СДЕРЖИВАНИЕ ЭПОХИ «ЗЕЛЕНОГО ПЕРЕХОДА»
Почему климатическая повестка не объединяет мир
Климатический саммит ООН в Глазго завершился без очевидного результата, зато под свист и улюлюканье общественников и симпатизирующих им медиа. Прогрессисты очень недовольны – прорывов нет, как нет и никаких внятных обещаний со стороны сильных мира сего. Форум должен был пройти годом ранее, но его перенесли из-за пандемии – соответственно, возгонка ожиданий, и так свойственная данному жанру, имела пролонгированный характер. В последние месяцы накануне встречи ведущие ньюсмейкеры мира отметились предупреждениями в духе «сейчас или никогда!» и «времени на раскачку нет!». Правда, по мере приближения заседания усердствовать продолжали СМИ, политики же начали аккуратно снижать заявленную планку. Мол, много сложностей, не надо раздувать ожидания, главное, сделать шаг в нужном направлении, и т.п.
Оставим специалистам анализ собственно климатической составляющей обеих частей мероприятия – и саммита с участием мирового начальства, и профессиональной дискуссии в остальные дни. Климат стал политической темой и инструментом международных отношений. Причем действенность этого инструмента не связана напрямую с тем, какими темпами на самом деле идет глобальное потепление.
Тема окружающей среды как важнейшего фактора человеческого выживания проникла в мировую политику в последней трети ХХ века, но по-настоящему значимой она стала после холодной войны. После прекращения блокового противостояния и на волне экономической глобализации вопросы, касающиеся всего человечества, оказались подходящим содержанием для объединяющей повестки. Примечательно, кстати, что первым из политических тяжеловесов мирового масштаба, объявивших приоритетом глобальные проблемы, был генсек ЦК КПСС Михаил Горбачев. В речи на Генеральной ассамблее ООН в декабре 1988-го он призвал международное сообщество перевернуть страницу прежних идеологических противоречий и сплотиться перед лицом глобальных угроз. Правда, самому Горбачеву в остававшиеся три года правления было уже не до глобализма, но знамя он поднял.
Подход «глобальным проблемам – только глобальные решения», принятый на вооружение с начала 1990-х, представлялся безальтернативным и с экологической, и с политической точек зрения. Раз уж состояние атмосферы и уровень Мирового океана сказываются на всех, все без исключения и должны объединить усилия ради улучшения ситуации. Тем более что политических разногласий теперь быть не должно, ведь крушение мирового социализма окончательно показало, кто прав, а кто нет в идейном соревновании. Рыночная экономика, ориентированная на потребителя, доказала свою эффективность. И именно в этой парадигме всем предстояло искать ответы на глобальные вызовы.
Естественно, существовала фронда, преимущественно левого толка, продолжавшая обличать тот самый потребительский капитализм как главный источник загрязнения природы. Но, поскольку с распадом СССР пропал мощный центр силы, который мог бы использовать экологов против своих конкурентов, самих по себе общественников мировые элиты не считали чем-то по-настоящему опасным.
Концептуально экологическая, а затем климатическая тема сводилась к необходимости всеобъемлющих документов, под зонтиком которых удалось бы собрать максимальное число стран (в идеале – всех) и провозгласить всеобщие усилия по противодействию беде. Не будем ставить под сомнение идеалистический пафос авторов такого подхода – он, несомненно, имел место. Но в то же время он обеспечивал рамку, очень удобную и для «эгоистов». Участие наибольшего набора стран означало, что условия должны быть весьма свободными, подходящими для всех. Так что всегда под аккомпанемент речей о борьбе за общее благо имелась возможность выторговать нечто, нужное лично тебе.
Как бы то ни было, несмотря на острые споры и конфликты, сопровождавшие и ратификацию Киотского протокола, и выработку Парижского соглашения по климату, тема сокращения выбросов подавалась как объединяющая человечество. А по мере нарастания политико-экономических противоречий на мировой арене в 2000-е и особенно 2010-е – чуть ли не как главная надежда на осознание необходимости сотрудничества.
По инерции этот лейтмотив сохраняется и сегодня. Между тем на деле наблюдается совершенно иной подход, вполне соответствующий новым международно-политическим реалиям – тому, что уже стали называть постглобализацией (хотя точность этого определения и сомнительна).
«Зеленый переход», о котором сейчас говорит весь мир, – не общемировой ответ на глобальные проблемы и не воззвание к единению. Это совокупность самых разных национальных ответов (причем не всегда на одни и те же вызовы), упакованных в приемлемую для международного сообщества оболочку. Что касается оболочки, то буквально за последние несколько лет произошло качественное изменение риторики. Теперь уже почти неприлично сомневаться в том, что климат действительно меняется, хотя в первые 10–15 лет нынешнего столетия такая точка зрения была довольно распространенной. Это не значит, что маловеры прозрели и примкнули к истинному учению. Просто оказалось, что, во-первых, попытки противодействия ничего не дают, а во-вторых, при правильном позиционировании из участия в процессе можно извлечь выгоду. Политически борьба против общепринятой трактовки не стоит свеч.
Климатическая тема сегодня воспринимается как способ упорядочить международные отношения в условиях кризиса институтов и перехода мира к ситуации нерегулируемой конкуренции. Как возможный способ. Потому что в то же время она имеет потенциал обострить конкурентность мировой политики и антагонизм в ней. В отличие от идей 1990-х, сейчас работа по торможению климатических изменений – набор национальных (либо многосторонних, но в рамках тесного объединения, как ЕС) мер, не согласуемых с остальными. Конечно, в идеале они должны как-то гармонизироваться, для того и собирают саммиты, подобные встрече в Глазго, но на деле всё ограничивается декларированием позиций. Ну и борьбой за дискурсивное лидерство между, например, США и Евросоюзом; в перспективе в соревнование может попробовать вступить и Китай.
«Зеленый переход» в каждом конкретном случае – способ той или иной страны стимулировать свое экономическое развитие, повысить собственную конкурентоспособность и по возможности ограничить соперников под благовидными предлогами. Все экономики переживают стресс, так что наличие стимулов необходимо, почему бы не воспользоваться повсеместной ажитацией на тему климата.
Как к этому относиться? И правы ли радикально настроенные общественники, клеймящие бонз за лицемерие и нежелание принимать действенные меры? Что касается лицемерия, то упрекать в нем мировых лидеров странно – без лицемерия нет политики. А вот по поводу действенности мер можно поспорить. Каким бы благородным ни был подход а-ля Горбачев-1988, жизнь наглядно доказала, что никаких глобальных усилий, направленных на решение одной общей задачи, в мире национальных государств быть не может. Это утопия. В то же время проблема экологической деградации разного рода реальна. И конкретные страны с ней сталкиваются на собственной суверенной территории. Понятно, что решить проблему в границах отдельно взятой ячейки не получится. Но если в каждой из ячеек будет делаться что-то, направленное на смягчение последствий климатических изменений и экономического эффекта от них, появляется шанс на улучшение общей ситуации.
Тема эта все равно остро конфликтная, с этим невозможно ничего сделать. Но если признать наличие потенциала неразрешимых противоречий, есть возможность рационально подойти к проблеме снижения связанных с ними рисков. В этом плане экологический и климатический вопрос не отличается от столкновения других национальных интересов – в военной или экономической сферах. Разумный эгоизм и эффективное сдерживание там часто более плодотворны и безопасны, чем имитация сотрудничества. Более того, конкурентный характер взаимодействия побуждает искать и собственные стимулы для развития, и (в случае прямой коллизии) способы снижения рисков друг для друга.
Климат стал ведущей темой мировой политики – значит, на него распространяются все ее текущие особенности. Это политика эпохи не созидания, а анархии, когда главная задача – избежать непоправимого ущерба и протянуть в условиях хаоса до тех пор, пока не установится какой-то стабильный порядок. Впрочем, сейчас невозможно предсказать, когда это может произойти. Если посмотреть на саммит в Глазго, используя такую оптику, то получается, что нет повода присоединяться к критике со стороны радикальных идеалистов. Государства учатся жить в условиях, когда им необходимо обеспечить существование будущих поколений, но при этом климатическая повестка служит политико-экономическим оружием. С ходу эту проблему все равно не решить, навязать какую-то модель поведения никто уже не сможет. Если такое не сработало 20–25 лет назад, когда доминирование Запада было почти неограниченным, то уж тем более не получится впредь. Но это и хорошо, потому что ситуация того периода была аномалией, а теперь мир возвращается к исторической норме.
Правильный подход для любого государства (естественно, и для России тоже) – осознать необходимость активной политики в сфере экологии и климата и понять, какие шаги можно на этом направлении сделать, с учетом того, что и другие страны будут предпринимать какие-то меры. Эти шаги необходимы и будут полезны в любом случае, в том числе и для того, чтобы иметь более прочные позиции во взаимодействии с прочими игроками на этом поле. Тогда, возможно, и «зеленый переход», который обязательно продолжится, пойдет более гладко, а не будет провоцировать страшную болтанку на мировых рынках, вроде той, что мы наблюдаем сегодня.
