противника неопределенность в отношении их намерений за счет переноса борьбы на вражескую «виртуальную территорию».
Оценивая структуру и содержание представленных приоритетов национальной безопасности и развития России, важно обратить внимание на ряд принципиальных моментов.
Во-первых, маловероятно претворение в жизнь любого из них, а тем более всей их совокупности, исключительно политическими или сугубо военно-силовыми средствами. Военно-силовой компонент становится весьма значим, но только в интеграции с другими инструментами национальной мощи и на основе общего целеполагания. Это подразумевает принципиально более высокий уровень координации важнейших компонентов национальной мощи и преодоление в относительно короткие сроки межведомственной разобщенности.
Во-вторых, поставленные приоритеты невозможно реализовать только путем участия России в деятельности даже сохраняющих дееспособность глобальных и региональных политических, экономических и военно-политических институтов. Эффективная политика в сфере национальной безопасности и обороны требует высокого уровня «национализации политики» как внутри страны, так и на внешнем контуре, освобождения ее от влияния глобальных лоббистских наслоений, в том числе связанных с наследием 1990-х годов.
В-третьих, следование данным приоритетам предполагает в нынешних геополитических условиях высокую и, вероятно, растущую роль военно-силового компонента национальной мощи государства.
В связи с этим представляется целесообразным преодолеть существующую в обществе и политических институтах «аллергию» на точечное и продуманное применение военной силы, но при безусловном обеспечении комплексности принимаемых решений и устойчивого политического контроля за действиями силовых структур, а в случае серьезного кризиса — и гражданских органов управления.
В США после появления «вьетнамского синдрома» в начале 1980-х годов министр обороны К. Уайнбергер сформулировал доктрину, определяющую условия для применения ВС за рубежом. Она обусловливала задействование ВС США наличием четко очерченных целей и готовностью использовать все возможные ресурсы для их достижения. Доктрина Уайнбергера вызвала большие споры в американском политическом руководстве, но де-факто применялась. После окончания «холодной войны» данную доктрину скорректировал тогдашний председатель ОКНШ К. Пауэлл в сторону расширения возможности применения ВС в ограниченных военных конфликтах, миротворческих миссиях и др. Министр обороны США Д. Рамсфелд в администрации Дж. Буша-младшего пытался еще более смягчить доктрину. Положения доктрины остаются актуальными и по сей день, а попытки ее игнорировать (например, в Сомали в 1993 году, а в дальнейшем, в начале 2000-х годов — в Афганистане и Ираке) приводили к исключительно печальным политическим последствиям.
Таким образом, в России назрела, на наш взгляд, объективная необходимость концептуального переосмысления основ оборонной и политической (геосоциальной) безопасности. Оно должно носить аккуратный, взвешенный характер, не дестабилизирующий систему политического и военного управления, но учитывающий фундаментальные изменения глобальной политики и операционного пространства для реализации российских национальных интересов. В первую очередь требуется формирование новой идеологии российской политики в области национальной безопасности, которая будет положена в основу всего государственного строительства в России.
Новая идеология национальной безопасности
Основой обновленного понимания национальной безопасности должно стать ее осознание как составной части стратегии развития страны и базиса для принятия важнейших управленческих решений с внедрением комплексного подхода. Необходимость комплексности в сфере национальной безопасности понималась и ранее. Так, одну из первых попыток комплексной оценки оборонного потенциала России можно найти в книге бывшего военного министра России А.Н. Куропаткина «Русская армия», написанной в 1910 году [14]. В советский период вопросы комплексности развития сферы обороны и безопасности разрабатывались Е.А. Шиловским. Применительно к современным условиям проблеме комплексности управления обороной и национальной безопасностью уделялось внимание в работах В.В. Герасимова, М.А. Гареева, А.А. Кокошина и других российских специалистов в данной области.
В связи с этим можно утверждать, что в России накоплен большой опыт комплексного понимания вопросов национальной обороны и безопасности. Главная задача — творчески его переосмыслить применительно к сегодняшним технологическим, политическим, экономическим, социальным условиям и приспособить к задачам государственного строительства. Следует при этом иметь в виду, что в настоящее время запрос на комплексность подходов к планированию действий в области национальной безопасности и обороны отличается новым качеством и структурированностью (табл.).
Таблица
Новое качество и структурированность
комплексности подходов к планированию действий
в области национальной безопасности
Анализ содержания представленных в таблице показателей комплексности свидетельствует, что необходимо формировать интегрированную, не узковедомственную и отраслевую, а общенациональную систему национальной безопасности. Базовым принципом разработки соответствующей стратегии должен стать опережающий характер противодействия, основанного на единой (комплексной) системе прогнозирования и предупреждения угроз и вызовов во всех сферах: образовании, культуре, экономике, науке, обороне и безопасности [17].
Очевидно, что такой интеграции можно достичь только в принципиально усиленном контуре военно-гражданского управления сферой национальной обороны и безопасности, что подразумевает глубокое совершенствование системы относящихся к данной сфере институтов. При этом принципиально важно перейти к разработке интегрированных документов планирования в области национальной безопасности и развития, не просто анонсирующих, но и политически фиксирующих текущие приоритеты деятельности системы государственного управления и национальной обороны, императивные для всех органов государственной власти. Такие документы должны носить не ведомственный, а общегосударственный характер и исходить от Верховного Главнокомандующего ВС РФ.
Данный подход подразумевает укрепление роли Совета Безопасности РФ как ключевого органа интегрированного военно-гражданского управления и повышение его значимости как главного аналитического звена системы прогноза и стратегического целеполагания, а также планирования создания необходимых ресурсов. Он обладает для этого необходимой правовой надведомственностью.
Эффективная политика в сфере национальной безопасности политики» как внутри страны, так и на внешнем контуре, наслоений, в том числе связанных с наследием 1990-х годов.
На основании вышеизложенного можно сделать следующий принципиальный вывод: сфера обороны и безопасности, понимаемая в широкой трактовке в условиях глобальных трансформаций, относительной неясности рисков общемирового развития и возникновения прямых очагов военной опасности вблизи границ России, может стать реальным драйвером развития страны в целом и существенного повышения качества государственного управления.
Настоятельной потребностью является и декларация наличия у политики национальной безопасности РФ идеологической основы в виде идеи сохранения и воспроизводства народа России и служения элиты именно ему. В рамках такого понимания идеологических основ политики в области национальной безопасности военная элита сможет играть более значимую роль в реализации разумного целостного подхода к развитию страны.
России нужно сосредоточиться на себе! Для этого необходима новая стратегия социально-политического и пространственного устройства страны, базирующейся на трех составляющих — безопасности, сбережении народа и территориально-экономической связности.
Геоэкономическая и военная значимость Арктики, Сибири и Дальнего Востока для национальной безопасности на фоне инфраструктурных и демографических «пустошей» за Уралом лишь обостряют данную проблему.
Основополагающим звеном национальной безопасности России остается военная безопасность, а инструментом ее обеспечения — контур оборонного управления, что обусловлено сочетанием двух базовых факторов.
С одной стороны, вопреки более ранним концепциям, основанным на идее интеграции России в «цивилизованный мир» и снятия части угроз безопасности и развитию страны за счет участия в соответствующих международных институтах, — значение классической оборонной безопасности (даже с учетом сдвига фокуса военно-силовых рисков к нижней части спектра) в среднесрочной перспективе будет только расти.
С другой стороны, именно контур управления национальной обороной на сегодняшний день наиболее развит с точки зрения обеспеченности инфраструктурой, обладания технологическими возможностями и мобилизации к директивному выполнению указаний федерального центра в предкризисных и кризисных условиях.
К тому же структура системы военного управления (военные округа и Северный флот, который с 1 января 2021 года также стал межвидовым стратегическим территориальным объединением ВС РФ [18]) объективно гораздо больше соответствует фундаментальным задачам развития России на ближайшие 25 лет, чем существующая в настоящее время структура так называемых федеральных округов, не говоря уже о мозаичности системы управления федеральными органами исполнительной власти, пока структурно не сложившейся с точки зрения ее комплексности, что приводит к сложностям в выполнении решений федерального центра и Президента РФ на уровне регионов. Можно утверждать, что система военного управления вполне соответствует общегосударственным приоритетам развития, включая формирование крупных народно-хозяйственных комплексов в регионах, и способна обеспечить динамичность социально-экономического развития без снижения уровня военно-политической безопасности и защищенности. Необходимо, однако, отметить, что единства систем военного и политического управления РФ, как показывает их сопоставление (рис. 5), еще не достигнуто.
Рис. 2. Сопоставление систем военного и политического управления РФ
На наш взгляд, требуется поиск новых организационных форм синергичного военно-гражданского управления для обеспечения динамичного развития РФ. В связи с этим встает вопрос адаптации системы военного и политического управления к новому спектру геополитических угроз и геоэкономических задач, в частности в плане повышения комплексности задействования политических, экономических и военно-силовых инструментов в максимально гибкой форме. Это особенно важно с учетом повышения геоэкономической значимости коридора «Север-Юг».
На всем гигантском пространстве от Урала до Дальнего Востока назрела необходимость реализации крупного федерально значимого проекта, позволяющего существенно укрепить общегосударственную связность путем формирования в этом мегарегионе новых центров экономического роста (модернизация существующих и строительство новых городов).
Концепция данного проекта должна быть основана на особых архитектурно-организационных решениях, климатических, геополитических и военных факторах, гарантирующих максимальную синергию экономической эффективности и военно-политической защищенности.
Очевидно, что вопрос геостратегической связности российских регионов становится на обозримую перспективу одним из наиболее важных и требует специального рассмотрения, особенно с точки зрения форм и методов ее укрепления в условиях нарастания геополитической и геоэкономической конкуренции по границам Евразии.
В этой связи отметим своевременность и весьма позитивное значение Указа Президента РФ от 21 декабря 2020 года № 803, в соответствии с которым Северный флот стал межвидовым стратегическим территориальным объединением ВС РФ, выполняющим задачи военного округа [19]. Тем самым фиксируется важнейшая геополитическая трансформация системы военного управления, позволяющая существенно более оперативно принимать решения о задействовании сил и средств для сдерживания или пресечения возникающих угроз в специфических условиях Крайнего Севера, где межгосударственная конкуренция уже давно носит в том числе военно-силовой характер и имеет тенденцию к дальнейшему обострению, что, в частности, спровоцировано намерением США организовать регулярное патрулирование своими военно-морскими силами у российских берегов в Арктике [20].
Подобный принцип синергичности становится все более актуален и для контура гражданского администрирования, особенно там, где возникают противоречия между региональной и отраслевой моделями управления ресурсами. Повторим — необходима концентрация России на себе через мобилизацию ресурсов внутреннего развития!
Формирование стратегического контура управления не следует понимать как слияние органов военного и гражданского управления, что может сыграть негативную роль для корректной постановки задач развития. Это должно, безусловно, означать усиление синергичности системы политического руководства государством. На краткосрочную перспективу задача состоит не столько в полной интеграции различных контуров государственного управления, сколько в формировании единой ценностной основы государственного руководства на базе единой системы целеполагания, где национальная безопасность — стратегический приоритет. Только при таком подходе можно преодолеть негативные для развития страны тенденции местничества и политического регионализма, обостренные пандемией коронавируса. Они будут ощущаться еще длительное время и сами по себе представляют значимые риски для национальной безопасности.
На базе стратегического контура управления целесообразно, на наш взгляд, развернуть систему мониторинга информационного пространства и социальных процессов. С опорой на данный контур и в интеграции с силовыми структурами необходимо также организовать эффективное функционирование системы обеспечения информационной безопасности и предотвращения масштабных информационных манипуляций, особенно учитывая их сращивание с кибербоевыми средствами воздействия на управленческие и социальные структуры государства [21].
Подводя итог, следует отметить, что практическая реализация представленных в настоящей статье предложений возможна только при принятии определенных политических решений на федеральном уровне, в том числе по геополитической и идеологической самоидентификации российского государства и преодолению политических и управленческих рудиментов 1990-х годов.
С учетом современной ситуации в мире, процессов регионализации глобальной экономики и новой модели американской внешней политики, нацеленной на «выжимание» инвестиционных ресурсов из других стран и регионов, достижение нового уровня социальной связности России критически необходимо для сохранения ее статуса как великой державы и участия в борьбе за контроль над формированием новых правил миропорядка после завершения нынешнего этапа глобальной турбулентности.
Однако, чтобы принять эффективное и системное участие в строительстве нового постглобального мира, России надлежит выйти на принципиально новое качество внутренней консолидации и социального динамизма, позволяющее сохранять политическую целостность и социальную устойчивость даже при наиболее жестких сценариях развития глобальной экономической и политической конъюнктуры.
С данной точки зрения политика в области национальной безопасности должна превратиться из реактивной, нацеленной на формирование ответов на возникающие вызовы, в проактивную — предугадывающую изменения ситуации на перспективу, закладывающую стратегическую базу под развитие страны с учетом глобальных тенденций и обеспечивающую консолидацию ресурсов государства на наиболее значимых направлениях поступательного движения вперед.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кокошин А.А., Панов А.Н. Макроструктурные изменения в системе мировой политики до 2030 года. М.: КРАСАНД, 2016. 336 с.
2 Путин В.В. Выступление на пленарном заседании Петербургского международного экономического форума. 7 июня 2019 года. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/60707 (дата обращения: 08.12.2020).
3 Указ Президента Российской Федерации от 31 декабря 2015 года № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» // Российская газета. 2015. 31 декабря.
4 Ильницкий А.М., Ленченко М.К. Социальная империя как инструмент психологической обороны Российской Федерации // Военный академический журнал. 2020. № 2(26). С. 70-75.
5 Гайдунко Ю.А., Макарова С.П. К вопросу о роли и месте России в современном мире // Военная Мысль. 2019. № 4. С. 6-14.
6 Путин оценил ситуацию с оснащением российской армии и флота // РИА Новости. 21.12.2020. URL: https://ria.ru/20201221/putin-1590224993.html (дата обращения: 23.12.2020).
7 Стародубцев Ю.И., Закалкин П.В., Иванов С.А. Техносферная война как основной способ разрешения конфликтов в условиях глобализации // Военная Мысль. 2020. № 10. С. 16-21.
8 Послание Президента РФ Федеральному Собранию. 15 января 2020. URL: http://kremlin.ru/events/president/news/62582 (дата обращения: 15.12.2020).
9 Евстафьев Д.Г. Евразийская «дуга нестабильности» или управление глобальным экономическим ростом // Экономические стратегии. 2019. № 7. С. 46-56.
10 Выступление Министра обороны РФ генерала армии Сергея Шойгу на VIII Московской конференции по международной безопасности MCIS- 2019. URL: http://mil.ru/mcis/news/more.htm?id=12227557@cmsArticle (дата обращения: 14.12.2020).
11 Стенограмма совместного заседания Госсовета и Совета по стратегическому развитию и нацпроектам. 23 декабря 2020. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/64736 (дата обращения: 24.12.2020).
12 Ильницкий А.М. Ответить на вызовы времени: необходимо пространственно-территориальное переосваивание страны // Национальная оборона. 2020. № 9. С. 20-28.
13 Черныш А.Я., Попов В.В. Об эволюции теории и практики единого информационного пространства и первоочередных мерах по его развитию в интересах повышения эффективности управления национальной обороной Российской Федерации // Военная Мысль. 2019. № 9. С. 47-54.
14 Куропаткин А.Н. Русская армия. СПб.: Полигон, 2003. 590 с.
15 Шамахов В.А., Ковалев А.А. Изменение географии глобальной безопасности в эпоху цивилизационного противостояния // Мировая политика. 2018. № 4.С. 43-55.
16 Фадеев А.С., Ничипор В.И. Военные конфликты современности, перспективы развития способов их ведения. Прямые и непрямые действия в вооруженных конфликтах XXI века // Военная Мысль. 2019. № 9. С. 33-41.
17 Ильницкий А.М. Обеспечение интеллектуального лидерства — основа национальной безопасности // Военная Мысль. 2021. № 1. С. 16.
18 Указ Президента Российской Федерации от 21 декабря 2020 года № 803 «О Северном флоте». URL: http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001202012210110 (дата обращения: 23.12.2020).
19 Там же.
20 ВМС США начнут патрулирование у границ России в Арктике // РИА Новости. 7 января 2021 года. URL: https://ria.ru/20210107/arktika-1592195610.html (дата обращения: 09.01.2021).
21 Ильницкий А.М. Обеспечение интеллектуального лидерства — основа национальной безопасности. С. 14—15.
