Виталий Наумкин

Восток (Oriens)

Цели советской политики на турецком направлении

---

Статья подготовлена в соавторстве с Скороспеловым П.П., директором Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ).

История отношений между Россией и Турцией носит весьма непростой характер. Попытки османов захватить Запорожье и левобережье Украины, наряду с набегами крымских татар сменились после объединения Московского царства и Войска Запорожского борьбой Российского государства с Османской империей за выход к Черному морю, что повлекло за собой серию русско-турецких войн. Как известно, в период с 1676 по 1918 гг. их было одиннадцать. События этих столетий в истории русско-турецких отношений хорошо изучены¹. К сожалению, не так далеко отстоящие от нас события прошлого века, когда отношения между Турецкой республикой и Советским Союзом развивались по иной логической схеме, изучены значительно хуже². Сейчас, когда Анкара последовательно проводит курс на «стратегическую автономию» в мировых делах, а Москва отстаивает, в том числе вооруженным путем, свои приоритетные национально-государственные интересы, опыт политики Советской России/СССР на турецком направлении представляет значительный интерес. Как Кремль в отношениях с Турцией пытался реализовать фундаментальный принцип советской внешней политики – по соседству с Советской Россией/Советским Союзом не должно быть сильных враждебных государств?

«Избегать развития конфликтов с Турцией по мелким текущим делам»

В конце второго десятилетия ХХ века Россия и Турция вступили в период коренной трансформации своей государственности, прежняя модель которой потерпела крах: в первом случае – в результате большевистской революции, во втором – поражения Османской империи в Первой мировой войне. Обе страны, которые переживали острый кризис национальной идентичности, стали объектом агрессивной экспансии Запада во главе с Антантой, где при всей громадной разнице между двумя случаями на кон для обеих стран было поставлено само продолжение их самостоятельного существования. Революционное руководство Советской России, помимо противодействия иностранной интервенции, выхода из гражданской междоусобицы 1918–1922 гг. и войны с Польшей 1919-1921 гг., было занято решением задач государственного строительства, включая и бывшие окраины Российской империи. Важную роль играла задача обеспечения безопасности границ будущего союзного государства, в том числе на южном направлении. В этом контексте, развернутая в Турции в 1919 году национально-освободительная борьба турецких патриотов под предводительством Мустафы Кемаля-паши³ вызвала, благодаря своему антиимпериалистическому запалу, широкие симпатии в Советской России.

26 апреля 1920 г. Мустафа Кемаль обратился к В.И. Ленину с предложением установить дипломатические отношения между Турцией и Советской Россией и с просьбой к последней оказать Анкаре помощь. Это не означало, что Кемаль-паша испытывал симпатии к коммунистам в его стране. Как он подчеркивал позднее, в письме к Ленину 4 января 1922 г., трансформация в Турции не приняла форму социальной революции, как в России, а «возникла как восстание против заграницы» [РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1520. Л. 1]. Одной из черт сходства двух стран, по его оценке, был факт их «борьбы против капитализма и империализма» [Там же].

Наркоминдел РСФСР (а затем СССР) в 1918–1930 гг. Георгий Васильевич Чичерин⁴ стал одним из главных инженеров «разворота на Турцию». Как известно, советское руководство приняло решение оказать Ататюрку (так стали называть турецкого лидера c 1934 г.) помощь золотом и оружием [см. подробно в: Васильев, 2018]. И эта помощь была весьма значительной: общий объем переданных турецкому правительству финансов составил более 12 млн. руб. золотом, которые были потрачены на выплату жалования чиновникам и военнослужащим, в также на закупку вооружений за рубежом [Müderrisoğlu, 2013, p. 518]. В течение 1920-1922 гг. в Турцию было направлено 39 тыс. винтовок, 327 пулеметов и 63 млн. патронов, 54 орудия, 147 тыс. снарядов, большое количество ручных гранат и другого военного снаряжения, передано 12 аэропланов, несколько боевых кораблей [Документы внешней политики СССР, 1959, с. 675]. Полученные средства были сопоставимы с годовым бюджетом Анкары [Hirst, Işçi, 2020, p. 838].

Чичерин постоянно требовал ускорить выполнение обещаний, данных Анкаре. 27 сентября 1920 г. Чичерин сообщал В.И. Ленину «о катастрофичности положения кемалистов вследствие отсутствия военного снаряжения» [РГАСПИ. Ф. 159. Оп. 2 Д. 57. Л. 3]. Критически рассматривая ситуацию на этом направлении, наркоминдел подчеркивал неотложный характер оказания обещанной помощи Турции, ибо промедление после данных обещаний «заставит Мустафу Кемаля смотреть на нас как на болтунов и обманщиков». Но еще более существенным, по его мнению, было то, что Турция могла оказаться раздавленной, в то время как помощь, необременительная для России даже в условиях ее слабых ресурсов, «имела бы и практически, и морально, большое значение». Это, по мнению наркома, дискредитировало политику России и подрывало «ее громадный авторитет и влияние на Востоке» [РГАСПИ. Ф. 159. Оп. 2. Д. 57. Л. 2]⁵.

16 марта 1921 года в Москве был подписан Договор о дружбе и братстве между представителями Великого национального собрания Турции во главе с Юсуфом Кемаль-беем (1878-1969)⁶ и правительства РСФСР (Совета народных комиссаров) во главе с Г.В. Чичериным. Договор фиксировал территориальное размежевание между двумя державами, констатировал солидарность Москвы и Анкары в борьбе против империализма и что важно – передавал окончательную выработку статуса проливов будущей конференции прибрежных государств [Сборник действующих договоров, 1935, c. 157-162].

В конце 1921 года в Анкару была направлена чрезвычайная военно-политическая миссия во главе с командующим Вооруженными силами Украины и Крыма М.В. Фрунзе (1885-1925), которая находилась в Турции с 25 ноября 1921 по 16 января 1922 гг. В одобренной И.В. Сталиным 6 октября 1921 г. инструкции для Фрунзе от 3 октября 1921 г. подчеркивалась необходимость учета во всех контактах с турецкой стороной того обстоятельства, что его поездка, идея которой была выдвинута в момент наиболее тяжелого военного положения Анкары, будет расцениваться ею «как яркая демонстрация неизменности нашей дружественной политики по отношению к Турции» [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 2. Д. 18. Л. 1] В то же время инструкция свидетельствовала о том, что советское руководство тщательно взвешивало и все риски, связанные со сближением с Турцией: «По тому обстоятельству, как располагаются турецкие войска, Вы можете заключить и сообщить нам, насколько реальной является опасность поворота кемалистов в активной борьбе против нас в случае их соглашения с Антантой» [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 2. Д. 18. Л. 1об.]. Руководство РКП(б) с помощью миссии Фрунзе планировало выяснить не только то, является ли турецкая армия «боеспособным военным фактором», но и убедиться, что этот фактор «не намерен обратиться против нас» (!) [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 2. Д. 18. Л. 1об.].

Как пишет о том времени современный нам турецкий историк Онур Ишчи: «Начиная с 1920 года, горечь по поводу послевоенного международного порядка подтолкнула советско-турецкие отношения. Националисты-турки и интернационалисты-большевики, имперские предшественники которых в течение четырех столетий соперничали между собой, теперь сблизились друг с другом на антиимпериалистической, как считала каждая из сторон, основе» [Işçi, 2020, p. 733]. Вряд ли можно оспорить утверждение турецкого коллеги о том, что в основе их сотрудничества лежало «геополитическое выстраивание» щита, который бы прикрывал черноморский регион от западных поползновений, а также общее стремление сторон к созданию современной государственности. Как метко выразился еще один современный историк, Сэмюэл Хёрст, продолжавшийся в течение всего межвоенного периода складывающийся общий курс Анкары и Москвы можно было удачно назвать антивестернистским, и «это было содержательное партнерство».

Стратегия отношений на турецком направлении была изложена Чичериным в направленной в Политбюро 14 июня 1924г. записке – она была озаглавлена им «Политические тезисы об отношениях между СССР и Турцией». Главными из них, по мнению наркоминдела, были два:

— избегать, насколько возможно, «конфликтов с Турцией по мелким текущим делам»;

— считать лучшим средством для установления дружественных отношений с Турцией развитие нашего экономического сотрудничества с этой страной [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1328. Л. 43].

Разве это не звучит вполне современно?

Чичерин отмечал, что «истощение Турции и полное расстройство ее народного хозяйства устраняет при настоящих условиях возможность ее участия в военных действиях против СССР. Лишь в случае наступления в СССР полной политической катастрофы и несомненной безнаказанности турецкого вторжения на Кавказ, можно считаться с этой возможностью». Далее наркоминдел обращал внимание на натянутость отношений Турции с другими великими державами и завершал свою экспозицию тезисом об историческом недоверии Турции к России, что негативно сказывалось на отношениях между соседями [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1328. Л. 45].

19 июня предложения Чичерина были одобрены Политбюро ЦК РКП(б)⁷ [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 444. Л. 2].

Турецкое руководство, в свою очередь, также тщательно взвешивало все плюсы и минусы новых отношений с Москвой. В одном из докладов полпреда СССР в Турции Я.З. Сурица отмечалось, что Анкара осознает общность интересов Турции и Советской России, однако сомневается, достаточно ли сильна Россия, чтобы Турция могла решиться открыто связать с ней свою судьбу до конца. При всем росте международного веса Советов Турция пока не решалась «перенести центр тяжести своей политики на Восток» и все еще возлагала большие надежды на Лигу Наций, «судорожно боясь каких бы то ни было военных осложнений» в условиях переживаемого ей кризиса. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1328. Л. 84]

Политические отношения между СССР и Турцией получили дополнительный импульс в 1925 г. после заключения нового договора между СССР и Турцией. 12 января 1925 года Чичерин писал в Политбюро РКП(б): «Нынешний турецкий мининдел Ш. Кая⁸ просил нас предложить формулу соблюдения дружественного нейтралитета (выделение наше. Авторы) в случае войны одной из сторон с третьими державами» [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1128. Л. 76]. Эта идея была закреплена в постановлении Политбюро от 15 января, которым был утвержден проект дополнительного договора между СССР и Турцией⁹. Однако, по неизвестным нам причинам (видимо, из-за опасений турецкой стороны) эта формулировка была позднее изменена¹⁰. В договоре говорилось просто о нейтралитете. В письме Сурица Чичерину со ссылкой на турок говорится о формуле благожелательного нейтралитета как «максимуме, на что они могли согласиться» [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1128. Л. 83]. Новый, «расширенный» договор о ненападении и нейтралитете в случае конфликта с третьей державой (державами), который был подписан 17 декабря в Париже, способствовал обеспечению безопасности границ СССР на Кавказе и в бассейне Черного моря, хотя при этом турки и побоялись связать себя конкретными обязательствами по вопросу о проливах [Сборник договоров, 1927, с. 9-10]¹¹.

Договорная база послужила основой для многопланового стратегического взаимодействия двух стран. Его важным компонентом стало военно-техническое сотрудничество, которое следует рассматривать в контексте общих установок российского руководства того времени, касающихся государств Востока. К примеру, 3 февраля 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «считать целесообразным и своевременным от случайного отпуска оружия восточным государствам перейти к планомерному и систематическому внедрению советского оружия в армии восточных государств» [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 4. Л. 58]. В рамках этого курса продолжались поставки вооружений Анкаре в 1920-е и 1930-е гг. Например, 14 августа 1934 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило для продажи туркам в счет 8-миллионного кредита номенклатуру и ориентировочное количество «предметов вооружения»¹² [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 17. Л. 7]. А 20 октября того же года говорилось уже о новых партиях оружия¹³.

Поставки вооружений в Турцию шли вплоть до конца 1930-х годов. Однако это направление сотрудничества было не единственным. Советские власти, исходя из общего стратегического видения перспектив развития турецкой экономики, стремились поддерживать кредитами турецкую промышленность. В постановлении Политбюро от 19 июня 1924 г., [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 444. Л. 11-12] подчеркивалось: «Признать безусловно необходимым проведение в кратчайший срок в советском порядке экономических мероприятий, которые должны содействовать нашему сближению с Турцией, без ущерба для нас». В этой связи можно упомянуть о таком программном документе, утвержденном Политбюро ЦК ВКП(б) 12 августа 1926 года, как проект постановления о торговой политике со странами Востока, где говорится, что «развитие экономических связей СССР с Турцией, Персией, Афганистаном, Западным Китаем и Монголией имеет для СССР как экономическое, так и политическое значение» и что СССР «является естественным крупным рынком сбыта провенансов этих стран» [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 580. Л. 9]¹⁴. Политбюро 7 мая 1932 г. приняло предложение Сталина, Молотова и Ворошилова о предоставлении турецкому правительству долгосрочного кредита в 16 млн рублей (!) сроком на 20 лет на оборудование для текстильной и военной промышленности Турции с уплатой в натуре, с ежегодными взносами [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 12. Л. 129]. Полученные от СССР средства составили около трети суммы капиталовложений в турецкую промышленность по так называемому пятилетнему плану развития промышленности Турецкой республики, принятому в 1932 г. [Россия и черноморские проливы, 1999, с. 399; Işçi, 2014, p. 399].

В период между мировыми войнами СССР и Турецкая Республика активно искали форму военно-политического взаимодействия. Обсуждалась и возможность военно-политического союза. Зондажные беседы по поводу перспектив заключения соглашения о совместной обороне проливов, включая возможность базирования советского флота в Измире, велись в 1934, 1936 и 1939 гг. по инициативе турецкой стороны [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 566. Л. 79; Документы внешней политики СССР, 1992, c. 326]. Сам их факт свидетельствовал о доверительном характере отношений между Анкарой и Москвой.

«Проход через проливы в Черное море закрыть для военных кораблей всех классов нечерноморских государств»

Касаясь ключевого вопроса, решение которого традиционно считалось исключительно важным для обеспечения безопасности юго-западных рубежей СССР, – о черноморских проливах, следует отметить, что режим их демилитаризации, закрепленный в 1923 г. Лозаннской конвенцией, мог существовать только в условиях крайне слабой Турции. Поэтому не удивительно, что, начиная с 1933 г., турки начинают ставить вопрос о ремилитаризации черноморских проливов, параллельно ведя с Москвой зондажные переговоры о заключении пакта взаимопомощи [Россия и черноморские проливы, 1999, c. 400-401]. Турецкое правительство выбирает благоприятный момент для пересмотра режима проливов после введения германских войск в Рейнскую область (март 1936 г.) и в режиме блица достигает своих целей. 11 апреля Анкара направляет государствам, участвовавшим в Лозаннской конференции (Великобритании, Болгарии, Греции, Франции, Италии, Японии, Румынии, СССР, Югославии), ноту с предложением в кратчайшие сроки заключить новое соглашение о режиме функционирования проливов [Россия и черноморские проливы, 1999, c. 400-401]. Предварительно турецкому правительству удается заручиться британской поддержкой в этом вопросе.

Советская позиция на конференции, которая начала работать в Монтрё 22 июня 1936 г. определилась директивами, данными Политбюро Литвинову 5 мая:

— проход через проливы в Черное море закрыть для всех военных кораблей нечерноморских государств;

— в военное время настаивать на неразрешении прохода военных кораблей, кроме Турции [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 559. Л. 86].

По мнению наркома СССР по иностранным делам в 1930–1939 гг. М.М. Литвинова (в телеграмме «пятерке» Политбюро от 23 июня), «мы должны иметь полную свободу распоряжений своими морскими силами, расположенными в разных морях» [АВП РФ. Ф. 59. Оп. 1. П. 217. Д. 1565. Л. 1-5]. Эта мысль наркоминдела была конкретизирована в директиве Политбюро от 7 июля: «Считаем необходимым добиться неограниченного [зачеркнуто Сталиным и вместо этого вписано карандашом «безусловного»] права вывода наших настоящих и будущих судов из Черного моря без какого-либо ограничения тоннажа» [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 214. Л. 23]. Фактически, речь шла о позиции, которую Россия придерживалась в вопросе о режиме функционирования черноморских проливов еще с XVIII в.

Конференция в Монтрё продолжалась недолго (с 22 июня по 21 июля), но проходила в весьма напряженной обстановке: турки отчаянно лавировали между СССР и Великобританией, Литвинов нервничал (СССР добивается «ограничения прав Англии, Италии, Японии и других держав [по свободному доступу их кораблей в Черное море], не имея никаких средств давления на них», Турция готова удовлетвориться ремилитаризацией проливов, – докладывал он в Москву) [Россия и черноморские проливы, 1999, c. 422]. Судьбу конференции решил достигнутый Литвиновым компромисс с британцами [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 214. Л. 11-12]. В итоге СССР получил возможность выводить свой Черноморский флот в Средиземное море в мирное время и существенное ограничения по возможности нахождения судов нечерноморских держав в Черном море¹⁵. Но Сталин, однако, не был полностью доволен конвенцией Монтрё, обвиняя, как это ему было свойственно, дипломатов в «чрезмерной уступчивости» [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 214. Л. 18]. Это недовольство Сталина серьезным образом скажется на советско-турецких отношениях уже спустя три года. В октябре Тевфик Рюштю Арас¹⁶ по указанию премьер-министра Исмета Инёню делает предложение Литвинову о заключении двухстороннего пакта, в соответствии с которым СССР обязуется помогать Турции в защите Анатолийского берега и проливов, а Турция – закрыть проливы в случае нападения на СССР [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 566. Л. 79]. Однако многообещающее предложение оказалось нереализованным из-за противодействия Великобритании [Işçi, 2020, p. 749-750].

Дипломатический блиц в Монтрё вскрыл суть расхождений между Москвой и Анкарой: если для СССР принципиальное значение имело закрытие Черного моря для внерегиональных держав и основным инструментом для этого Москва считала «эксклюзивное партнерство» с Турцией, то для турецкого правительства, стремящегося опереться на Великобританию для парирования своей уязвимости в Средиземноморье, нужно было балансировать между Москвой и Лондоном [Işçi, 2020, p. 749-750].

После Мюнхена (сентябрь 1938 г.), когда стал ощущаться нажим немцев в ближайшем геополитическом окружении СССР, идет активизация усилий Москвы по строительству своей зоны безопасности, которые весной 1939 г. приобретают системный характер. Советское руководство было обеспокоено методами, используемыми Гитлером в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига с Мемелем (этот город с 1945 г. стал называться Клайпедой), и 28 марта Литвинов вручает представителям Эстонии и Латвии в Москве непубличную декларацию – своего рода одностороннюю гарантию защиты прибалтийских стран со стороны СССР [Дюллен, 2019, c. 334]. В ней заявлялось, что СССР не может оставаться безучастным наблюдателем в случае роста экономического и политического влияния Германии, тем более территориальных уступок в ее пользу [Заявление Литвинова Рею 28 марта 1939 г. ДВП. Т. XXI. Кн. 1. С. 233; запись беседы Литвинова с посланником Латвии Фрицисом Кациньшем. Там же. С. 232]. Схожее предупреждение получила и Румыния («мы не могли бы оставаться безучастными зрителями допущения господства какого-либо агрессивного государства в Румынии и создания каких-либо опорных точек вблизи наших границ или в черноморских портах») [Литвинов – Сталину, 27 марта 1939 г. Там же. С. 230].

14 апреля начинаются переговоры с Великобританией и Францией о возможной помощи восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями в случае агрессии германской армии. При этом Политбюро было убеждено в необходимости иметь и отдельный договор с участием Турции (соответствующее обращение было направлено Молотовым Инёню 15 апреля) [Там же. С. 278-279]. 21 апреля в Кремле состоялось совещание с участием Сталина, Молотова, Микояна, Кагановича, Ворошилова, Литвинова, замнаркоминдела В.П. Потемкина, полпреда в Великобритании И.М. Майского, полпреда в Германии А.Ф. Мерекалова и советника полпредста во Франции, на котором обсуждались «желательность блока» с западными демократиями. Обсуждалась на этом совещании и тема проливов, а также визита Потемкина в Анкару с целью зондажа позиции Турции на предмет пакта [Майский, 2006, c. 382]. Литвинов с излишним оптимизмом относился к перспективам советского дипломатического наступления: «без нас остановить агрессию в Европе невозможно» и «чем позже к нам обратятся за нашей помощью, тем дороже нам заплатят», – писал он Мерекалову 4 апреля [Литвинов – Меркалову, 4 апреля 1939 г. ДВП. XII. Кн. 1. С. 252-253].

Итоги визита Потемкина в Анкару, как казалось, подтверждали оптимистичный настрой советского НКИД. Но пока Москва безуспешно пыталась договориться с Великобританией и Францией и неожиданно договорилась с Германией, Турция весьма далеко продвинулась в переговорах с «западными демократиями», что самым прямым образом сказалось на ходе советско-турецких переговоров в Москве (22 сентября – 18 октября 1939 г.). Визит в Москву турецкого мининдела М. Шюкрю Сараджоглу (в 1942–1946 гг. он был также премьер-министром Турции) проходил на фоне дипломатического блица, связанного со вторым приездом в Москву Иоахима Риббентропа 27-29 сентября 1939 г., переговорами с латышами (28 сентября) и немного позднее, в октябре – с финнами. Шло активное, хотя и не всегда успешное, достраивание советской зоны безопасности по периметру западных и южных границ.

К переговорам с Сараджоглу в НКИД серьезно готовились. Там полагали, что «турецкое правительство считает возможным заключение советско-турецкого пакта о взаимопомощи в районе Черного моря и проливов, а также Балкан» и что после «проявленного Англией и Францией предательства в отношении Польши или их бессилия оказать ей сколько-нибудь реальную помощь, быть может, не представилось бы затруднительным убедить турок, что неопределенным и неоформленным обязательствам взаимной помощи, декларируемым Турцией, Англией и Францией, туркам следовало бы предпочесть более надежные гарантии взаимопомощи, связывающие Турцию и СССР» [АВП РФ. Ф. 6. Оп. 1. П. 17. Д. 177. Л. 85-86]. По мнению Ближневосточного и Правового отделов НКИД переговоры было «целесообразно использовать для нейтрализации некоторых неудобных и стеснительных для нас положений Конвенции о режиме проливов от 20 июля 1936 г., а именно – предложить туркам во изменение статей 20 и 21 Конвенции решать вопросы о проходе через проливы кораблей внерегиональных держав “в порядке консультации с СССР”» [АВП РФ. Ф. 6. Оп. 1. П. 17. Д. 177. Л. 80, 83]. После предварительной беседы Сараджоглу со Сталиным и Молотовым (1 октября) состоялось три раунда советско-турецких переговоров (9, 13 и 16 октября), а также беседа Сараджоглу с Ворошиловым.

В ходе первого раунда Молотов объясняет турецкому мининделу «существенные изменения» в советской политике, связанные с заключением договора с Германией («переговоры, которые мы вели в течение длительного времени показали, что Англия и Франция не хотят заключать пакт, это игра с их стороны», они «пытались столкнуть нас лбами с Германией», «это означало бы громадную войну – мировую»). В конце Молотов поднимает вопрос о так называемой «просоветской оговорке в связи с трехсторонним соглашением Турция-Англия-Франция» («Турция не будет никогда в войне с СССР, такая просоветская оговорка сформулирована», – отвечает на это Сараджоглу) [АВП РФ. Ф. 6. Оп. 1. П. 17. Д. 177. Л. 4 и далее].

В ходе второго раунда 13 октября Молотов и Сараджоглу обсуждают, во вполне конструктивном ключе, содержание возможного советско-турецкого соглашения. Сараджоглу объясняет суть турецкой позиции: «Турция не хочет терять ни Англии, ни СССР», «цель советско-турецкого и английско-турецкого пактов – создать нечто вроде моста». В конце беседы Молотов «в предварительном порядке» ставит вопрос о режиме проливов, что заставляет турка нервничать [АВП РФ. Ф. 6. Оп. 1. П. 17. Д. 177. Л. 39-40].

Третий раунд (ему предшествовала встреча Сараджоглу с Ворошиловым) был целиком посвящен проливам. По словам Молотова, Москву в первую очередь интересует вопрос о проливах и было «сформулировано конкретное предложение, принятие которого является необходимым условием для заключения пакта о взаимопомощи» (речь шла о согласованных действиях двух держав по применению ст. 20 и 21 Конвенции Монтрё, для чего предлагалось дополнительно провести специальные переговоры) [АВП РФ. Ф. 6. Оп. 1. П. 17. Д. 177. Л. 40]¹⁷. Это предложение вызвало резкую реакцию со стороны Сараджоглу: «Я в Москве не для того, чтобы обсуждать вопрос о проливах», «всему свету известно, что проливная проблема была проблемой царского империализма». Молотов парирует: «Не только для меня, но и [для] тов. Сталина и Совпра будет неожиданно, что со стороны Сараджоглу мы встретили такую оппозицию». «И когда я ехал сюда не думал, что этот вопрос встанет», – отвечает на это турецкий мининдел. На этом переговоры и завершились [АВП РФ. Ф. 6. Оп. 1. П. 17. Д. 177. Л. 48-49, 57].

18 октября был заключен англо-франко-турецкий договор о взаимопомощи. Как пишет О. Ишчи, получив от англичан как вооружения и военную технику, так и значительный займ в золоте, Турция еще получила и договор, полностью соответствующий интересам ее безопасности и внешнеполитическим целям. «Турция вовлекалась в конфликт, только если бы она подверглась нападению; если бы нападению подверглись ее союзники, она лишь обещала сохранять благожелательный нейтралитет» [Işçi, 2020, p. 68.]. Реакция советских дипломатов на произошедшее была достаточно пессимистической. Как докладывал Молотову советский полпред в Анкаре, если англичане и французы попытаются провести свои военные и вспомогательные корабли, груженные войсками и военными материалами через проливы в Черное море, «нет никакого сомнения в том, что турки пойдут на всякие уступки англичанам и французам в этом деле» [ДВП XXII. Кн. 2. С. 268].

Ситуация в советско-турецких отношениях достигла точки кипения после начала «зимней войны» с Финляндией, в ходе которой Великобритания и Франция активно разрабатывали планы нападения на СССР, включая воздушные бомбардировки основных центров нефтяной промышленности на Кавказе, а турецкое правительство вело себя здесь крайне двусмысленно, о чем свидетельствовали французские дипломатические документы, с удовольствием опубликованные немцами после разгрома Франции¹⁸.

С началом гитлеровского нападения на СССР Турция 25 июня 1941 г. объявила о своем нейтралитете, который она стремилась соблюдать, несмотря на сильный нажим на нее со стороны Германии. Турецкий нейтралитет устраивал советскую сторону. В ходе встречи Сталина с Энтони Иденом в декабре 1941 г. Сталин даже предложил вознаградить Турцию, предоставив ей в качестве компенсации за нейтралитет Додеканезы, населенный турками район Болгарии к югу от Бургаса. Кроме того, «полезно было бы также передать Турции некоторые острова Эгейского моря, закрывающие выходы из ее важнейших портов» [ДВП. XXIV. С. 502].

На Тегеранской конференции вопрос о проливах обсуждался по инициативе британской стороны. По словам Черчилля, Великобритания не имела никаких возражений против того, чтобы Россия получила выход к теплым морям. В ответ Сталин заметил, что для этого надо пересмотреть режим проливов: «Такая большая страна оказалась запертой в Черном море… Если теперь англичане не хотят душить Россию, то необходимо, чтобы они облегчили режим проливов» [Советский Союз на международных конференциях, 1978, с. 141]. Во время пребывания Черчилля и Идена в Москве в октябре 1944 г. в разговоре с ними Сталин вновь вернулся к этому вопросу и получил от Черчилля заверения, что англичане благоприятно относятся к идее пересмотра режима проливов [Советский Союз на международных конференциях, 1979, с. 201]. На Ялтинской конференции Сталин продолжает энергично вести линию на пересмотр конвенции Монтрё: «Этот договор устарел и изжил себя. Турции дано право закрыть проливы, когда она этого пожелает. Необходимо изменить … порядок без ущерба для суверенитета Турции». [Советский Союз на международных конференциях, 1979, с. 201-202].

В начале февраля 1945 г. замнаркоминдел С.И. Кавтарадзе и полпред в Анкаре С.А. Виноградов подготовили позиционный документ, ставший основой для переговоров по проекту нового режима функционирования проливов. Представленный ими проект опирался на исторический опыт взаимодействия России и Турции. В частности, в положительном ключе упоминался период конца XVIII – 1-й трети XIX в. (договоры 1799, 1805 и, конечно, Ункяр-искелесийский мирный договор 1833 г., в котором предусматривалось закрытие проливов для военных кораблей нечерноморских государств при предоставлении черноморским странам неограниченной свободы такого прохода). Предполагалось аннулировать конвенцию Монтрё и признать Черное море, при сохранении свободы торгового мореплавания, закрытым для военных кораблей нечерноморских стран с предоставлением военным кораблям черноморских стран полной свободы прохода из Черного в Средиземное море и обратно. Проект предусматривал признание за СССР и Турцией (либо за конференцией черноморских стран) права установить путем двустороннего соглашения обязательную для всех держав регламентацию режима проливов. Предполагалось также предоставление СССР (или в виде альтернативной позиции – всем черноморским державам) права участвовать вместе с Турцией в контроле над применением нового режима. В целях реализации данных предложений США и Великобритания должны были бы согласиться с особым характером Черного моря как закрытого и рекомендовать турецкому правительству согласиться на предоставление Советскому Союзу военно-морских и воздушных баз в проливах.

Как подчеркивали Кавтарадзе и Виноградов, «наиболее выгодным для СССР решением вопроса было бы сочетание двухстороннего советско-турецкого соглашения о проливах, подкрепленного реальными гарантиями его проведения в жизнь, с соглашением между тремя великими союзными державами, предусматривающим непротиводействие Англии и США указанному двухстороннему советско-турецкому соглашению» [АВП РФ. Фонд В.М. Молотова. Оп. 7. П. 47. Д. 761. Л. 1-19].

19 марта 1945 г. В.М. Молотов заявляет турецкому послу в Москве Селиму Рауфу Сарперу (в 1944-1946 гг.)¹⁹, что Советское правительство желает денонсировать советско-турецкий договор о дружбе и нейтралитете 1925 г. как не соответствующий новой обстановке и нуждающийся в улучшении. Посол не был удивлен такой постановкой вопроса, и в течении двух месяцев он и премьер-министр (в 1942-1946 г.г.) Мехмет Шюкрю Сараджоглу продумывали оптимальную для Турции стратегию в этом вопросе, консультируясь при этом с Виноградовым [АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 47. Д. 756. Л. 80-81; Işçi, 2023, p. 627, 632]. 7 и 19 июня 1945 г. посол нанес два визита В.М. Молотову, чтобы обсудить проект нового договора, но был встречен холодно. Молотов заявил, что для того, чтобы завоевать советскую дружбу, туркам необходимо вернуть СССР восточные вилайеты, «которые вы взяли у нас, когда мы вышли из войны в 1918 г. весьма слабыми». Также он требовал предоставить СССР возможность держать военные базы в проливах. К такому повороту событий Сарпер не был готов. Турки были категорически против советских баз в проливах в мирное время и против поднятия территориального вопроса. Переговоры опять были поставлены «на паузу» [АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 47. Д. 758. Л. 1-14].

На Потсдамской конференции 22 июля 1945 г. Советский Союз выдвинул требование изменить режим проливов и предъявил территориальные претензии к Турции, потребовав вернуть Карс, Артвин и Ардаган Грузинской и Армянской ССР. Трумэн и Черчилль выразили по сути символическое согласие на изменение конвенции Монтрё, однако при этом их позиция заключалась в свободе прохода через проливы, что противоречило интересам Москвы. На переговорах в Потсдаме 23 июля 1945 г. Черчилль выразил уверенность, что Турция никогда не согласится на русскую базу в проливах. В ответ Сталин заявил:

«Положение большого государства, такого как Россия, в отношении проливов имеет большое значение. Договор в Монтре весь целиком направлен против России, это — враждебный России договор Турции предоставлено право закрывать проливы для нашего судоходства не только в том случае, когда война идет, но и в том случае, если Турции кажется, что есть угроза войны, причем, когда эта угроза наступает, решает сама Турция. Невозможное положение! Ей, Турции, всегда может показаться, что какая-то угроза есть и она всегда может закрыть проливы. У нас, у русских, ровно столько же прав или даже меньше прав, чем у японского императора в отношении этих проливов, Это смешно, но это факт. Выходит, что маленькое государство, поддерживаемое Англией, держит за горло большое государство и не дает ему проходу. Можно себе представить, какой шум поднялся бы в Англии, если бы такой договор существовал в отношении Гибралтара, или в Америке, если бы такой договор существовал в отношении Панамского канала. Отсюда вопрос о том, чтобы была дана возможность свободного прохода туда и обратно нашим кораблям. Но так как Турция слаба и сама не может отстоять возможности свободного прохода в случае каких-либо осложнений, то мы должны иметь какую-либо гарантию, что эта свобода прохода будет обеспечена…Вы считаете, что военно-морские базы в проливах неприемлемы. Хорошо, тогда дайте нам какую-нибудь другую базу, где бы русский флот мог чиниться, экипироваться и где бы он мог совместно со своими союзниками отстаивать права России, Вот как обстоит дело. Но оставлять положение в том виде, как оно сейчас существует, смешно. Я кончил» [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 236. Л. 20].

7 августа Советское правительство отправило ноту правительствам Англии, США и Турции с изложением своих взглядов на планируемый режим проливов Предполагалось, что проливы должны быть всегда открыты для прохода торговых судов всех стран; они должны быть всегда открыты для прохода военных судов черноморских стран; проход через проливы военных судов нечерноморских стран запрещен за исключением особых случаев; установление режима проливов должно являться компетенцией Турции и других черноморских стран; Турция и СССР организуют совместную оборону проливов для предотвращения использования их другими государствами во враждебных целях [Внешняя политика СССР, 1947, c. 458-460]. Заручившись поддержкой США, Турция отвергает советские предложения [Işçi, 2023, p. 642]. 24 сентября 1946 г. последовала вторая нота Советского правительства, в которой турецкое правительство обвинялось в нарушении конвенции Монтрё в годы войны и выдвигались идеи совместной обороны проливов и установления их нового режима на конференции черноморских стран [Россия и черноморские проливы, 1999, c. 480]. Территориальный вопрос и вопрос о базах в ноте не поднимался, что свидетельствовало о сильном элементе блефа в запросной позиции Москвы. В ответных нотах США и Англия подтвердили свое согласие на созыв новой конференции о режиме проливов, а Турция советские претензии отклонила.

Таким образом, к концу 1946 г. все попытки СССР по изменению режимов проливов окончились провалом, и положения конвенции Монтрё оказались законсервированными вплоть до наших дней [Сотниченко, 2010, с. 227]. Напуганная советскими претензиями, Турция взяла курс на вступление в западный блок государств, завершившееся ее принятием в НАТО. Советское давление было воспринято турками сквозь призму своего исторического антагонизма с Россией («Страх перед возможностью захвата проливов Россией был укоренен в сознании всех классов в Турции», – отмечал американский посол [FRUS, 1943, vol. IV, doc. 1120]). На турецком направлении советской дипломатии наступил длительный период охлаждения и взаимной настороженности. Как отмечалось в указаниях послу СССР в Турции от 29 марта 1948 г., «учитывая, что политика нынешнего турецкого правительства ведет к превращению Турции в англо-американский военный плацдарм против СССР, посольство СССР в Турции не должно проявлять инициативы в стремлении к улучшению отношений с Турцией» [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 39. Л. 41].

Постфактум советские руководители – Молотов, Хрущев – оценивали проект советско-турецкого кондоминиума над проливами как серьезную политическую ошибку Сталина («это было несвоевременное, неосуществимое дело» [Чуев Ф. Полудержавный властелин. М. 2000. С. 52]) Хрущев, вспоминая о советском демарше в отношении проливов в феврале 1945 г., так с иронией говорил участникам Июньского Пленума ЦК 1957 г.: «давайте напишем ноту, и сразу нам Дарданеллы отдадут. Таких дураков нет. Дарданеллы не Турция, там теперь сидит узел государств…, мы потеряли дружественную Турцию…» [РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 161. Л. 223-224].

«Формальный член НАТО»

Ситуация начала меняться только после смерти Сталина. Формирование новых подходов к позиционированию СССР в мировых делах в те дни происходило весьма стремительно. Уже в марте 1953 г. начался поиск развязок по ключевым вопросам безопасности в Азии – прежде всего корейскому. В апреле – мае МИДом, с активным участием членов Президиума ЦК, был разработан ряд новых предложений по германскому вопросу, и практически в это же время последовали крупные инициативы советской дипломатии в отношении Ирана и Турции, направленные на налаживание отношений с восточными соседями.

30 мая 1953 г. В.М. Молотов сделал устное заявление послу Турции, в котором говорилось: «Во имя сохранения добрососедских отношений и укрепления мира и безопасности правительства Армении и Грузии сочли возможным отказаться от своих территориальных претензий к Турции. Что же касается вопроса о проливах, то Советское Правительство пересмотрело свое прежнее мнение по этому вопросу и считает возможным обеспечение безопасности СССР со стороны проливов на условиях одинаково приемлемых как для СССР, так и для Турции. Таким образом, Советское Правительство заявляет, что Советский Союз не имеет никаких территориальных претензий к Турции» [Очерки истории МИД, 2002, с. 377].

Казалось, что после таких примирительных жестов полная нормализация отношений между Москвой и Анкарой должна была произойти сама собой. Однако, столкновение интересов двух держав на Ближнем Востоке – в ходе сирийского кризиса 1957 г. и, особенно, ближневосточного кризиса 1958 г. – дважды приводило к ситуации балансирования на грани войны в советско-турецких отношениях [Наумкин, 2008, с. 5-12; Скороспелов, 2022, с. 9-28; с. 6-30]. Так, получив в разгар ближневосточного кризиса данные о том, что высадка американских и английских войск в Ливане и Иордании является подготовительным этапом для нанесения военного удара по ОАР и Ираку и что Турция, при поддержке других стран Багдадского пакта, возьмет на себя инициативу в развязывании военной агрессии, СССР проводит масштабные военные маневры. Их целью было удержать Турцию от выступления против Ирака и Сирийского района ОАР. Наряду с мероприятиями стратегического сдерживания, КГБ и ГРУ готовили серию «специальных мероприятий», направленных на дестабилизацию союзников США, в том числе с активным задействованием «курдского фактора», крайне болезненного для Турции [Серов, 2017, с. 545]. Советский посол в Анкаре в беседах с руководством страны говорил о неминуемости большой войны в случае вторжения турок в Ирак [FRUS. 1958-60. Vol. XII. P. 583. N. 1].

В результате кризиса 1958 г. барьер системы противостоящих Советскому Союзу военных блоков на юге был серьезно расшатан. Турки и иранцы, как едко заметил Хрущев в беседе с Мао Цзэдуном: «боятся нас, как черт ладана» [РГАНИ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 498. Л. 131]. Настало время для дипломатии. Первым дрогнул шах Ирана, который был сильно напуган ближневосточным кризисом 1958 г. В итоге трехлетнего дипломатического марафона (переговоры затянулись из-за жесткого англо-американского давления на шаха) в феврале 1962 г. Иран принял на себя обязательство не размещать на своей территории иностранных ракетных баз. По сходному сценарию развивалась ситуация и вокруг Турции, хотя переговоры с Анкарой шли сложнее. В июне 1960 г., после военного переворота в Турции, когда было свергнуто проамериканское правительство Аднана Мендереса, Н.С. Хрущев направляет председателю Комитета национального единства (и будущему президенту Республики) Джемалю Гюрселю личное послание, в котором предлагает туркам перейти на позиции нейтралитета. Предложение было отвергнуто [АВП РФ. Ф. Реф. по Турции. Оп. 76. П. 11. Д. 359. Л. 5].

Ситуация поменялась только после начала в 1963 г. Кипрского кризиса. Турки были полны решимости помешать энозису (объединению) Кипра с Грецией – даже путем применения военной силы. В июне 1964 г. на Кипре высадились турецкие войска. О масштабе конфликта наглядно свидетельствовали боевые действия в воздухе: 8 августа позиции греческих сил подверглись бомбардировке 34 реактивными самолетами ВВС Турции, а 9 августа в налете участвовали уже 64 самолета [АВП РФ. Ф. Реф. по Турции. Оп. 76. П. 11. Д. 358. Л. 48]. Фактически речь шла о военно-политическом конфликте между двумя членами Североатлантического альянса, в ходе которого Турция столкнулась с пусть завуалированным, но жестким давлением со стороны США.

В этих условиях посольство СССР фиксирует растущее желание турок заручиться поддержкой Москвы в кипрском вопросе. Советский посол Н.С. Рыжов докладывал в Центр 24 октября: «Создаются благоприятные объективные предпосылки для активации нашей работы в Турции, причем перспективы советско-турецких отношений будут зависеть от нашей позиции в кипрском вопросе» [АВП РФ. Ф. Реф. по Турции. Оп. 76. П. 11. Д. 358. Л. 57]. В ноябре 1964 г. в ходе визита в Москву министр иностранных дел Турции Феридун Джемаль Эркин делает попытку заручиться такой поддержкой. 5 ноября Громыко заявил Эркину, что СССР готов сделать публичное заявление в пользу федеративного устройства Кипра [и против энозиса], «имея в виду, что и турецкая сторона пойдет навстречу нашим пожеланиям». Речь шла об отказе от участия в многосторонних ядерных силах НАТО (как это сделала ранее Норвегия) и об отказе от предоставления иностранными государствами ракетных баз на своей территории (как это сделал Иран) [АВП РФ. Ф. Реф. по Турции. Оп. 76. П. 354. Д. 12. Л. 46]. На это Эркин ответил, что Турция уже приняла решение не участвовать в многосторонних ядерных силах НАТО, а 24 декабря он заявляет советскому послу, что турецкое правительство намерено положительно решить и второй вопрос [АВП РФ. Ф. Реф. по Турции. Оп. 76. П. 354. Д. 12. Л. 46]. Фактически Турция переходит на норвежскую модель членства в НАТО.

В мае 1965 г. Президиум ЦК берет курс на «коренное улучшение отношений с Турцией». Речь шла о развитии тех договоренностей, которые были достигнуты между А.А. Громыко и Дж. Эркиным в ноябре 1964 г. Теперь ставилась задача уменьшения военной активности Турции в НАТО, имея целью вывод из-под командования НАТО турецких дивизий (как это делает Франция, отмечалось в предложениях МИД). «Если формально сейчас решить вопрос невозможно – можно было бы договориться о фактическом осуществлении этой меры», – говорилось в инструкциях Громыко к его беседам с руководителями Турции в мае 1965 г. Для восстановления с Турцией «отношений взаимопонимания и доверия» предлагалось наращивать контакты с турецкими политическими и экономическими деятелями, активизировать сотрудничество в области экономики (реализуя крупные проекты в гидроэнергетике, металлургии, а так же снабжая Турцию нефтью и нефтепродуктами) и т.д. Турция рассматривалась как «ворота» на Ближний Восток. «Когда США увязли в своих агрессивных действиях в Юго-Восточной Азии, улучшение советско-турецких отношений может рассматриваться наряду с дальнейшим укреплением позиций СССР в ОАР, Алжире и Сирии, как одна из наших важнейших внешнеполитических задач стратегического характера» [РГАНИ. Ф. 3. Оп. 16. Д. 694. Л. 100-112].

Изменение характера советско-турецких отношений позволило поставить на повестку дня вопрос об усилении военно-морского присутствия СССР в Средиземном море. В том же месяце было принято решение о создании нештатной оперативной смешанной эскалады Черноморского флота (будущей 5-й ОПЕСК) для действий в этом регионе. В ее составе в 1965 г. несли боевую службу 28 подводных лодок, 24 надводных корабля и 37 вспомогательных судов [Спирин, 2006, c. 102-103].

В декабре 1975 г. Косыгин, посетивший Анкару для участия в торжествах по случаю ввода в строй Искендерунского металлургического комбината, сооруженного при технико-экономическом содействии Советского Союза, так оценивал промежуточные результаты этой политики: «Да, Турция состоит в блоке НАТО, и на ее территории расположены иностранные базы. Но, как заверил меня Демирель²⁰, состоя в этом блоке, они не подчиняют национальные интересы Турции интересам этой организации. Иностранные базы находятся под полным контролем турецких властей… В ходе нынешних переговоров … [турки] подтвердили и готовность принимать все необходимые меры для бесперебойного прохода советских торговых и боевых кораблей через Босфор и Дарданеллы» [Hirst, Işçi, 2020, p. 834-859]. Подтверждением этому стал проход черноморских проливов первым советским авианесущим крейсером «Киев» в июле 1976г. [Спирин, 2006, c. 84].

Заложенные в 1960-е – 1970-е гг. тенденции в советско-турецких отношениях определили не только тактику советской дипломатии на турецком направлении на краткосрочный и среднесрочный периоды, но и характер советско-турецких отношений в долгосрочной перспективе. В том числе советская стратегия содействия Турции в построении современной промышленности принесла к 1980-м гг. свои результаты. Оставаясь страной НАТО, Турция, тем не менее, находилась в тесной кооперации с СССР. Ее правительство, осознавая выгоды от сотрудничества с СССР и риски от столкновения с ним, вело политику балансирования между сверхдержавами

⁎ ⁎ ⁎

Оглядываясь назад на историю российско-турецких отношений в советский период нельзя не поразиться прозорливости Г.В. Чичерина, проявившейся в его оценках отношений между нашими странами, данных в записке от 14 июня 1924 г. Созданная при его активном участии модель российско-турецких отношений оказалась на удивление устойчивой и послужила образцом для выстраивания отношений и с другими соседними державами в XX веке, в частности, как нам представляется, с Китаем (в КНР ее называют «спина к спине»)²¹]. Вместе с тем нельзя не отметить, что данная модель устойчиво функционирует в условиях стабильного баланса сил. Однако «безнаказанность», о которой писал столетие назад наркоминдел, может порождать различного рода геополитические искушения вроде тех, которые и сегодня испытывают на прочность российско-турецкие отношения.

Сокращения / Abbreviations

АВП РФ — Архив внешней политики Российской Федерации, Москва, Россия [AVPRF – Foreign Policy Archive of the Russian Federation, Moscow, Russia]

РГАНИ — Российский государственный архив новейшей истории, Москва, Россия [RGANI – Russian State Archive of Contemporary History, Moscow, Russia]

РГАСПИ — Российский государственный архив социально-политической истории, Москва, Россия [RGASPI – Russian State Archive of Socio-Political History, Moscow, Russia]

FRUS – Foreign Relations of the United States Series

Библиография

1. Васильев А.Д. Миссия М.В. Фрунзе в Анкару в архивных документах, оценках участников и исследователей. Вестник Института востоковедения РАН. 2018. № 2. С. 60–69.
2. Внешняя политика СССР. Сборник документов. Т. VI (сентябрь 1945 – февраль 1947). М.: Госполитиздат, 1947.
3. Документы внешней политики СССР. Т. III. 1 июля 1920 г. – 18 марта 1921 г. М.: Госполитиздат, 1959.
4. Документы внешней политики СССР. Т. XIX. М.: Госполитиздат, 1974.
5. Документы внешней политики СССР. Т. XXII. 1939. Кн. 1. Январь-август. М.: Международные отношения, 1992.
6. Документы внешней политики СССР. Т. XXIV. 22 июня 1941 г. – 1 января 1942 г. М.: Международные отношения, 2000.
7. Дюллен C. Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920 – 1940-е гг. М.: Новое литературное обозрение, 2019.
8. Ежегодник Большой Советской Энциклопедии 1959. М.: Советская Энциклопедия, 1959.
9. Жуков К.А. Некоторые узловые моменты русско-турецких отношений в конце XVII – начале XX вв. Вестник СПбГУ. Серия 13. Востоковедение. Африканистика. 2009. № 2. с. 10–22.
10. Жуков К.А. Формирование представлений об Османской империи в России в XVIII – начале ХX в. Вестник Московского университета. Серия 13. Востоковедение. 2012. № 1. C. 36–49.
11. Майский И.М. Дневник дипломата. Кн. 1. 1934 – 3 сентября 1939. М.: Наука, 2006.
12. Наумкин В.В. Два кризисных года на Ближнем Востоке. Восток (Oriens). 2008. № 6. С. 5–17.
13. Очерки истории МИД. Т. 2. 1917–2002 гг. Отв. ред. А.В. Торкунов. М.: ОЛМА-Пресс, 2002.
14. Россия и черноморские проливы. XVIII–XX столетия. М.: Международные отношения, 1999.
15. Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных с иностранными государствами. Вып. I. Действующие договоры, соглашения и конвенции, вступившие в силу до 1-го января 1924 года. Народ. комиссариат по иностр. делам СССР; Сост. А.В. Сабанин, М.М. Воскресенский. М.: Б. и., 1924. https://docs.historyrussia.org/ru/nodes/134320-sbornik-deystvuyuschih-dogovorov-soglasheniy-i-konventsiy-zaklyuchennyh-s-inostrannymi-gosudarstvami-vyp-i
16. Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных с иностранными государствами. Вып. III. Действующие договоры, соглашения и конвенции, вступившие в силу между 1 января 1925 года и 1 мая 1926 года. Народ. комиссариат по иностр. делам СССР; Сост. А.В. Сабанин, А.Г. Шахов. М.: Литиздат Н.К.И.Д., 1927. https://docs.historyrussia.org/ru/nodes/136246-sbornik-deystvuyuschih-dogovorov-soglasheniy-i-konventsiy-zaklyuchennyh-s-inostrannymi-gosudarstvami-vyp-iii
17. Серов И.А. Записки из чемодана. М.: Просвещение, 2017.
18. Скороспелов П.П. «Особый способ осуществления внешней политики путем угрозы войной империалистам». Военно-политическая деятельность Президиума ЦК при Н.С. Хрущеве (1953–1964). Часть 1. Восток (Oriens). 2022(1). № 2. С. 9–28.
19. Скороспелов П.П. «Особый способ осуществления внешней политики путем угрозы войной империалистам». Военно-политическая деятельность Президиума ЦК при Н.С. Хрущеве (1953–1964). Часть 2. Восток (Oriens). 2022(2). № 3. С. 6–30.
20. Скороспелов П.П., Наумкин В.В. «Силам социализма выгодно, чтобы американцы покрепче завязли в Юго-Восточной Азии». Президиум ЦК КПСС и определение стратегической линии СССР во Второй индокитайской войне в 1965 году. Восток (Oriens). 2022. № 6. С. 6–28.
21. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны. Т. II. Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании (28 ноября – 1 декабря 1943 г.): Сб. док. Министерство иностранных дел СССР. М.: Политиздат, 1978.
22. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны. Т. IV. Крымская конференция руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании (4–11 февраля 1945 г.): Сборник документов. Министерство иностранных дел СССР. М.: Политиздат, 1979.
23. Сотниченко А.А. Пролог «Холодной войны». Турецко-советские противоречия в 1945–1950 гг. в условиях формирования Ялтинской системы международных отношений. Труды Исторического факультета Санкт-Петербургского университета. 2010. № 2. С. 218–234.
24. Спирин А.Н. Роль Черноморского флота в защите национальных интересов СССР/России в бассейне Средиземного моря (вторая половина ХХ в.). Дисс. на соискание уч. ст. к.и.н. М., 2006.
25. СССР и Турция, 1917–1979. Отв. ред. М.А. Гасратян, П.П. Моисеев. М.: Наука, 1981.
26. Чуев Ф.И. Молотов: Полудержавный властелин. М.: Олма-Пресс, 2000.
27. Finkel C. Osman’s dream: the story of the Ottoman Empire, 1300–1923. London: John Murray, 2005.
28. Hirst S., İşçi O. Smokestacks and Pipelines: Russian-Turkish Relations and the Persistance of Economic Development. Diplomatic History. 2020. Vol. 44. No. 5. Pp. 834–859.
29. İşçi O. Russophobic Neutrality: Turkish Diplomacy, 1936–1945. PhD Thesis. Washington, 2014.
30. İşçi O. Turkey and the Soviet Union During World War II. Diplomacy, Discord and International Relations. London: I.B. Tauris, 2019.
31. İşçi O. Yardstick of Friendship: Soviet-Turkish Relations and the Montreux Convention of 1936. Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2020(1). Vol. 21. No. 4. Pp. 733–762.
32. İşçi O. The Massigli affair and its context: Turkish foreign policy after the Molotov–Ribbentrop pact. Journal of Contemporary History. 2020(2). Vol. 55(2). Pp. 271–296.
33. İşçi O. Turkey at the Crossroads: The Soviet Threat and Postwar Realignment, 1945–1946. Diplomatic History. 2023. Vol. 47. Issue 4. Pp. 621–646.
34. Kurat A.N. Türkiye ve Rusya. XVIII. Yüzyıl Sonundan Kurtuluş Savaşına Kadar Türk-Rus İlişkileri (1798–1919). Ankara: Türk Tarih Kurumu Basımevi, 2011.
35. Müderrisoğlu A. Kurtuluş Savaşının Mali Kaynakları. Ankara: AKDTYK Atatürk Araştırma Merkezi, 2013.
36. Stefanos Y. Kurtuluş Savaşında Türk-Sovyet İlişkileri (1917–1923). İstanbul: Boyut Yayın Grubu, 2000.

Метки: Г.В. Чичерин, Мустафа Кемаль Ататюрк, советско-турецкие отношения, СССР, Турция, черноморские проливы