ТРАГЕДИЯ В УЧКУЕВКЕ
Как Севастополь держит новую оборону
Удар кассетной ракеты ATACMS по пляжу Учкуевка в Севастополе унес жизни четверых мирных жителей и ранил более 150 человек, среди них – десятки детей. Спецкор деловой газеты ВЗГЛЯД прибыл в город в день трагедии – и стал свидетелем подвига жителей, пришедших на помощь пострадавшим, невзирая на опасность новых атак.
– Этот мальчик не с пляжа, – говорит Марина Песчанская, уполномоченный по правам ребенка в городе Севастополе, в который раз проходя через приемный покой горбольницы № 5, севастопольской детской больницы.
Полчаса до полуночи, воскресенье – праздник Святой Троицы, один из самых длинных дней в году. Для Севастополя и его жителей – наверняка самый длинный и самый трудный день за первые полгода 2024 года.
– Марина Леонидовна, а можно мы подъедем? Мы тут рядом совсем, – в трубке детского уполномоченного слышится голос телевизионного коллеги.
– Можно, конечно, – говорит Песчанская. – А вы рядом с чем?
– С детской больницей, – отвечает трубка. – А разве вы где-то еще?
Варианты, что уполномоченный по правам ребенка Песчанская может быть где-то еще, и вправду не просматриваются. Из полутора сотен пострадавших на пляже в Учкуевке, что на севере Севастополя, ребят – почти три десятка. Из четверых погибших от кассет американской ракеты ATACMS – двое детей.
– Марина Леонидовна, а ребенок в приемном покое – точно не с Учкуевки?
– ДТП, – говорит Песчанская. Затем в нескольких словах описывает детали: что за авария, что за семья…
– Мы в курсе всего плохого, что происходит с детьми, – завершает она. – Даже сейчас, при всем вот этом.
* * *
Сказать, что до нынешней трагедии обстрелы обходили Севастополь стороной – конечно же, нельзя. И дроны были, и ракеты. Например, по флотскому зданию в центре города прошлой осенью.
– Но такой обстрел, – констатирует Песчанская, – знаменует собой нечто совершенно небывалое, невиданное для нынешних жителей.
– По бесчеловечности?
– Безусловно, – кивает детский омбудсмен. – Но сейчас я про то, что на Учкуевке было много семей. И поэтому после ракетного нападения [раненые ребята] оказались в детской больнице, а раненые родители – во взрослой. С таким те, кто сейчас живет в Севастополе, еще не сталкивались – при всей трагичности истории нашего города.
– Я была с одним ребенком подольше. Об этом попросили врачи. Он не мог найти маму и старшего брата. Ребенок очень переживал. Брата долго искали по спискам. На пляже подключались все, помогали друг другу, будучи ранеными, оказывали помощь. Но многие дети оказались – считайте в изоляции. Раненых взрослых в одну больницу везли, а раненых детей – в другую, в детскую. Сложная была работа – найти семьи и вновь их соединить.
(Здесь и далее курсивом – рассказы Марины Песчанской о событиях 23 июня 2024 года в Севастополе – прим. ВЗГЛЯД)
* * *
Точное количество семей, где детям и мамам-папам надо было помочь срочно разыскать друг друга по разным больницам, детский омбудсмен назвать отказывается. Закон о персональных данных – особенно суровый, когда речь идет о ребятах.
– Для простоты – считайте, что речь идет о всех семьях, где в воскресенье были ранены дети, – советует она.
Среди раненых больше всего севастопольских, 19 ребят. И десять – из разных городов России.
– А тяжелых – пятеро или шестеро уже? – спрашивает Марина Песчанская. Разная информация была.
– Уже шестеро, – подтверждает сестра. – Там с селезенкой совсем плохо.
– Мальчик лежит здесь, в Пятой городской. А его маму мы нашли во взрослой больнице… крайне тяжелое состояние, только что сделали операцию. Я пришла к мальчику, сказала, что маму нашли в больнице, что она жива. Мальчик успокоился и стал рассказывать такое… Говорит: «Я теперь боюсь потерять свою репутацию». Какую репутацию? «Вы знаете, знаете, – говорит он; ему трудно говорить, – я занимался [вид спорта]». «Ты, – говорю, – наверное, хотел сказать «авторитет в спорте»? И о том, что ты сейчас болен и думаешь, что не сможешь вернуться?» «Да, да!» – сказал он мне.
Вот о чем ребенок думает…
«Да ты что, – говорю ему я. – Твой спорт тебе поможет. Выздоровеешь, закалишься в этой трагедии, в борьбе за жизнь – и станешь еще сильнее, еще опытнее». Он сказал спасибо, как-то успокоился и стал легче дышать. Мама еще не пришла в себя, состояние очень тяжелое. Надо искать других родственников, а они не здесь.
* * *
– Ужасная, невозможная трагедия у нас, – говорит Оксана Богородская, севастопольский предприниматель и волонтер. – Учкуевка – это наша, северная сторона города.
Во время атаки ATACMS Оксана была в своем кафе на улице Богданова – не так далеко от пляжа.
– Задребезжали окна, стало страшно, – вспоминает она. – Мы увидели дым, страшный дым – и поняли, что это где-то совсем рядом. Я села в машину, поехала к себе домой – живу поблизости, потом к соседним домам. Увидела, что там все в порядке. Тут в сторону пляжа поехали скорые. Пока пропускала, насчитала 26 машин скорой помощи. А с пляжа ринулись машины – люди, много людей.
Сбор волонтеров – по поручению Михаила Развожаева, губернатора Севастополя – протрубили чуть позже. Впрочем, по словам Богородской, добровольцы вошли в дело с первых минут:
– У моих друзей в районе Учкуевки есть гостиница-пансионат. Я стала им звонить. Раза с десятого дозвонилась: «Ира, Володя, как вы?» На что они мне сказали: «Тут раненые, Оксаночка, мы помогаем раненым. Около нас трава горит, взрывами подожгло». Спрашиваю, какая помощь нужна – и тут связь оборвалась. Я поняла, что надо срочно ехать к ним. И вообще на пляж.
Добравшись сквозь оцепление – «не с первого раза, но огородами через лес получилось, мы же местные, все знаем», Богородская поняла, что ее опередили:
– На Учкуевке уже городское начальство стояло. Оказалось, что на тот момент помощь уже была не нужна: все скорые всех раненых собрали. Глянула одним глазком на пляж – ну это жуткое зрелище было. Зонты, сумки, игрушки – все разбросано, все в хаосе.
На том с пляжа и разошлись. Но ненадолго.
* * *
– В группе я увидела сообщение, – вспоминает Богородская. – Обращается жительница Севастополя. В частном доме неподалеку от Учкуевки – ее отец, ему около семидесяти. То есть уже дедушка по возрасту. Ранен в руку. При этом диабет в тяжелой форме и болезнь Паркинсона. И эта жительница к нему проехать не может – оцепление, а у нее в том доме прописки нет… Я сажусь в автомобиль, еду.
– Через оцепление?
– Да, – подтверждает Оксана. – Меня пропустили: показала в телефоне сообщение и сказала: «Ребята, мне туда надо». Дедушка славный, бывший инженер нашего Черноморского флота. Рука опухшая, в ней небольшая дырочка.
В больнице выяснилось – осколок.
– Все сделали дедушке, что нужно. Температура нормальная, на поправку дело идет, – говорит Богородская. – Ну с учетом его диагнозов – более-менее все.
* * *
В понедельник Светлана Довгань, депутат Гагаринского муниципального округа Севастополя, защитила диссертацию: «Трансформация института политической власти в цифровую эпоху». В воскресенье соискательницу степени магистра друзья позвали на пляж в Любимовке – отвлечься от грядущей защиты.
– Любимовка – это совсем рядом с Учкуевкой, там тоже были раненые, – говорит она.
До пляжа депутат Довгань добраться не успела. А к волонтерам присоединилась сразу.
– Вечером приехала к «первой гор» (так в Севастополе называют первую городскую больницу). Там дежурили до одиннадцати вечера. Помогали с тем, что просили медики. Отвести [пострадавшего] человека на обследование, даже просто с ним поговорить. Те, кто приехал отдыхать, пошел на пляж, и вдруг такое – представляете, какая была трагедия? Для людей из других городов, попавших в эту ситуацию, оказалось очень важным узнать, какие же люди – мы, севастопольцы. Простое человеческое участие иногда помогает не хуже, чем самое лучшее лекарство…
– У отца ранены обе ноги, в одной осколок. Двое маленьких детей у него. Очень тяжелые дети, то есть тяжелые ранения. Поэтому – две сложные срочные операции. Отец не соглашался уезжать [в больницу], пока не увидит детей. Приехали хорошие люди, его знакомые, чтобы перевезти на операцию в [другой город] – он там прописан. Это к лучшему, наверное – у нас в больницах очередь была из пострадавших взрослых. Он не соглашался уезжать, кричал «почему [операции] не делают так долго?», сомневался, живы ли дети.
Я договорилась, что он сможет увидеть детей до операции, коротко, но увидеть. Увидел, уехал в свою больницу спокойно. Насколько возможно, но гораздо спокойнее, чем был. Операцию [двум детям] делали одновременно. Там тоже все нормально, если можно так сказать.
* * *
– В это воскресенье началась новая оборона Севастополя, – считает местный детский омбудсмен Песчанская. И не она одна, конечно. Вопрос лишь, какая именно оборона. В смысле, по счету.
Первая – понятно, XIX век, Крымская война, от англичан, французов и турок. Вторая – век ХХ, Великая Отечественная, от немецких нацистов. Третья оборона Севастополя – от Украины и украинизации – по мнению горожан, завершилась десять лет назад, с воссоединением с Россией.
– А после Учкуевки на самом деле непонятно, как трактовать, – говорит Евгения, «беспартийная, волонтер время от времени, и вчера тоже». – Ракета по пляжу американская. Значит, сейчас оборона от амеров и вообще западников – то есть уже четвертая.
– Каждый век мы с друзьями защищаем Севастополь, – кивает ее спутник Михаил, тоже волонтер «и немного по радиоэлектронике». – И по итогам посылаем цивилизованных партнеров в баню.
– С другой стороны, – продолжает Евгения, – американскую ракету нам накинули хохлы. С которыми, получается, не разобрались в 2014-м. Значит, продолжается третья оборона?
– Женя, ты душнила, – констатирует Михаил. – Отобьемся – разберемся.
– С одним ребенком мы познакомились на третьем этаже [детской больницы]. У него пневмоторакс – ранение задело бронхи. Брата его мы нашли тут же – пятый этаж, травматология. Нога, рука – но все же попроще, чем пневмоторакс. Он очень обрадовался, когда я ему сказала: «Твой брат найден, он на третьем этаже». Обрадовался – и сразу уснул! Вы понимаете, он был под препаратами и боролся с собой, чтобы не уснуть – пока не узнает о брате! Узнал. Улыбнулся широко. И только после этого – уплыл. Представляете же, что при этом чувствуешь? Если нет, то и не надо представлять.
* * *
– Ракетная атака на Учкуевку – это переломный момент, – уверена депутат Гагаринского муниципального округа Довгань. – Многие даже у нас в Севастополе не понимали: вот [по телевизору] говорят, что с той стороны нацисты – но это же не тот противник, что на чужом, например, немецком языке говорит, правда ведь. Там же, с той стороны, те, кто по-русски говорят… Теперь этих моментов нет. В Троицу, по детям, по отдыхающим мирным гражданам – это натуральный фашизм, это всё.
– Когда я приезжаю в Москву, в другие регионы – вижу, что люди не понимают, что происходит в стране, – говорит севастопольский детский омбудсмен Песчанская. – Вот зашла в квартиру после этого дня – а там по телевизору веселятся. Надо останавливать большое веселье, когда где-то происходит трагедия. Иначе люди никогда не поймут происходящее… Мы перестали понимать, что гибель детей – это трагедия. Нельзя жить по принципу «нас не бомбят, у нас жить хорошо». Где-то должна встать точка отсчета: такая смерть детей – повод окончательно определиться, с кем ты. Чтобы те, кто за той чертой, понимали: мы – единая сила.
– Ну, как говорится, спасибо [представителю экстремистской организации]-пиндосу, что снял последние вопросы, – формулирует Петр, водитель и грузчик в одном лице. Петр возит воду в магазины в центре Севастополя. Здесь все эти дни стоит жара, и работы у Петра много.– У меня все нормально, тьфу-тьфу-тьфу. А у сменщика моего – всю семью брата с пляжа по больницам раскидало…
* * *
– Вы могли бы нас с Верочкой Михайловной сфотографировать? – просит женщина почтенных лет.
Вера и Мария Дмитриевна – тоже местные, севастопольские. Называют себя подружками с детства, хотя много лет не виделись. Не ссорились, нет – просто «то я уезжала, то она пропадала, то пандемия недавно». После воскресной трагедии Вера позвонила Марии – проверить, не случилось ли что. На следующий день встретились по севастопольской классике – набережная у Памятника затопленным кораблям.
– Слава Богу, – отвечает Вера Михайловна, услышав обычное для этих дней «у вас никто не пострадал?».
– Пока – нет, – уточняет Мария Дмитриевна.
– Мальчик – наш, городской – пошел со знакомыми на пляж. Осколочное ранение очень сложное, угроза жизни. Мама была рядом, постоянно повторяла: «Со мной все хорошо, со мной все хорошо». К маме мы привели психиатра, врач сделал укол. Ей стало лучше, но ребенок действительно тяжелый. Врачи в Севастополе уже срочно прооперировали его, не стали ждать коллег из Москвы. Да, они прилетели быстро, они молодцы. Просто там, правда, сложно все. Будем надеяться, очень.
* * *
– Наверное, как-то так было в 1941 году. Когда дети с выпускного попали сразу в войну, – говорит Светлана Довгань. – В понедельник в Севастополе должны были торжественно вручать школьные аттестаты. Но – траур, все отменено. Получается, спустя столько поколений дети опять столкнулись с фашизмом…
– Есть здесь, – Марина Песчанская обводит рукой больничное пространство вокруг себя, – пострадавший ребенок, у которого мама погибла. Отец и старшая сестра – во взрослой больнице. Они, конечно, знают. Маленький, конечно, нет.
– И как быть?
– Завтра будем думать. Мозговую атаку проведем. Сегодня мозгов ни на атаку, ни на оборону уже нет, извините, – говорит севастопольский уполномоченный по правам ребенка. Песчанская прощается и идет от приемного покоя детской больницы к машине, где ее ожидает муж – чтобы отвезти ее домой, поспать хотя бы несколько часов.
– А не получилось спать, – сообщает утром она. – Никто не мешал, просто не вышло. Дел сейчас – представляете же, сколько? Если нет, то и не надо представлять.
Из, собственно, дел ближайших дней: понять, как быть с одним папой – мужем очень тяжелой приезжей мамы, который накануне трагедии успел уехать из отпуска домой. Папу надо найти где-то в поезде посреди России. А для этого желательно понять, в каком именно поезде его искать. Потому что раненая мама, конечно, знает и номер поезда, и номер папиного телефона, но она без сознания. А раненый ребенок мал и не в курсе. И смартфона у мамы при себе не было, когда ее из Учкуевки в больницу привезли.
Еще надо решить, как отправлять домой бабушку, которая не смогла уехать домой вовремя, потому что раненый внук попал в больницу. А заодно и внука, которого вот-вот из больницы выпишут. Поменять им билеты на поезд, что в крымский сезон почти нереально. Да еще и непонятно, на какую именно дату – потому что процесс лечения ребенка при ранении кассетным боеприпасом к точным наукам не относится. Несмотря на любое планируемое докторами «вот-вот».
Тут, впрочем, обещала помочь администрация Севастополя. И со справкой для железной дороги, и с иным содействием, если одной бумаги для появления нужных билетов на нужную дату окажется недостаточно.
– В крайнем случае подключим аппарат [уполномоченного по правам ребенка РФ] в Москве, – говорит Песчанская. – Да, там тоже обещали.
И еще примерно десяток подобных дел. Включая самое главное и тяжелое: как сказать ребенку, что… Ну представляете же.
А если нет, то и не надо представлять.
