Тимофей Бордачев: Третья стратегическая катастрофа Европы и будущее вестфальских порядков
| Международный дискуссионный клуб «Валдай»
Расстановка сил в мире опять меняется. Китай и Индия из объектов большой игры становятся самостоятельными источниками экспансии и доминирования, в том числе за пределами своей периферии. Европа стоит на пороге своей третьей геополитической катастрофы – после 1914 и 1939 годов, которая окончательно приведёт к утере стратегической субъектности.
Концепция баланса сил представляет собой наиболее оптимальный, хотя и не совершенный способ обеспечить относительный мир между народами. Поэтому она доминировала в европейской политике практически на всём протяжении господства Европы в мировых делах – с середины XVII до начала XX веков. Только первая геополитическая катастрофа Европы 1914–1918 годов положила балансу, как и войнам по правилам, конец. После Второй мировой войны количество значимых мировых держав сократилось до двух – СССР и США, а отношения между ними уже не были балансом сил. Они трансформировались в сдерживание по содержанию (containment) и взаимное устрашение (deterrence) – по способу поддержания глобального мира.
Расстановка сил в мире опять меняется. Китай и Индия из объектов большой игры становятся самостоятельными источниками экспансии и доминирования, в том числе за пределами своей периферии. Европа, скорее всего, стоит на пороге своей третьей геополитической катастрофы – после 1914 и 1939 годов, которая окончательно приведёт к утере стратегической субъектности. Конфликт Европы и России, долго тлевший углями взаимного недоверия перешел в 2014 году в активную фазу. В том случае если он приобретёт системный характер, если уже не приобрёл, у европейских держав исчезнет самый важный ресурс их дипломатии – альтернатива и возможность делать много ставок. Даже на протяжении первой холодной войны 1947–1991 годов Франция, например, сохраняла относительную автономию. Сейчас уже вряд ли.
Поэтому вопрос о том, являются ли события вокруг Украины фундаментальным расколом, или спором, хотя и острым, стратегических партнёров – является для будущего Европы важнейшим. Недавние визиты в Россию лидеров ведущих стран Европы – Германии и Франции – могут рассматриваться как подтверждение желания сохранивших относительный авторитет европейцев сохранить общий исторически сформировавшийся каркас отношений с Россией. Или же как тактические шаги, которые не меняют общей тенденции – завершения процесса сворачивания международных позиций Европы. Новый мир жесток, и весьма вероятно, что европейцы в нём смогут выжить только под жёстким контролем и управлением своих американских союзников. А созданные европейцами несколько столетий назад принципы международного общения перейдут в зону ответственности совсем других игроков.
В эти дни исполняется 400 лет со дня начала Тридцатилетней войны – самого важного вооружённого конфликта в истории человечества. «Пражская дефенестрация» 23 мая 1618 года, когда протестанты представители чешских сословий выбросили из окна в пражском Граде имперских наместников, положила начало практически всеобщей войне в Европе и наиболее страшному бедствию в истории христианского мира на то время. Фундаментальной причиной этого столкновения стало недовольство новых центров силы того времени – протестантских государств и Франции – монопольным положением католической империи Габсбургов в Центральной Европе. Боевые действия велись чрезвычайно жестоко для истории христианского мира – на территории немецких земель было уничтожено 40% мирного населения, а в отдельных районах эта цифра доходила до 70%. Была сожжена треть германских городов.
При этом если в начале война была достаточно структурированным конфликтом вокруг религиозных разногласий, то ближе к своему финалу она превратилась в классическую борьбу всех против всех. Затмить Тридцатилетнюю войну по масштабам смогли только целая серия войн революционной и наполеоновской Франции двумя веками позже и Великая война 1914–1918 годов. Не говоря, само собой, о Второй мировой войне, ставшей мировой уже и в географическом смысле слова.
Однако подлинное историческое значение событий 400-летней давности – не в их масштабе и ущербе от военных действий. В конце концов упомянутые выше всеобщие конфликты последующих веков оказались еще хуже. Не говоря уже о войнах, которые неоднократно перенесла за свою историю великая китайская цивилизация. Центральную роль в мировой истории Тридцатилетней войне обеспечивает её влияние на развитие международной политической системы. Генри Киссинджер ярко отметил в своей книге «Мировой порядок» – наиболее масштабном полотне международной политики, что «гениальность этой (Вестфальской) системы и причина её распространения по всему миру в том, что её положения были процедурными, а не содержательными».
Именно так – мир 1648 года впервые создал всеобщие правила международного общения. Важнейшими среди этих положений было всеобщее взаимное признание легитимности и формального равенства государств как «граждан» международной системы. Формально принцип равенства был нарушен только однажды – при создании Совета Безопасности ООН, который объединил группу из 5 государств, имеющих право принимать решения, обязательные для остальных стран мира. Другим принципом вестфальской системы стало заимствованное в Аугсбургском религиозном мире 1555 года правило «чья власть, того и вера», фактически запрещавшее войны за религию. Хотя присутствовали в договорах и чисто материальные положения, как правило, касавшиеся территориального трансфера. Заметим, что переход территорий одного государства к другому вестфальскими порядками никак не регулировался и не ограничивался и последующие два столетия европейские державы вели войны преимущественно за земли и ресурсы.
Материальную основу – военное могущество – имеет и третий из фундаментальных принципов вестфальского порядка. Это баланс сил, или такое соотношение возможностей государств, при котором ни одно из них не может быть сильнее всех других вместе взятых. Это правило является настолько важным для поддержания относительного мира, насколько же и трудным для практического воплощения. Увеличение относительной силы государства вряд ли может им ограничиваться – это противоестественно. Но дело всех остальных – ответственно усиливаться самостоятельно, не давая потенциальному гегемону им стать формально. Опасность возникает тогда, когда естественный отрыв одной державы от остальных на глобальном и региональном уровне становится непреодолим.
После крушения СССР и завершения первой холодной войны впервые возникла гипотетическая возможность прекратив практику взаимного сдерживания и устрашения одновременно не возвращаться к балансу. Для этого в 1990-х – начале 2000-х существовали материальные предпосылки. США по совокупной мощи и каждому, кроме ядерных вооружений, компоненту силы оказались безусловным лидером, уровня которого достичь не мог никто. Более того, в тот исторический период совокупные возможности России и Китая и, что самое главное, качество политических отношений между ними не позволяли им совместно балансировать Америку. За последние годы эта ситуация начала меняться. При этом взаимное сдерживание или устрашение остаётся основой мира между наиболее вероятными потенциальными противниками – Россией и США.
При этом Россия и Китай стремительно сближаются, а восстановление военных возможностей Москвы дополняется усилением экономического, а теперь и военного, могущества Пекина. Вместе они уже сейчас могут составить баланс США в глобальном масштабе, если уже это не делают. Одновременно в отношениях обеих держав с Америкой сохраняются и элементы взаимного сдерживания в классическом стиле, блестяще изложенном 70 лет назад Джорджем Кеннаном. Смыслом такого сдерживания является ограничение экспансии партнёра – стратегического противника. И эвентуально в рамках «большой тройки» сохранятся как исторически присущие международной системе принципы балансирования, так и привнесённые прошлым веком сдерживание и устрашения. Последнее продолжает играть позитивную роль, как это было неоднократно предсказано.
Европа в свою очередь уже не может рассматриваться в качестве участника глобального баланса, её возможности исчерпаны. На подходе Индия. Тогда возникнут условия для возвращения международной системы к образу классического баланса сил второй половины XVII и всего XVIII века, когда столкновений было много, но все они велись «не на смерть». Совокупно четыре державы, подтягивая к себе меньших по масштабам и возможностям партнёров в разных коалициях, смогут относительно гибко не допускать всеобщего конфликта. Таким порядкам, конечно, как до неба далеко до осознанного, или, если пользоваться терминологией так называемой английской школы международных отношений, «зрелого» баланса эпохи между Венским конгрессом 1815 года и катастрофой 1914 года. Однако это уже лучше, чем хаос, возникший в результате провала попыток одной державы установить гегемонию после 1991 года. Более долгосрочный вопрос – насколько протяжённым по времени окажется новое состояние? Если, как и в прошлом, лет 150–200, то в будущее можно смотреть с оптимизмом.
