С ОГЛЯДКОЙ НА ХОЛЕРНЫЕ БУНТЫ
Грозит ли России новый период ограничений
По Москве поползли слухи о возможности возобновления жестких ограничений наподобие того, как это было весной, вплоть до введения электронных пропусков. Школьников отправили на двухнедельные, продленные каникулы во многих регионах. Пенсионерам заблокировали социальные карты. Все это — под отрицание властей наличия второй волны пандемии: мол, это просто первая не кончилась. Между тем нежелание вновь повторять опыт весенней тотальной самоизоляции имеет не только экономическую подоплеку (денег нет), но и политическую. Поэтому и решение будет политическим
Показатели заболеваемости в Москве и по стране уже готовы бить весенние рекорды. А успокаивающие рассуждения ковидоскептиков насчет того, что вирус-де ослабел и смертоносная сила его уже не та, может, в других странах и подтверждается, но российская статистика суточной смертности пока не выглядит ободряющей. Однако на этом фоне власти явно не спешат вводить те же ограничительные меры, которые были весной. Во многом по экономическим причинам.
Большинство мер материальной поддержки, о которых было объявлено на фоне весенних ограничений, закончились 1 октября. Новые ограничения потребуют новых, возможно, более масштабных мер, к которым правительство, кажется, не готово ни морально, ни материально. Оно и в первую волну коронавируса было не особо щедрым по сравнению с тем, на что шли развитые страны. Кроме того, новый локдаун потребует пересмотра уже утвержденных планов восстановления экономики. Надо будет изыскивать новые источники финансирования, притом что главную «кубышку» — Фонд национального благосостояния — наши власти по-прежнему раскупоривать по-крупному не хотят, полагая, что сейчас еще не настал тот самый черный день, а будут дни еще чернее.
Не оправдались и прежние оптимистичные ожидания насчет V-образного восстановления всей мировой экономики. В полной мере оправился разве что Китай, дисциплинированно соблюдавший все карантинные меры, предписываемые Компартией. Соответственно, цены на основные российские экспортные товары не растут. Наконец, президентская кампания в Америке, кажется, неумолимо катится к победе Байдена, каковая в российских политических кругах вполне однозначно ассоциируется с новыми санкциями. И тут уже может стать не до поддержки ресторанов, торговых центров, фитнес-центров и вообще малого бизнеса. Все эти структуры перейдут в разряд «сопутствующих потерь» большой геополитики.
Впрочем, помимо экономических есть и сугубо политические опасения. Во многом Россия в этом плане схожа со странами Европы, которые тоже медлят с новыми локдаунами, видя, какие огромные демонстрации протеста против карантинных мер собирают те, кому надоело сидеть дома даже за государственный счет.
У нас даже те немногие ныне рекомендованные ограничительные меры вроде ношения масок воспринимаются многими обывателями с большими раздражением, словно это их последний редут в отстаивании личной свободы от поползновений тоталитарного государства. Весной с надеждой, что это ненадолго, кое-как перетерпели. Промозглой осенью входить в режим изоляции по второму разу люди будут с гораздо меньшим воодушевлением. И это тот самый случай, когда наши власти пока не готовы идти поперек настроений «глубинного народа». То, что у нас массовых антикарантинных протестов не было весной, — еще не показатель. С тех пор случился Хабаровск, а еще и Белоруссия, где народ тоже казался смирным до невозможности.
Заявления властей о том, что жесткие ограничительные меры по типу весенних не планируются, звучат уже менее категорично. Практически во всех этих заявлениях имеется слово «пока». Призывы к гражданам соблюдать социальную дистанцию и носить маски в общественных местах подаются как условие того, что к крайним мерам прибегать не придется. Мол, если будете хорошо себя вести, то новых строгостей не будет. Даже штрафовать физлиц начали лишь в самое последнее время, а принуждать столичные предприятия перевести хотя бы треть сотрудников на удаленку стали лишь тогда, когда «уговоры по-хорошему» не дали результата. В этом смысле российская борьба с пандемией — это не сотрудничество властей и населения, не проявление общенациональной солидарности в борьбе с общим врагом, а скорее принуждение «неразумного плебса» к тем санитарным мерам, на которые власти отваживаются, не доводя до общенационального бунта. Что многое говорит о уровне доверия между верхами и низами, конечно. Доверия этого нет, а оттого все просьбы и рекомендации властей обывателями воспринимаются примерно как белый шум. Разительный контраст с теми же шведами, которых наши ковидоскептики любят приводить как пример того, что без локдаунов можно обойтись, но у которых самодисциплина, сознательность, да еще и природное социальное дистанцирование просто записаны в их цивилизационной матрице.
Исторический опыт бунтов против карантина в России имеется богатый. Наиболее известны холерные бунты начала 30-х годов XIX века — например, в Петербурге в 1831 году. Память об этом сохранилась в том числе монументальная. На памятнике императору Николаю I, что и сейчас стоит перед Исаакиевским собором, на одном из барельефов как раз изображен холерный бунт на Сенной площади. Император тогда самолично прибыл туда, чтобы успокоить восставших. И они, как гласит легенда, склонили перед ним колени. Вряд ли мы в наше время дозреем до такой мизансцены в исполнении не то что президента страны, но хотя бы столичного градоначальника.
События тогда в Петербурге были бурными. Купцов в добровольно-принудительном порядке обязали выделить средства на строительство лазаретов. Не правда ли, узнаваемо? Император также издал указ о запрете холерным больным ходить по улицам. Их отлавливала полиция и свозила в лазареты. Это вызывало «справедливое недовольство народных масс». По городу разносили слухи о том, что никакой эпидемии нет, что врачи специально морят людей и что это вообще заговор. И это узнаваемо, не так ли? Недовольство вылилось в погромы лазаретов и убийства врачей, пик бунта пришелся на 22 июля 1831 года. Вот император и вмешался тогда. Кстати, число погибших от холеры в Северной Пальмире было не так уж велико — всего менее 300 человек. К осени эпидемию объявили закончившейся.
Еще ранее, летом 1771 года, был чумной бунт в Москве. Тогда, правда, и смертность была повыше, по 1000 человек в день умирали, трупы лежали на улицах. И поскольку вера русского человека в чудо неизбывна, то возник слух, что в Кремле (где же еще?) есть чудотворная икона, которая защитит от чумы. Народ ринулся целовать икону, попытка московского архиепископа Амвросия остановить давку, чтобы избежать массового заражения, вызвала бунт. Разграбили под горячую руку Чудов монастырь, а самого архиепископа убили. Екатерина к народу тогда не выходила, а послала генерала Еропкина с 10 тысячами солдат. Бунт подавили, последовали казни и ссылки.
Случаи силового подавления карантинных бунтов были и позже — например, холерного бунта в Севастополе в 1830 году. Тогда восставшие тоже утверждали, что холеры и эпидемии нет.
Аналогичные бунты были в то время и в Европе. Например, в Ливерпуле в 1832 году также разразился холерный бунт. Основные «симптомы» были те, что и в России: невежество, слухи, вера в злой заговор врачей и иже с ними. Заговор ради наживы, разумеется, ну как сейчас ковидоскептики в нагнетании истерии обвиняют производителей защитных масок. По мнению участников ливерпульского бунта, врачи специально морили людей, чтобы приторговывать трупами, пользовавшимися в то время в Англии большим спросом в анатомических театрах для обучения студентов-медиков. Возмущенные толпы даже пытались отбивать у медиков пациентов, которых те везли на лечение в лазареты. Властям пришлось развернуть широкую разъяснительную пропаганду, подключив к ней церковь и газеты. И бунты удивительным образом прекратились без помощи войсковых операций.
Холерные бунты в 30-х годах XIX века прокатились по многим странам Европы. Их все отличала повышенная доля конспирологических теорий, начиная от отрицания самого факта эпидемии и заканчивая уличением властей и врачей в неких корыстных помыслах. Так, в прусском Кенигсберге в 1831 году, после того как толпы стали штурмовать полицейские участки и магистрат, подозревая, что богатеи хотят с помощью холеры проредить бедные слои населения, в бунтовщиков пришлось стрелять на поражение.
В Берлине, насмотревшись на такие страсти, власти тогда ослабили карантин, вызывавший недовольство горожан. В Италии в то же время холерные бунты наложились на освободительную борьбу против династии Бурбонов, а во Франции совпали с поднимавшимся революционным движением.
Так что антикарантинные бунты весьма часто имели именно политическую подоплеку, приобретая особенно острый характер там, где были сильнее социальные и политические противоречия в обществе. В этом плане нашим властям есть чего опасаться, конечно.
Власти европейских стран тоже не спешат тестировать свои народы на прочность введением новых мер. Как правило, они везде носят пока локальный либо ограниченный характер. Разве что испанцы пошли на то, чтобы ограничить въезд и выезд из Мадрида и прилегающих городов. Во Франции и Британии предпочли ограничить работу баров и посещение спортивных мероприятий, а вот Израиль, известный своими высокими мобилизационными способностями, ввел полный карантин на две недели.
В России же власти возлагают главные надежды на спасительную отечественную вакцину, которая может поступить в широкий оборот до конца года. Вопрос в том, удастся ли продержаться до этого времени на фоне роста числа госпитализаций лишь ограниченными мерами и неограниченными словесными интервенциями чиновников или же придется снова ставить бóльшую часть экономики на паузу, от которой очнутся далеко не все даже из тех, кто сумел прийти в себя летом.
