Святослав Каспэ

| Россия в глобальной политике

Как обновить российскую политическую систему и заставить ее служить людям

С.И.Каспэ – доктор политических наук, председатель редакционного совета журнала «Полития», профессор НИУ ВШЭ.

Порок российской политической системы – нефункциональность. Она не обеспечивает достижения целей и решения задач, для которых предназначена. Ее способности к мобилизации ресурсов разного рода (материальных, идейных, человеческих) и к их распределению крайне низки и продолжают снижаться, а издержки заоблочно высоки. С трудом обретенную управляемость все чаще подменяют симуляциями и имитациями. Доверие к государству и любым политическим структурам минимально, и оно не компенсируется сравнительно высокими рейтингами индивидуального доверия лидеру. Напротив, тем самым и эти рейтинги – по сути, единственный бастион режима – поставлены под угрозу внезапного обвала.

Но дефицит эффективности политической системы – лишь то, что лежит на поверхности. Подлинный источник проблем глубже; и он тот же, что и у прочих бед российского общества. Политическая система ущербна морально и этически, она не работает на удовлетворение нужд людей и на развитие России.

Функция и миссия политической системы – способствовать развитию экономики, поддержанию политической стабильности, сохранению власти правящих элит, развитию политической нации, а главное – содействовать наращиванию и качественному совершенствованию человеческого капитала, воспитанию граждан-патриотов, индивидуально свободных и солидарно ответственных за свою страну. Нет таких людей – нет и будущего у страны. А их почти нет. Назовем вещи своими именами: мы все, и даже лучшие из нас – остатки лабораторного материала, использованного в рамках богопротивного эксперимента по преобразованию человеческой природы, который был поставлен в России в ХХ веке. Эксперимент провалился, мы выжили. И элиты, и массы в равной мере поражены болезнями непатриотизма, эгоизма, разобщенности, невежества, пассивности и раболепия. Конечно, это прежде всего антропологические болезни, одними политическими лекарствами их не излечить. Но и без них не обойтись.

Мы почти забыли (короткое очарование перестроечных времен быстро прошло), что политика обязательно должна иметь ценностное измерение. Отсутствие ценностных ориентиров, выходящих за пределы бухгалтерского учета выгод и издержек, превращает политику в скверную пародию на самоё себя и лишает ее силы и функциональности.

Российскую политическую систему не удалось соединить ни с какими нормальными ценностями – ни со свободой, ни со справедливостью, ни с патриотизмом, ни с моралью и верой, ни с личной и семейной безопасностью, ни с успехом, ни даже с личным богатством – его нельзя передать наследникам. Напротив, многие ее элементы и практики недвусмысленно оскорбляют эти ценности – как по отдельности, так и все разом. И в массовом, и в элитном восприятии государство в частности и политическая система вообще ассоциируются (не всегда с достаточными основаниями, но тем опаснее устоявшийся стереотип) с несвободой, воровством, несправедливостью, цинизмом, бюрократическим абсурдом («взбесившийся принтер»), насилием бессмысленным и беспощадным, хотя пока и ограниченным. Такая политическая система не только не воспитывает, но во многих отношениях развращает – и элиты, и массы, и элитные резервы.

Она не имеет шансов обрести легитимность ни за счет косметических улучшений, ни за счет упрямых попыток консервации статус-кво. Она нуждается в капитальном ремонте. И это – единственная альтернатива ее сносу.

Любые слишком резкие движения, способные нарушить и без того хрупкое равновесие и минимальную управляемость системы, следует табуировать. Главное: изо всех сил противостоять попыткам пересмотра действующей Конституции, какими бы благими намерениями и сколь бы убедительно они ни мотивировались. Конституция – чуть ли не единственный элемент нашей политической системы, имеющий реальную ценностную составляющую. Конституция – последний рубеж обороны национального и человеческого достоинства.

Управляемая эволюция – единственная альтернатива и политическому застою, и политической катастрофе, к которой застой неминуемо приведет. Безусловно, явный и недвусмысленный переход к постепенным последовательным шагам потребует от расколотого общества компромисса. Но, с другой стороны, только такой переход и сделает компромиссы возможными, указав всем участникам игры ее справедливые правила и ясные перспективы выигрыша. Только он установит прочный гражданский мир – и исключит сценарий «войны всех против всех». Российская политическая система должна быть приведена в соответствие с требованиями здравого смысла и здоровой нравственности.

Местное самоуправление и гражданское общество

Уже 20 лет как мы сетуем на слабость гражданского общества и неразвитость местного самоуправления. Но мы не привыкли рассматривать их как целое. А ведь гражданское общество и местное самоуправление связаны самым естественным и органическим образом. Гражданин – тот, кто способен самостоятельно управляться с собственными делами, свободно сотрудничая с равными себе. В свою очередь, самоуправление, самоорганизация, самодеятельность – школа гражданственности, лучший из известных миру метод воспитания и селекции элит. Но в России утвердился взгляд на самоуправление как на «комбинат бытовых услуг», предоставляемых «населению». Тем самым «населению» отводится сугубо пассивная, потребительская роль. «Население» тут выглядит слабосильным дистрофиком, нуждающимся в постоянном уходе, способным только на то, чтобы выражать недовольство качеством предоставляемых услуг (причем положение полной безответственности подталкивает его именно к брюзжанию и иждивенчеству). Государство исходит из презумпции неспособности граждан к мало-мальски осмысленному коллективному действию даже в том, что касается среды их непосредственного обитания, даже когда их интересы и ценности осознаны предельно ясно. Эта установка консервирует патерналистские стереотипы, отравляет всю политическую систему и общество в целом.

Политические программы «девяностых» и «нулевых» потерпели неудачу именно потому, что осуществлялись поверх и мимо общества, игнорируя или цинично используя его плачевное состояние. Тем важнее наконец приступить к делу, рассматривая местное самоуправление как платформу для гражданского общества, а граждан – не как досадную помеху, а как естественных союзников власти, пекущихся об общем благе.

Доверие самодеятельным структурам – единственный способ избавить от непосильного груза ответственности и федеральный, и региональный уровни государственной власти. Издержки и риски передачи ответственности вниз неминуемы – но не так уж велики. Издержки и риски отказа от такой передачи гораздо больше. К тому же местное самоуправление как балансир и ограничитель региональных элит – естественный союзник верховной власти.

Ключевой и давно назревший шаг – насыщение муниципалитетов органичными для них полномочиями и адекватными им финансовыми ресурсами. Можно требовать от дистрофика, чтобы он встал и навел порядок у себя в доме, но сначала его нужно накормить. В качестве отдаленного ориентира стоит волевым политическим решением обозначить цель процесса – на муниципальном уровне должно концентрироваться от одной пятой до трети всех налоговых сборов. Разумеется, процесс может быть только постепенным – накопленный органами государственной власти объем социальных обязательств и состояние казны таковы, что мгновенная перестройка межбюджетного баланса обернется социальным взрывом.

Сейчас спектр компетенций муниципалитетов определяется Федеральным законом «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» как закрытый список «вопросов местного значения». Это крупная моральная ошибка – тем самым локальной инициативе и гражданской ответственности кладутся некие пределы, предписанные свыше произвольным образом. Но это и серьезная техническая ошибка – исключается возможность учета локальной специфики и оперативного маневрирования ресурсами местных сообществ, что в такой стране, как Россия, категорически неприемлемо. Вместо принципа закрытого списка нужен преобладающий в мировой практике принцип универсальной компетенции органов самоуправления, подразумевающий их ответственность за любые вопросы местного значения, не отнесенные к ведению органов государственной власти. Ведь такая ответственность должна рассматриваться как неотъемлемо, по умолчанию присущая гражданам – отказывать в ней значит отказывать в самой гражданственности, в ее наиболее простой и естественной форме.

Чрезмерная плотность и интенсивность прокурорского надзора за функционированием органов местного самоуправления оказывает на них почти парализующее воздействие. Так случилось в результате еще одной ошибки – фетишизации буквы закона, выводящего местное самоуправление из системы органов государственной власти (причем на фоне систематических нарушений духа этого же законоположения). Безусловно, сама эта норма должна быть сохранена – она отвечает не только международно-правовым обязательствам России, но и, что важнее, требованиям здравого смысла и здоровой нравственности. Однако ее буквальное прочтение привело к тому, что государство лишилось почти любых легальных инструментов взаимодействия с местным самоуправлением за вычетом вышеупомянутых «мер прокурорского реагирования». Развитие правовых механизмов государственного надзора, осуществляемого региональными органами госвласти, причем надзора превентивного и консультативного, исключающего прямой диктат, позволит резко сократить необходимость использовать в отношении местного самоуправления «последний довод государства» – прокуратуру.

Если местное самоуправление наконец начнет обретать силы, его искусственно ослабленный характер в Москве и Санкт-Петербурге станет окончательно нестерпимым и даже политически опасным. Отсутствие реального местного самоуправления не только дискриминирует москвичей и петербуржцев, но и адресует их претензии относительно уклада повседневной жизни, даже самые пустяковые, к верховной власти. История российских и европейских революций недвусмысленно говорит о нежелательности такого обращения с жителями столиц.

Опыт работы в местном самоуправлении должен стать обязательным звеном политической карьеры.

Необходим пересмотр ограничительных решений, принятых в последнее время в отношении НКО, которые мы предлагаем переименовать в целях большего соответствия русским реалиям и языку в СОГ – самодеятельные организации граждан. Государство ведет себя иррационально и аморально, пугая и отталкивая своих естественных союзников в деле повышения качества человеческого капитала – самодеятельные гражданские, благотворительные, исследовательские структуры.

Система государственной поддержки самодеятельных организаций вчерне уже создана, что нельзя не признать безусловным благом, однако государство не может и не должно принять на себя единоличную ответственность за поддержку «третьего сектора». Побуждение бизнеса к благотворительности и социальной ответственности необходимо продолжать. Пока не будет наконец найден работающий механизм, позволяющий вычитать благотворительные взносы из налогооблагаемой базы и при этом не превращающийся в способ ухода от налогов и отмывания средств, результативность адресованных деловым людям призывов творить добро останется ограниченной. Но есть еще одно решение проблемы ресурсного насыщения «третьего сектора» и стимулирования благотворительной деятельности – заслуживает проработки идея расщепления налога на доходы физических лиц. Некоторая его доля (например, 1% из 13%, уплачиваемых подавляющим большинством граждан) по усмотрению налогоплательщика могла бы направляться любой СОГ-НКО, благотворительному фонду, религиозному объединению, образовательному или медицинскому учреждению. Институт гражданского финансирования способен стать мощным инструментом воспитания ответственных граждан – как это можно сделать эффективнее, чем предоставив возможность прямого распоряжения своими налогами?

Механизмы отбора и обновления элит

Качество и самой элиты, и механизмов ее отбора и обновления определяется соответствием принимаемых решений общему благу – и важно, что это критерий и рациональный, и этический одновременно. Современная российская элита, сформировавшаяся спонтанно и стихийно в экстремальных обстоятельствах двадцатилетнего системного кризиса социальности, отвечает ему в минимальной степени. И тем не менее именно она не позволила кризису перерасти в катастрофу, что само по себе достойно удивления и уважения. Скромная, хрупкая стабильность – немалое достижение нынешней элиты, заслуживающее элементарной признательности.

Но эта элита уже костенеет, замыкается в себе и утрачивает гибкость. Отсутствие эффективных, признанных обществом механизмов ее обновления становится источником политических угроз – прежде всего стагнации и неотвратимо следующего за ней обвала. Еще одну волну неуправляемой смены элит Россия не выдержит. Единственная альтернатива хаосу – экстренное создание механизмов рекрутирования и ротации элит, действующих регулярно, рутинно и прозрачно, а не в чрезвычайном порядке и/или в порядке эксплуатации личных связей. Среди этих механизмов должны быть как электоральные, так и неэлекторальные: они не исключают, а взаимно дополняют друг друга, и ни один из них не сработает сам по себе.

Так, вопреки иллюзиям демократических романтиков, выборы не могут рассматриваться в качестве универсальной отмычки ко всем замкам. Опыт большинства демократических государств ясно показывает: из меритократического института, каким они были раньше, выборы все чаще превращаются в трамплин для популистов, авантюристов или безликих приспособленцев. Гипертрофированное упование на электоральные процедуры не только не приводит к улучшению качества элиты, но в ряде случаев влечет за собой его неуклонное ухудшение.

Выборы не панацея, но и не декорация. Должным образом налаженный институт выборов легитимирует политическую систему в целом (в том числе неэлекторальные ее компоненты). Он играет роль громоотвода, давая безопасный выход потенциально деструктивным политическим настроениям. До определенной степени дисциплинирует коррупционеров и казнокрадов, устрашая их перспективой неотвратимой сменяемости и «сверки счетов». Работает как социальный лифт (только один из необходимых, но и один из важнейших), и отключать его недопустимо.

Издержки выборов корректируются и компенсируются иными механизмами рекрутирования и ротации элит, прежде всего в том, что касается исполнительной власти. Нужна профессионализация государственной службы, ее функциональная специализация и нацеленность на реальные задачи развития. А главное – возращение слову «служба» его изначального, буквального смысла. «Служба» и «служение» – близкородственные понятия, и их родство должно быть подтверждено заново.

Использование электоральных механизмов обновления элит там и тогда, где и когда преимущества от их использования выше издержек, а риски легко снижаемы дополнительными, техническими по своей сути способами. Практически образцовым в этом смысле примером является решение о возвращении выборности губернаторов, дополненное возможностью отказа от прямых выборов в пользу непрямых. Важнее всего теперь твердо держаться намеченной линии, сохраняя электоральный механизм в качестве основного и не торопясь с заменой его резервным под влиянием шантажа со стороны отдельных сегментов региональных элит.

Законодательный запрет (при выборах по партийным спискам) практики «паровозов» – как заведомо аморальной, представляющей собой сознательный обман избирателей. Отказ от мандата должен влечь за собой его передачу следующей по количеству набранных голосов партии – так с этой порочной практикой будет покончено быстро и необратимо.

Сведение к минимуму не вполне прозрачных электоральных процедур (досрочное голосование, закрытые участки, голосование на дому и т.п.). Вовсе обойтись без них не удастся; но придется ограничиться только случаями их объективной необходимости и безальтернативности.

Еще одним шагом должен стать переход к прямым выборам в Совет Федерации – причем по двухмандатным округам. Совет Федерации давно не исполняет ни одной из стандартных функций верхней палаты. Сенатор должен вновь стать автономной политической фигурой, соединенной прямыми узами солидарности с избирателями своего региона. Двухмандатный порядок выборов в Совет Федерации необходим для того, чтобы исключить конфликтогенное влияние принципа «победитель получает все» и обеспечить инкорпорацию в процесс принятия решений максимально широкого круга элитных групп.

Для радикального снижения издержек электоральных процедур при сохранении их преимуществ нужны нетривиальные решения. Одним из таких решений могло бы стать введение повышающего избирательного коэффициента – то есть наделение одним или несколькими дополнительными голосами некоторых категорий граждан. Изначально демократические выборы были цензовыми. Они основывались на негативной дискриминации, наделяющей избирательным правом лишь тех, в ответственном политическом поведении которых не было оснований сомневаться. Затем (весьма нескоро) избирательное право начали воспринимать как неотъемлемый элемент человеческой свободы независимо от свойств и качеств человека – и оно стало всеобщим. Это принесло плоды – сначала добрые, а затем и дурные. Ответственное голосование все чаще становится исключением из правила. Возможно, на очередном витке истории следует перейти к позитивной дискриминации, не отказывающей в избирательном праве никому, но усиливающей электоральный вес тех персон и групп, на ответственный характер голосования которых можно положиться. Разумеется, критерии предоставления усиленного избирательного права, равно как и его размер (один, два, три дополнительных голоса), могут быть определены только по итогам широкой общественной дискуссии и профессиональной экспертизы. Среди них не может быть критериев имущественных (по крайней мере до тех пор, пока не будет консенсусно решена острейшая проблема легитимации института собственности), зато может быть критерий образовательный. Иные возможные критерии – благотворительная деятельность, добровольная служба в армии, наличие государственных наград, количество детей в семье и т.д. Важно отметить, что подобная инициатива, во-первых, не сопряжена ни с какими коррупционными рисками (усиленное избирательное право не дает его обладателю никаких материальных преимуществ), во-вторых, может сыграть колоссальную воспитательную роль – будет наглядно явлен образ того самого ответственного гражданина, в котором нуждается современная Россия.

Нужен комплекс формальных и неформальных мер по разделению политического и административного классов, превращению политической и административной карьер в параллельно действующие социальные лифты (с возможностью пересадки из одного в другой, но без права ехать в обоих одновременно). В частности, необходим более жесткий, чем сейчас, запрет на членство государственных служащих любого ранга в политических партиях (включая суррогаты такого членства). С другой стороны, наличие у избираемых политических менеджеров всех уровней, а также у ограниченного круга назначаемых (например, у федеральных и региональных министров) выраженного политического, в том числе партийного профиля подразумевается и поощряется – однако они должны рассматриваться не как государственные служащие, а как публичные политики, вплоть до введения в законодательство соответствующего понятия и юридического статуса. Депутат или губернатор – не чиновники, устойчивость нашей привычки к такому их именованию выдает живучесть советской традиции оформления правящего класса как монолитной номенклатуры. Профессионализация бюрократии, избавление ее от необходимости ситуативного реагирования на малейшие колебания политической конъюнктуры в ущерб реализации долгосрочных планов – обязательное условие повышения эффективности исполнительной власти. Дебюрократизация политического класса – столь же обязательное условие его превращения в подлинную элиту, наделенную стратегическим мышлением и чувством долга.

Обновление состава ЦИК, а также избирательных комиссий низших уровней. Без этого не решить все остальные задачи по восстановлению легитимности политической системы – нынешнему аппарату администрирования выборов не доверяет никто. На пост главы ЦИК должен быть выдвинут безукоризненный, политически нейтральный профессионал, способный завоевать всеобщее доверие.

Обновление состава избирательных комиссий должно также предусматривать постепенное сокращение в нем удельного веса бюджетников – слишком зависимых и управляемых для того, чтобы легитимность выборов была надежно гарантирована.

Свое законное место в политической системе должны занять университеты – возвращение принадлежащей им по праву роли главного институционального элитного резерва избавит от соблазна плодить резервы ложные и имитационные. Именно университеты призваны быть и основным карьерным лифтом для молодежи, и местом применения опыта и талантов тех, кто покидает государственную службу и выборные должности.

Отдельное внимание следует уделить радикальной реформе системы академий государственной службы. Расчистка этих авгиевых конюшен уже начата, но продвигается недостаточно быстро.

Если глубоко эшелонированная система подготовки управленческих кадров будет налажена, станет оправданным введение достаточно жестких дифференцированных возрастных цензов (в той или иной комбинации с образовательными) для государственных служащих различных рангов и классов.

Должно быть жестко сломлено любое сопротивление начатой (и тут же приторможенной) кампании по борьбе с коррупцией в системе образования. Торговля дипломами и диссертациями представляет прямую угрозу национальной безопасности – она развращает молодое поколение, портит уже существующий человеческий капитал и, что еще хуже, препятствует его улучшению.

Школьное образование нужно рассматривать как сопряженный элемент политической системы – школа является наиболее различимым образом будущего страны. Нынешняя идеология реформирования средней школы подлежит кардинальному пересмотру в плане отношения к так называемым элитным школам (лицеям, гимназиям, центрам углубленного образования и т.д.). Стремление привести их к общему знаменателю с основной массой образовательных учреждений следует заменить ровно обратным – созданием для них максимально возможных преференций. Не будет элитных школ – не будет и элиты, это аксиома. Гражданское образование должно стать одной из главнейших целей школьного образования как такового. Сегодня вместо хорошо структурированного набора гражданских ценностей детям предлагается коктейль из отрывочных исторических фактов (а также фальсификатов), столь же отрывочных элементов общей социологии, психологии, права, религиозных канонов и т.д. Остро необходим глубокий, всесторонний аудит российского гражданского образования – и его решительная модернизация, основанная на уже неоднократно упомянутых требованиях здравого смысла и здоровой нравственности. Роль школы в преодолении дефицита гражданской культуры (то есть дефицита активных и ответственных граждан, свободных от патерналистских стереотипов, способных к автономному социальному, экономическому и политическому поведению и к автономной кооперации между собой) является решающей.

Для повышения эффективности исполнительной власти (впрочем, и законодательной тоже) требуется значительное наращивание объемов и качества экспертной и интеллектуальной поддержки процесса принятия политических решений – причем не столько через аффилированные с органами власти общественные советы и подобные им декоративные структуры, сколько через организационно независимые «фабрики мысли». Еще одна почти игнорируемая сегодня возможность – мобилизация колоссального экспертного ресурса гражданских структур (разумеется, реальных, а не имитационных), которая к тому же может стать мощным стимулом к их конструктивной интеграции в политическую систему. Пока их искусственно вытесняют в оппозицию.

Партии и парламентаризм

Партийность представляет собой не политический рынок, где циничные зазывалы впаривают покупателям не слишком нужные им товары, а один из базовых механизмов ценностной интеграции общества. Партии (подлинные, а не симулятивные) суть проекции в политическую сферу самой социальной структуры. Это достигшие известного уровня самоосознания части общества, имеющие ценностно мотивированные взгляды на власть – и отстаивающие их путем замещения правительственных должностей своими признанными представителями. Россия еще не успела воспользоваться возможностями и достоинствами классической партийности и сейчас нуждается именно в ней. Таким образом, задача не в том, чтобы спасать нынешние российские партии или подгонять партийную систему под какие-то внешние образцы, а в том, чтобы содействовать появлению стабильной и сообразной российским социальным реалиям партийной системы – уникальной и специфичной.

На два-три-четыре ближайших избирательных цикла нужно остановить перекройку избирательного законодательства. Постоянная смена правил игры – одно из главных препятствий к стабилизации партийной системы, да и политической системы в целом. Возврат к смешанному порядку избрания Государственной думы – верное решение, его надо держаться. Пожалуй, единственная срочная корректива – еще до ближайших выборов необходимо успеть легализовать формирование избирательных блоков. Причем вовсе не по тем причинам, которые сегодня чаще всего называются – то есть не для того, чтобы облегчить прохождение в парламент политических карликов. Мораторий на изменение правил игры в горизонте ближайшей пары десятилетий позволит спокойно и всесторонне обсудить направления дальнейшей модернизации избирательного порядка.

Предпочтительные варианты просматриваются уже сейчас. Первый: смешанный связанный порядок, по сути, представляющий собой модификацию действующего. Второй: выборы всего состава Госдумы по мажоритарному принципу. Он обладает существенно большими преимуществами (прежде всего – предельной интуитивной понятностью, которая есть главное условие легитимности избираемого органа). Однако тут важно соблюсти два ключевых условия: 1) возможность выдвижения кандидатов только политическими партиями и 2) двухтуровые выборы. Это двусоставное решение, с одной стороны, жестко принудит партии выйти за пределы Садового кольца и телевизора, вести реальную работу с конкретными избирателями на конкретных территориях. Псевдопартии, которые не смогут адаптироваться к новым условиям, умрут. С другой стороны, это стимулирует местных нотаблей и активистов (то есть потенциальных членов политической элиты) к приобретению партийной идентичности – как через пополнение рядов ныне существующих партий, так и через создание новых, но не фиктивных, а реальных, причем путем налаживания горизонтальных связей и межрегиональной кооперации. Это также способствует возникновению относительно малопартийной системы (за счет институционального принуждения к поляризованной консолидации вокруг кандидатов от наиболее влиятельных партий для победы во втором туре). Между прочим, в силу вышесказанного этот порядок будет способствовать приведению института выборов хотя бы в некоторое (по крайней мере в большее, чем сейчас) соответствие с принципами меритократии.

Необходимо прекратить искусственное поддержание формальной целостности партии «Единая Россия». Свои исторические задачи она давно выполнила, и теперь ее влияние на селекцию управленческих кадров и депутатского корпуса стало отрицательным. Затяжка с решением этой давно назревшей проблемы привела к небывалой в новейшей российской истории делегитимации парламента. Чудовищное снижение качества законотворческой работы превращает Думу во всеобщее посмешище. Первым шагом – в течение нынешней легислатуры – должно стать формальное фракционирование «Единой России». Предыдущие попытки осуществить его по линиям уже давно обозначенных в партии идеологических платформ закончились ничем; возможно, имеет смысл попробовать другие варианты (например, размежевание по оси «централисты-регионалисты») либо тем или иным способом их комбинировать. В любом случае такое фракционирование подразумевает прежде всего решительный отказ от принуждения будущих фракций к солидарному голосованию. В действительно необходимых случаях оно и так гарантировано, во всех прочих – вредно отражается на качестве принимаемых решений. На следующие же выборы в Государственную думу должна выйти уже не «Единая Россия», а возникший на ее основе кластер программно и идеологически профилированных «партий стабильности» – точнее, разных, конкурирующих друг с другом версий стабильности. Кластер, который при необходимости, целиком или частично, можно будет оформить как блок – вот в чем самый сильный аргумент в пользу легализации блоков.

Верховная власть должна не только на словах, но и на деле благожелательно содействовать становлению конструктивной оппозиции, беречь ростки таковой – и содействовать их именно партийному оформлению. Конструктивной является та оппозиция, которая представляет мировоззрение, ценности и интересы объективно существующей части общества и не стремится к насильственному свержению существующего общественного и государственного строя, а также не преследует расистских и человеконенавистнических целей. Отделить зерна от плевел не составит никакого труда; и это позволит избавиться от слепого страха перед оппозицией как таковой, влекущего за собой недостойные подлинной власти панические метания.

Морально несостоятельный парламент подрывает легитимность государственной власти в целом, в том числе в конечном итоге и высшей. Восстановить адекватный статус парламента довольно просто, и для этого даже не нужно никаких радикальных перемен в конституционном дизайне. Достаточно всего лишь вернуть парламенту для начала хотя бы контрольную функцию (включая восстановление исключительно парламентского контроля над Счетной палатой) – исторически и критически важной для парламентов является именно она, а не законотворчество и сотрясание воздуха. Это даст власти еще один инструмент борьбы с коррупцией.

По мере накопления страной и обществом политического и социального капитала можно начать передавать парламенту и бюджетную функцию. Воспитать ответственного гражданина, игнорируя его как ответственного налогоплательщика, не удавалось нигде и никому. Задача наращивания человеческого капитала требует установления жесткой связи между гражданственностью и возможностью гражданского контроля над формированием и последующим дележом общественного пирога через всенародно избранных представителей. Риски популистского давления на бюджет возрастут, поэтому возвращать эту функцию в парламент надо осторожно, но все равно в перспективе обязательно, иначе все популистские требования будут обращены к верховной власти.

Наконец, абсолютно необходимо обратить внимание на вроде бы не самую существенную, но символически чрезвычайно значимую деталь: ввести категорический запрет на заочное, по доверенности голосование. Мало что так дискредитирует парламент, как позорная беготня с карточками в пустом зале. Никакая страна, тем более претендующая на величие Россия, не заслуживает этого отвратительного зрелища.

* * *

Обновленная политическая система России не будет совершенной – таких просто не бывает. Но она станет открытой для совершенствования – и сможет помогать, а не мешать улучшению всего уклада российской жизни и самих россиян. Она будет содействовать росту – вглубь и вширь – патриотического гражданского чувства, дефицит которого есть едва ли не главная наша проблема. У нас есть еще шанс – возможно, последний – твердо встать на этот путь, который мы искали последние 20 лет и с которого раз за разом сбивались. Второе двадцатилетие «блуждания по пустыне» либо выведет Россию к процветанию и национальному достоинству, либо погубит ее. Не будем испытывать судьбу.